Он медленно качает головой. На скулах проступает темный румянец, дополняя след от пощечины на левой щеке. Сцепил зубы, продышался сквозь них. Он всегда давал сдачи, кто бы его ни бил. Но сейчас явно не тот случай. Сжал-разжал кулаки.

— Я очень рассчитываю… — еще раз вдохнул-выдохнул, — что у тебя есть хорошие объяснения этому, — мотнул головой в сторону причала, — и этому, — указал пальцем на свою щеку. — И это должны быть ОЧЕНЬ хорошие объяснения!

— О да! — она сердито смахнула слезы с глаз, уперла руки в бедра. — Как тебе такое объяснение?! Я не желаю видеть мерзавца, который готов на все, лишь бы добиться своего! Ты получил хоть какое-то удовольствие, а, Кайл? Хотя бы от того, что можешь заставить хотеть себя любую?! Даже невзрачного штурмана!

Она не выдержала, шмыгнула носом. Но взгляда упрямо не отводила. Он ничегошеньки не понимал, злился и … любовался ею. Несмотря ни на что. И хотел обнять. Но опасался получить по лицу еще раз.

— И все равно я ни черта не понимаю! Что плохого в том, что я хотел тебя? И в том, что ты хотела меня? Или в том, что я получил удовольствие?! И ты тоже, кстати! Что в этом плохого, объясни мне!!!

Добивается того, что на ее щеках появляется очаровательный девичий румянец. Он ее смутил, и с ответом она собирается не сразу. Но, собравшись, отвечает решительно.

— Что плохого?! А то, что ты сделал это лишь ради того, чтобы я осталась в команде!

— ЧТОООООО?!?

— Ой, только не разыгрывай благородное изумление! — фыркает Ник. — Это очевидно! Бросил мне подачку, Падрон? Снизошел до жалкой влюбленной дурочки? Надеюсь, что Мак-Коски оценит твое самопожертвование! Потому что я…

— Стоп-стоп-стоп! — Кайл вскидывает руки. Бред какой-то. Он не знает — то ли плакать, то ли смеяться. Это ж надо было до такого додуматься! И что значит — влюбленная дурочка? Так, надо выяснять все последовательно.

— Моему адвокату дадут слово? — интересуется нарочито небрежно. — Или вердикт окончательный и обжалованию не подлежит?

— Дьяволам адвокат не положен! — дергает плечом Ники.

— И, тем не менее, — решительно продолжает он, — я бы хотел внести некоторую ясность. Я собственно, сам хотел тебе сказать… хм… что…

— Что?!

— Что не сяду больше с тобой в одну машину.

— ЧТОООООООО?!?

— Извини, Ник. Но — не могу.

— Какого черта, Падрон?! То, что я неопытна в постели, еще не делает меня хуже в качестве штурмана! Может, для такого как ты, я и похожа на… — она морщится, подбирая слова, — как это говорят — бревно в койке. Но штурмана лучше, чем я, у тебя не будет!

Он едва сдерживает улыбку. Уязвил профессиональную гордость, надо же. Не выдержал, шагнул к ней. Отвел от ее лица прядь волос. Посмотрел в огромные глаза, взгляд — испуганный, несчастный и одновременно вызывающий.

— Я знаю, Ник, я все знаю. Штурмана лучше тебя не бывает в природе.

— Тогда какого черта?!

— Мне нужна ты, Ники. И я не могу больше рисковать тобой. А штурмана я найду другого…

— Что за…

— И ты совсем не бревно, — шепнул, наклоняясь к ее губам.

— Кайл, что ты…

Конец фразы поглотил поцелуй.

Они целовались долго. И нежно, и страстно попеременно. Так долго, что у него подсохли и стали завиваться волосы. А вот шорты так и не высохли, и их пришлось стащить. Как и промокшую от близкого знакомства с ними одежду Ник.

Они любили друг друга прямо на палубе. Под жаркими лучами полуденного солнышка. И любовь их была такой же жаркой. Осмелевшая Ник, изнывающий от желания Кайл. В этом было что-то почти языческое — яркий день не скрывал ничего. Смуглая, лоснящаяся от пота мужская фигура. Светлокожее гибкое женское тело, обвивающее, оплетающее мужское. Размеренные, древние как мир движения, которые быстро срываются на совершенно дикий темп, унося их к такому же, существующему тысячелетия, наслаждению. И все это происходит под лучами бесстрастного, все видевшего солнца. Просто двое любят друг друга.

— Кайл…

— Ммм?..

— А ты не мог… слезть с меня?

— Нет.

— Почему?

— Во-первых, ты мягче, чем палуба… Ай! Не щипайся! А во-вторых, я тебя от солнца закрываю. Чтобы бы ты не обгорела.

Она со смешком утыкается губами в соленое плечо. Не удержалась, лизнула. Он довольно вздохнул. И решился спросить:

— Как ты вообще до такого… додумалась?

— Не знаю, — смущенно. — Просто… а тут еще этот… позвонил…

— Кто?! — он приподнимается на локтях. — Кто позвонил?!

— Я не знаю! Он не представился! Что-то говорил… про то, что ты из койки не вылезаешь… и про проспоренный «Мазератти»…

Кайл шипит, как капля воды, попавшая на раскаленную плиту.

— Я его буду бить! Долго… больно… скорее всего, ногами!

— Кайл! Ты чего?! И кто это, вообще, был?

— Это мой, с позволения сказать, друг. У которого особый талант — всегда объявляться крайне не ко времени. И что бы он тебе ни сказал… ты его неправильно поняла!

— Я это уже сообразила, — она виновата улыбается. — Извини. Я вела себя как идиотка.

— Раз уж пошел такой разговор, — хмурится Кайл, — хочу тебя попросить, Ники…

— Да?

— Не бей меня больше.

— Больно? — она касается пальцами его щеки. — Ох, прости! Я никогда раньше…

— Не в боли дело… — он морщится, — а в моем самомнении. Я не позволяю себя бить и всегда даю сдачи. И поэтому мне было крайне непросто… И…

— Я поняла, — шепнула тихо, — я была неправа.

— Еще как неправа, — вздыхает он, — особенно, если еще и приводную цепь порвала…

— Ты об этом сейчас думаешь?

— Ну да…

— Врешь, — шаловливые пальчики сжимают явное подтверждение ее слов. Томно, ему на ухо: — Мне кажется, ты о другом сейчас думаешь.

— Вру, — соглашается он со стоном. — Черт с ней, с цепью. Хочу тебя…

— Бери… — так же со стоном соглашается она.

И тут звонит телефон.

Кайл снова стонет, но уже по другому поводу.

— Я же говорил! Он всегда не вовремя! Ну, все, Сал! — он протягивает руку, нашаривает телефон, который обретается в кармане шортов Ник. — Хрен тебе, а не «Мазератти»! — нажимает на кнопку телефона и произносит — мрачно и угрожающе: — Ты покойник, сукин сын! — и потом, уже совершенно другим тоном: — Да, Макс, привет! Да, Ник со мной, а что случилось? Так, я понял… Ого?! Да, Макс, обязательно.

Ник прислушивается к разговору с начала с веселым изумлением, а затем, услышав имя Мак-Коски — со все нарастающим беспокойством.

Кайл нажимает отбой, молча поднимается, подает ей руку. Их обнаженность под ярким безжалостным светом солнца становится теперь очень неуместной, но Ник требовательно смотрит ему в лицо, не обращая внимания ни на что.

— Кайл?! Что случилось?

— Ты только не волнуйся, ладно?

— Кайл! Говори!

— Макс звонил. Сказал… — он немного замялся, но осознал, что этим только мучит ее, и выпалил скороговоркой: — Твой дядя заболел. Макс сказал, что-то с сердцем…

Ник ахнула, прижала пальцы к губам. Кайл не выдержал, притянул к себе, и плевать, что голые оба.

— Все будет в порядке, — шепнул в висок.

Ник в ответ лишь всхлипнула. А потом отстранилась и спросила, неожиданно деловито:

— А если я и вправду цепь порвала? Как мы отсюда выберемся?

— Я посмотрю. Прямо сейчас, — кивнул ей ободряюще. — Если даже и порвала… Вертолет вызовем, если что!

— Правда?

— Правда!

Натягивая влажные шорты и спускаясь потом в моторный отсек, он все думал о том выражении лица, которое он увидел, когда сказал ей о дяде. Испуг, паника, почти ужас. Как же Лавинь ей дорог! Конечно, он ее единственный родной человек. И это неправильно — ревновать Ники к дяде. Неправильно! Но он ревновал…

— Этьен, это неправильно!

— Я не спрашиваю тебе о том, правильно это или нет. Макс, я прошу тебя просто это сделать.

— Но нельзя же так!

— Да? У тебя есть свои дети, чтобы ты мог меня судить?

— Эт, но Ник уже давно не ребенок! Они оба взрослые люди, сами разберутся между собой.