— Жених и невеста!

Мы не обратили внимания — нас все так называли. Мне даже нравилось.

А мальчишки не унимались, выкрикивали всякие обзывательства, а еще дразнили Антона девчонкой.

Не знаю, что на меня нашло, я схватила с асфальта булыжник и швырнула в них. Камень угодил одному мальчику прямо в голову — пошла кровь. Мне совсем не было его жаль! Наверное, я испугалась, что Антон станет думать как эти дураки и перестанет со мной дружить.

Мальчишки схватили камни, принялись кидаться в нас и все кричали Антону: «Девчонка, он девочка, две подружки, смотрите, смотрите!»

Мы убежали в парк и забрались на наше дерево.

Люди, сбившиеся в стаи, мерзки, любое отличие вызывает у них волну протеста, зависть, злость. Они готовы уничтожать лишь потому, что сами кому-то не интересны.

С Антоном многие пытались завязать дружбу, он не отталкивал их грубо, но и интереса не проявлял.

Тогда, на дереве, я спросила его:

— Тебе обидно?

Тоша засмеялся и сказал:

— Кажется, это им обидно. Может, они тоже хотят с тобой дружить?

Мне стало смешно.

— А может, с тобой?

Он вынул из рюкзака упаковку вафель и скинул мне. А еще добавил, что мы особенные и нам никто не нужен.

Вафли оказались ужасно вкусными, с банановой начинкой. Мы сидели на дереве до самого вечера. Время летело быстро, нам никогда его не хватало.

Кому-то покажется, мы болтали о сущей чепухе. А какая разница, если нам было хорошо вместе?

В тот день я узнала про слона и радугу.

Антон задумчиво посмотрел на хмурое небо и поинтересовался у меня:

— А ты знаешь, что слон, даже если очень захочет, не сможет пройти по радуге?

Я покачала головой.

И он объяснил:

— Радуга узкая, а слон широкий, он не сможет встать на нее всеми четырьмя ногами.

— А если подогнет одну пару ног и будет прыгать? — спросила я.

Тоша свел брови и воскликнул:

— Думаешь, такая туша сможет на одной паре ног прыгать в гору?!

Я так, конечно, не думала.

Зима приходит неожиданно. Ложишься спать осенью, а просыпаешься уже зимой.

За окном идет снег, все стало белым.

— Ники, тебе вчера звонил какой-то мальчик, — сообщила мама, вбегая в кухню с расческой в руке. — Забыла сказать.

Аполлон Петров оказался настырным. Так и бегает за мной с того несчастного свидания, которое и не свидание вовсе, а так — горчичник для моего измученного жаром сердца.

Я грею руки о чашку какао, жадно вдыхаю его аромат, руки, ноги покрылись гусиной кожей. Маечка на мне не по сезону. Хочется спать. Зимой и летом одним цветом (кто еще не знает?) — моя ненависть.

Раньше Тоша всегда заходил за мной. И мы успевали вместе что-нибудь съесть, например, яичницу с жареной колбасой, поджаренный на сливочном масле хлеб, а еще посмотреть по телику какой-нибудь мультик.

У природы нет плохой погоды — так и было, пока в моей жизни существовал Антон.

— Как твои подготовительные курсы? — спросила мама, быстро работая ложкой в стаканчике с йогуртом.

— Нормально.

Математика не мой конек. Мне всегда с ней помогал Тоша. Ни одна училка не могла объяснить лучше, чем он. Уроки мы делали вместе, так быстрее и интереснее. Пока я русский, он математику, пока я литературу, он физику. Разделение труда — это вообще весьма правильно. Хотя наши мамы не очень одобряли. Тетя Оля всегда спрашивала: «А в институт как поступать будете? Скажете комиссии: „Ой, извините, а ответ на этот вопрос я не знаю, но знает мой друг/подруга?“»

Мы хотели пойти в один институт. У нас и в мыслях не было разлучаться из-за такой ерунды, как высшее образование. Даже не думали о том, кем собираемся стать. Кем-нибудь, главное — вместе.

— Одевайся сегодня теплее, — напутствовала мама.

— Хорошо.

Мама приоделась, вчера прическу себе сделала, а надушилась-то, надушилась. Последнее время она вообще не злится и вечно улыбается. Меня, несчастную, это слегка раздражает. Ее энтузиазм бьет ключом, в то время как мой собственный пересох, точно родник в Африке.

— Ники, не кисни дома, сходи куда-нибудь, — посоветовала мама из прихожей. Ее голова показалась в дверном проеме. — А что за мальчик? Хороший?

— Не знаю, — проворчала я. Ненавижу обсуждать мальчиков. В воздухе витает вопрос об Антоне, только ни я, ни мама не заговорим на эту тему. Негласно она у нас под запретом.

— Ну как не знаешь? — обиделась мама. — Не знаешь, кто тебе звонит?

— А для кого ты надушилась? — посмотрела я на нее через плечо.

Улыбка исчезла с ее лица, и я пожалела.

Чудная доченька получилась. Да уж, лучше бы молчала.

— До вечера, — попрощалась мама.

Я допила какао, вытянула перед собой руки, уронила на них голову и закрыла глаза. Только под веками почему-то не темно, а белым-бело, и кажется, я даже вижу тени снежинок.

Зима — это чудесно. Мы с Антоном всегда с нетерпением ждали первого снега. А как только он выпадал, звонили друг другу и кричали в трубку: «Ты видел?», «А ты видела?», и так по три-четыре раза, пока не убедимся, что и он, и я действительно видим.

Наши мамы посмеивались, а мы бежали на улицу, падали на первый снег, кидались им друг в друга и даже пробовали на вкус. А еще зимой я впервые приревновала Тошу к другой девочке…

Когда мы учились в пятом классе (четвертый мы, естественно, перепрыгнули), в школе открылась лыжная секция, куда могли записаться все желающие. Вот мы с Антоном и записались. Два раза в неделю следовало ездить на базу за город и там кататься на лыжах.

Мне нравились электрички. Может, потому, что я на них редко ездила? Но всякий раз, когда мы стояли на платформе, а впереди вспыхивал яркий свет, раздавался гудок и подъезжала зеленая электричка, мое сердце начинало учащенно биться. Мне казалось, будто происходит что-то мистическое, словно электричка, как звездолет, может перенести в другой мир.

И в самом деле, когда через десяток станций двери электрички открывались, мы оказывались в другом мире — снежном царстве. Повсюду лес, деревянные домики, засыпанные снегом, горы и пригорки, тропинки. Воздух свежий-свежий, и его так много, кажется, можно задохнуться.

На лыжах мы с Тошей быстро научились кататься, но нам все равно больше нравилось на санках, правда, на той базе санок не выдавали.

Стояла середина января, мы уже изучили все маршруты, и нам позволяли ездить без инструктора.

На очередном спуске я завалилась набок, а Антон молодцом — не упал. Пока я барахталась в снегу, с горы съехала юная лыжница, одетая в красный костюм, и остановилась возле Тоши.

— Катаетесь? — запросто начала она разговор.

— Падаем, — весело глядя на меня — снеговика, — ответил он.

Девчонка оперлась одной рукой на палку, а другую, в массивной красной перчатке, протянула ему и сказала:

— Ира.

В ее голосе звучала такая уверенность, что мне даже завидно стало.

А Антон смутился, неловко пожал ей руку, представился сам и представил меня.

Мне хотелось поскорее убраться подальше от этой Иры, но она, как назло, предложила:

— Давайте вместе кататься? А то я тут ни с кем не знакома, как-то скучно.

Мы переглянулись и ничего не ответили. Лихая лыжница сама все за нас решила и скомандовала:

— Тогда вперед?! Я знаю тут один классный маршрут!

Я еще подумала: «А сказала, в первый раз!»

Маршрут оказался жутким, я падала на каждом шагу, Антон еще ничего, держал марку. Мне даже показалось, он стесняется перед Иркой. Она действительно здорово каталась, в каждом движении сквозила уверенность, а в голосе слышалась снисходительность к нам — неумехам. Впрочем, главной неумехой была я. Антон Ирке понравился, я сразу поняла. Она делала ему комплименты.

— Ты правильно держишь палки, как профессионал! — сказала она.

— А Вероника? — спросил Тоша.

— Не совсем.

Не прошло и десяти минут, как снова: