Несколько озадаченный, я последовал за ними, и мы пришли в длинную крытую аркаду, находившуюся возле здания. Там возле своих венков стояли одна-две группы скорбящих людей.

— Вот цветы для мистера Фрэнклина, — сказал сотрудник крематория, показывая на длинные ряды необыкновенно ярких, разноцветных букетов, полных жизни в этом владении смерти.

— Это все для него?! — воскликнул я в изумлении.

— Да, их приносили все утро. Какие положить внутрь, какие — на фоб?

Я заметил, что на букетах были карточки.

— Я тоже прислал цветы от себя и наших сестер, — сказал я с некоторой неуверенностью. — На карточке должно быть написано Сьюзан, Миранда и Дерек. Я хочу, чтобы вы положили их.

С сочувствием взглянув на мои костыли, сотрудник крематория и владелец похоронного бюро решили помочь мне найти цветы, а мне первым делом попалась на глаза не та карточка, что я искал, а другая, от которой у меня перехватило в горле.

«Я думаю о тебе каждый день в четыре двадцать, любимый. К.».

Карточка была прикреплена к розам ярко-красного цвета, которые стояли с папоротником в темно-зеленой вазе. Двенадцать благоухающих цветов. «Дазн Роузез означает „дюжина роз“, — подумал я. — Боже мой!»

— Нашел, — донесся до меня голос владельца похоронного бюро, который держал в руках большой букет розовых и красновато-коричневых хризантем. — Вот, пожалуйста.

— Прекрасно. Мы положим еще эти розы и тот венок, что возле них, — он от сотрудников его компании. Хорошо?

Похоже, они согласились со мной. После мучительных раздумий Аннет и Джун, позвонив из офиса, сказали, что сошлись на исключительно белых цветах. Они взяли с меня обещание, что я обращу на цветы внимание и удостоверюсь в том, что они красивы.

Мы решили, что всем сотрудникам лучше остаться в офисе, поскольку работа шла "весьма оживленно, однако по потупленному взору Джун я мог судить, что ей бы хотелось поехать.

Я поинтересовался у работника крематория, кем были присланы все остальные цветы. Он ответил, что от деловых партнеров, а карточки он соберет и отдаст мне.

Впервые я задумался над тем, что, вероятно, мне надо было отвезти тело Гревила в Лондон, чтобы дать возможность его друзьям и коллегам попрощаться с ним, но в течение последующего необычайно тихого получаса я нисколько не пожалел об этом. Священник, приглашенный похоронным бюро, поинтересовался, хочу ли я прослушать всю службу, поскольку оказался единственным присутствующим на похоронах, и я сказал «да», это полностью отвечало моменту и настроению.

Слушая его негромкий монотонный голос, я видел, как из высоких окон, расположенных на одной стене, на гроб с цветами падали солнечные лучи, и думал о Гревиле, но не о том, как я помнил его живым, а скорее, о том, чем он стал для меня за прошлую неделю.

Его жизнь окутала меня подобно спустившейся на плечи мантии.

За понедельник, вторник, среду и четверг я узнал о его работе столько, что уже никогда это не забуду. Доверие людей, полагавшихся на него, распространилось теперь и на меня. В какой-то степени этим объяснялось и желание его друга Эллиота Трелони посидеть в баре со мной вместо Гревила. Кларисса Уильяме послала цветы, зная, что я увижу их, стремясь напомнить о себе, если я уже забыл. Николас Лоудер пытался использовать меня в интересах своей конюшни. Просперо Дженкс скоро будет наседать по поводу бриллиантов для своей «фантазии», а предоставленная банком ссуда зависла точно грозовая туча и омрачала мои мысли.

Гревил покоился в гробу. Он вовсе не планировал, чтобы все случилось именно так.

«Благородный человек», — думал я, мысленно повторяя строки его молитвы, поскольку они, казалось, полностью соответствовали моменту. «Пусть я буду чист от бесчестных помыслов. Пусть мужество не оставляет меня в моих поступках. Пусть обретет смирение душа моя». Не знаю, насколько ему удалось последнее, мне это пока было недоступно.

Монотонный голос священника смолк. Сотрудник крематория, сняв с гроба цветы и венок, положил их на пол, и под скрип и жужжание машины, показавшиеся громкими в наступившей тишине, гроб двинулся вперед, скрываясь из виду, направляясь в объятия пламени.

«Прощай, дружище, — мысленно сказал я. — Прощай — правда, теперь ты со мной больше, чем когда-либо прежде».

Я вышел на улицу; воздух был холодным и чистым. Поблагодарив всех и расплатившись, я договорился, чтобы все цветы отправили в больницу святой Екатерины, что, похоже, было необременительно. Сотрудник крематория отдал мне срезанные с цветов карточки и спросил, каковы будут пожелания относительно урны с прахом брата. У меня вдруг возникло идиотское желание рассмеяться, но, посмотрев на его скорбное лицо, я понял, что это было бы в высшей степени неуместно. Вопрос о том, что делать с прахом, всегда приводил меня в замешательство.

Он терпеливо ждал моего решения.

— Если у вас есть высокий куст красных роз, — наконец сказал я, — мне кажется, было бы неплохо, если бы вы посадили его к другим розовым кустам и положили туда прах.

Заплатив за розовый куст, я вновь поблагодарил его и немного подождал Брэда, который вернулся с откровенно самодовольной улыбкой.

— Я нашел ее, — заявил он.

— Что? — спросил я, все еще думая о Гревиле.

— Тачку твоего брата.

— Не может быть!

Он кивнул, невероятно довольный собой.

— Где?

Брэд не ответил. Он подождал, пока я усядусь, и с торжественным видом привез меня в центр города, остановившись метрах в трехстах от того места, где рухнули строительные леса. Затем со свойственной ему скупостью жестов и слов указал на площадку рынка подержанных автомобилей, где под трепыхавшимися на ветру флажками стояли предлагаемые машины с намалеванными белой краской на лобовых стеклах ценами.

— Неужели одна из них? — недоверчиво спросил я.

Брэд булькнул — нельзя назвать иначе этот гортанный звук, выражавший удовольствие.

— Сзади, — пояснил он.

Он вкатил на площадку, проехал позади машин, куда-то свернул, и мы очутились перед широко открытыми воротами гаража, на которых предлагались услуги по ремонту, замене масла, техосмотру, а также висела табличка «Туалет». Взяв «машиноискатель», Брэд высунул его в открытое окошко, нажал на красную кнопку, и где-то в темных недрах гаража замигали фары и раздался пронзительный свист.

На улицу выскочил сердитый механик в промасленном комбинезоне, сообщивший мне, что заведует этим гаражом и будет рад посмотреть вслед этому «Роверу-3500», а также что я должен ему за недельную стоянку, помимо чистки свечей зажигания двигателя V8, плюс доплату за причиненные неудобства.

— Какие неудобства?

— Вместо положенного часа машина простояла здесь неделю, занимая место, и, кроме того, от этого свистка у меня сегодня трижды чуть не лопнули барабанные перепонки.

— Трижды? — удивился я.

— Раз — сегодня утром, еще дважды — днем. Этот человек уже побывал здесь. Он сказал, что привезет нового владельца «Ровера».

Брэд, довольный, посмотрел на меня. Похоже, «машиноискатель» сделал для нас сегодня утром то, что от него требовалось: виноваты были наши глаза и уши, не увидевшие и не услышавшие ничего, поскольку машина стояла не на виду.

Я попросил механика выписать счет и, выбравшись из своей машины, подошел к автомобилю Гревила. Дверцы «Ровера» открывались, но багажник был заперт.

— Вот, — сказал мастер, протягивая мне квитанцию и ключи зажигания. — Багажник не открывается. Какой-то мудреный замок. Сделан на заказ. Чертовщина.

Желая его утихомирить, я дал ему кредитную карточку, и он отнес ее в свой похожий на конурку офис.

Я посмотрел на «Ровер».

— Сможешь его вести? — спросил я Брэда.

— Да, — угрюмо ответил он.

Улыбнувшись, я вытащил из кармана ключи Гревила, чтобы проверить, не подходит ли какой-нибудь к багажнику; и один из них действительно подошел, что вызвало у меня вздох облегчения. По его виду трудно было предположить, что он имеет хоть какое-то отношение к машине. «Он больше напоминает ключ от сейфа», — подумал я. Открывшийся замок оказался сложным, сделанным из стали. Все это было в духе Гревила: после приключений с его «Порше» мерам безопасности отводилась первоочередная роль.