Я попристальнее всмотрелся в глубь зеркала, глядя как бы сквозь свое отражение. Наверное, я пытался увидеть, что скрывается за спиной у того — зеркального — меня. Я не знал, что именно я так высматриваю. Я даже не понимал, зачем я вообще поднялся сюда.

С одной стороны, мне ужасно хотелось спать, но с другой, я весь был охвачен какой-то тревожной нервозностью.

Я провел ладонью по стеклу, в который раз удивляясь тому, что стекло было холодным как лед, хотя в самой комнате было жарко и душно. Я растопырил, пальцы и плотно прижал ладонь к зеркальному стеклу. Потом убрал руку. На стекле не осталось никакого отпечатка.

Я погладил гладкую деревянную раму. Потом встал и зашел за зеркало. Там было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Впрочем, рассматривать там было особенно нечего. Обычная задняя часть рамы зеркала.

Глухая деревянная доска. Ничем не примечательная и не интересная.

Я вышел из-за зеркала и поднял голову к лампе на верхней перекладине рамы. С виду — ничего особенного. Обыкновенная лампа. Разве что лампочка не совсем обычной формы. Длинная и очень тонкая. Хотя такие лампочки продаются в любом магазине электротоваров.

Я опять сел на коробку, подпер лицо кулаками и сонно уставился в зеркало. Потом беззвучно зевнул.

Умом-то я понимал, что мне надо спуститься к себе и лечь спать. Завтра рано вставать. Мы же едем в Спрингфилд. Так что родичи подымут нас с братом ни свет ни заря.

Но что-то держало меня у зеркала.

Думаю, любопытство.

Я не знаю, сколько я там просидел неподвижный, как каменное изваяние, глядя на свое застывшее отражение. Может быть, пару минут. Может быть, полчаса.

Но через какое-то время отражение в зеркале начало расплываться, теряя четкость. Скорее всего, это был обман зрения. Но мне вдруг показалось, что я различаю в глубинах зеркала какие-то смутные силуэты, смазанные разноцветные пятна, дрожащие тени.

А потом я услышал шепот:

— Ма-а-а-а-а-а-а-а-акс.

Как шелест листвы под ветром.

Не голос. И даже не шепот.

А только намек на шепот.

— Ма-а-а-а-а-а-а-акс.

Сначала я подумал, что это шумит у меня в голове.

Так тихо. Едва уловимо. И все же так близко. Я задержал дыхание и прислушался. Ничего.

— Значит, мне действительно это почудилось, — сказал я себе.

Просто глюк.

Я вдохнул, потом медленно выдохнул.

— Ма-а-а-акс. Опять этот шепот.

На этот раз громче. Было в нем что-то очень печальное. Точно мольба. Точно призыв о помощи, доносящийся откуда-то издалека.

— Ма-а-а-а-а-а-а-акс.

Я зажал уши руками. Я сам не понял зачем. Может быть, я пытался отгородиться от этого странного шепота?

В глубине зеркала зашевелились тени. Я снова взглянул на свое отражение. Лицо у меня было испуганным, напряженным. Только теперь до меня дошло, что меня бьет озноб. Я весь дрожал.

— Ма-а-а-а-акс.

И вдруг я понял, что шепот идет из зеркала.

От моего отражения? Или из темных глубин за спиной моего отражения?

Я вскочил на ноги и побежал прочь из комнаты. Под ногами скрипели рассохшиеся половицы, но мне было уже все равно. Я едва ли не кубарем скатился по лестнице, пролетел коридор, ворвался к себе и нырнул под одеяло.

Я крепко-крепко зажмурил глаза.

Я боялся, что этот пугающий шепот настигнет меня и здесь.

Я поплотнее закутался в одеяло. Мне было холодно. Я весь дрожал и никак не мог отдышаться. Вцепившись в одеяло обеими руками, натянул его до самого подбородка и напряженно прислушивался, выжидая.

Доберется ли шепот сюда, ко мне в комнату? Я действительно слышал его или мне просто почудилось?

Кто меня звал? Кто шептал мое имя так отчаянно и печально?

И тут я услышал чье-то тяжелое, прерывистое дыхание, кисловатое и влажное.

Кто-то потянулся ко мне, коснулся моего лица.

Я задохнулся от страха и открыл глаза. — Беляш!

Этот придурочный пес стоял у кровати на задних лапах, положив передние на одеяло, и с яростным энтузиазмом облизывал мне лицо.

— Беляш, ты мой хороший! — Я рассмеялся.

Его шершавый язычок щекотал мне лицо. Я в жизни так ничему не радовался, как тогда Беляшу.

Я подхватил его на руки и затащил к себе на кровать. Он радостно тявкал, довольный, и как полоумный вилял хвостом.

— Беляш, а ты почему не спишь? — Я прижал песика к себе. — Ты тоже слышишь голоса?

Он отрывисто гавкнул, как будто отвечая на мой вопрос. Потом спрыгнул с кровати и встряхнулся. Он немного побегал кругами по ковру, выбирая место поудобнее. Лег и сладко зевнул.

— Какой-то ты странный сегодня, — заметил я.

Беляш свернулся калачиком на ковре и принялся легонько покусывать свой пушистый хвост.

Потом он заснул. Я тоже заснул под его тихое сопение. Но спал плохо, беспокойно.

И проснулся сам, когда на улице только-только светало. Окно у меня было слегка приоткрыто, и ветер шевелил занавески.

Я рывком сел на постели, охваченный какой-то непонятной тревогой.

— Пора прекратить эти вылазки на чердак, — сказал я себе. — И больше не надо даже подходить к этому зеркалу.

Я встал с кровати и потянулся. Да, пора прекращать эти игры. Сам я больше туда не пойду. И ребят не пущу. Все, хватит.

Я вспомнил про тот странный шепот. Слабый, печальный голос, который звал меня по имени.

— Макс!

От неожиданности я подпрыгнул. Но это был всего-навсего мамин голос, доносящийся из коридора.

— Макс, пора вставать! Мы едем в Спрингфилд, ты помнишь? Только давай побыстрей собирайся. Завтрак уже на столе. — Я уже встал! — крикнул я. — Сейчас приду. Я слышал, как мама спустилась по лестнице вниз. Потом оттуда раздался звонкий лай Беляша. Он просился, чтобы его выпустили во двор.

Я еще раз потянулся, прогоняя остатки сна. И тут дверца шкафа резко распахнулась. Я тихо ойкнул.

С верхней полки слетела моя красная футболка и поплыла по воздуху.

Я услышал знакомое хихиканье.

Футболка заплясала у меня перед носом.

— Левша, ты дубина! — взбесился я и хотел вырвать у него футболку, но невидимый Левша резко увел ее в сторону. — Ты же мне обещал!

— Я держал пальцы скрещенными, — рассмеялся он.

— Мне плевать, хоть узлом завязанными! — Я все же сумел выхватить у него футболку. — Больше так никогда не делай. В последний раз тебя предупреждаю.

— Мне просто хотелось сделать тебе сюрприз. Чтобы тебе было весело. — Судя по голосу, Левша попытался изобразить, что я обидел его в лучших чувствах.

Из шкафа выскочили джинсы и принялись ходить взад-вперед по комнате.

— Левша, я тебя придушу! — разъярился я, но тут же понизил голос, чтобы меня не услышали родичи. — Положи их на место. Сейчас же. А потом марш наверх. И выключи свет над зеркалом. Давай галопом!

Я погрозил кулаком в направлении марширующих джинсов. Я действительно разозлился.

Почему он такой тупой? Неужели он не понимает, что это уже не игра? Джинсы шлепнулись на ковер.

— Левша, кинь их мне, — попросил я. — А потом поднимись на чердак и вернись в нормальное состояние.

Тишина.

Джинсы даже не шелохнулись.

— Левша… не валяй дурака. — Меня вдруг охватил безотчетный страх. — Брось мне джинсы и убирайся отсюда.

Он мне не ответил.

Джинсы так и лежали на ковре.

— Хватит дурачиться! — завопил я. — Это уже не смешно! Прекрати, слышишь? Не надо меня пугать.

Я знал, что именно это он и хочет услышать. Я был уверен, что теперь, когда я признался, что он меня напугал, он захихикает своим идиотским смехом и выполнит мою просьбу.

Но нет. В комнате по-прежнему было тихо.

Только ветер слегка шевелил занавески. Джинсы спокойно лежали на ковре.

— Левша? Эй, Левша! — Голос у меня дрогнул.

Тишина.

— Левша! Ты здесь? Нет.

Левши в комнате не было.