Мы презентовали дяде Коле пару или тройку бутылок портвейна, и под напором столь весомых аргументов, он согласился отвезти нас на море.

Правда, при этом предупредил, чтоб мы лишнего не болтали и сапоги одели. А то там лужи, а в них стекла да старые ржавые железяки валяются.

Дядя Коля где-то раздобыл грузовик, и мы отправились на экскурсию.

Ехать пришлось довольно долго. И многие не раз пожалели, что напросились в эту поездку.

Сначала машина ехала вдоль полей колосящейся пшеницы, лотом пошла непаханая степь. Унылый плоский пейзаж то там, то здесь разнообразили лишь редкие глиняные кучи да невысокие земляные холмы. Постепенно их становилось все больше и больше, да и в размерах они заметно подрастали, группируясь в какие-то почти правильные полосы, убегавшие к горизонту.

— Все приехали, — сообщил дядя Коля, останавливая машину. — Дальше пешком надо, там земля плохая, буксовать будем.

Мы повыпрыгивали из кузова грузовика и направились к холмам.

Земля под ногами действительно была какая-то неправильная. По ощущениям — это будто шагаешь по пеплу давно погасшего костра, только костра очень и очень большого. Одним словом, крайне неприятно. А уж подниматься вверх…

Хоть и уклон был вроде бы совсем небольшой, а такое ощущение, что здесь к пеплу кто-то взял да и подмешал такую мелкую мыльную крошку, идешь и скользишь.

Небо впереди голубое, широкое. Действительно такое ощущение, что вот поднимешься на гребень, и там впереди море. Даже вроде бы и шум прибоя слышен.

Поднялись. Конечно, моря нет. Впереди вроде бы как равнина, на ней — глиняные кучи да холмы, только для разнообразия между ними какие-то протяженные лужи. Воды в них похоже — в палец глубиной. И почему они при такой жаре давным-давно не пересохли — совершенно непонятно. Все это дымкой затянуто.

Там впереди в этих лужах и этой дымке пароход и стоял.

Он стоял практически совершенно целый, метров сорок, а может, и того больше в длину, чуть наклонившись на нос и правый борт. Большой двухпалубный красавец.

Вернее двухпалубным он был, если на него с носа смотреть. А если с кормы, то от кожуха гребного колеса почти до кормы нижняя палуба являлась как бы продолжением корпуса, украшенного прямоугольными окнами, в которых отражался солнечный свет.

При виде корабля дядя Коля отчего-то заметно помрачнел, словно как-то надеялся, что здесь его не будет. А он все-таки тут.

— Ну, если хотите, идите, смотрите, только долго там не задерживайтесь, я здесь посижу, машину покараулю. Делать мне там нечего.

Спустились вниз. Залезли в лужу. Мелкая. Грязная. Вода какая-то маслянистая. Одно хорошо — противного запаха нет…

Вблизи пароход впечатлял еще больше. Да, страшно ржавый, но на удивление практически целый. Цела деревянная окантовка, огибающая корпус и как бы продлевающая нижнюю палубу. Здесь даже сохранились толстенные распорные брусья, штук восемь по каждому борту, три в носовой части, до кожуха гребного колеса, и пять в кормовой. Они соединяли край окантовки и верхнюю палубу. Наверху видно «стеклянный фонарь» — капитанская рубка и труба высокая, здоровенная. К корме ближе видно еще две трубы, наверное их потом для пищеблока приделали.

Идем дальше. На месте было гребное колесо, поверху закрытое округлым листовым кожухом. Корпус цел. Все круглые иллюминаторы над ватерлинией на месте, только стекло замутнело.

Обошли вокруг, шлепая по луже. Благо мелко, а в кирзовых сапогах совсем не страшно.

Интересно, как местные туда забирались? Или что, они туда совсем не лазят?

Дошли до кормы. Сзади выступают рули. Две штуки. Здоровые такие, как бы лесенкой сделаны. Вот по ним на палубу и поднялись. Правда, при этом в ржавчине все перемазались.

На палубе спасательных шлюпок нет. Хотя какие-то механизмы сохранились. Большой квадратный люк на корме, ведущий по нашему предположению в трюм или, что, наверное, более правильно, к рулевому механизму, открыть не смогли — приржавел намертво. (А может, он просто изнутри был задраен.)

По правому и левому борту лестницы сохранились, ведущие на верхнюю палубу. Между ними — вход в центральную часть. Дверей нет.

Что нас особенно поразило на этом пароходе, это то обстоятельство, что большинство дверей на нем напрочь отсутствовали. Как будто какой- то неистовый вандал специально горел злобой именно на двери.

Прошлись по коридору. Темно. Пыльно. И пусто. Заглянули в каюты. Тоже темно. Стекла грязные света почти не пропускают. А фонариков с собой у нас пара штук, и те слабые.

Вышли назад на корму. Поднялись вверх на прогулочную палубу.

И тут нас «накрыло». Не то что-то с этим кораблем. Солнце вроде высоко стоит. Светло, хоть и дымка, А тени какие-то странные, непонятным узором пересекаются[250]. Вроде бы мы все на палубу вышли, а внутри шаги раздаются, тяжелые такие шаги, грузные.

Накатило, так накатило, и не отпускает, даже наверх в капитанскую рубку не полезли. Ну ее. И на нос не пошли. Быстренько на корму вернулись, спустились, да обратно к машине.

Дядя Коля уже в кабине сидит, в руль вцепился да нервный стресс портвейном снимает.

Нас увидел, почему-то сильно обрадовался…

Обратно доехали без приключений. Потом, правда, целую неделю ерунда всякая снилась. А что точно, не помню. Больше к пароходу этому мы не ездили, знаешь — не хотелось что-то. И даже про него между собой особо не разговаривали.

Собранный краеведческий материал позволяет утверждать, что в начале 30-х годов XX столетия в Поволжье активно велись работы по созданию искусственных водохранилищ и мелиорации земель. Данный проект во многом осуществлялся силами ведомства НКВД и работы иногда шли с применением довольно экзотических технологий[251].

Вполне возможно, что в данном рассказе речь как раз и идет об одном из таких заброшенных ныне районов, где велись подобные работы.

В начале 90-х, в романтическую эпоху начала гласности и перестройки большинству исследователей было все равно, где и что, собственно, искать. Была бы малейшая зацепка, а там, казалось, дело само пойдет.

Из истории известно, что в начале XI века наместником правителя Византийской империи в провинциях Ассирия и Вавилон был талантливый архистратиг Никифор Комнин. В те годы Византийская империя оставалась последним осколком великого Древнего мира. Сотни королей, герцогов и князей, владевших землями от Атлантического океана до Черного моря, считались вассалами Пурпурных Василевсов, Великих царственных драконов Византии — истинных хранителей короны святого Константина и частей Священного Креста, на котором некогда был распят Господь.

Впрочем, единство империи было призрачным: вассалы постоянно бунтовали, жгли города, и штурмовали крепости и часто, очень часто были не прочь примерить корону.

Известно, что, следуя какому-то мистическому посланию, архистратиг Никифор Комнин совершил с небольшим отрядом дальний рейд к восточным границам империи и вернулся в Константинополь с обозом золота и драгоценностей. Найденные, по слухам, в развалинах Вавилона сокровища, позволили в 1057 году Комнинам захватить трон Византии.

Затем, за век с небольшим, на престоле Константинополя сменилось пять императоров из дома Комнинов. Почти все они продержались у власти крайне недолго. Их убивали или просто свергали родные или двоюродные братья.

Последний император этой династии Андронник I Комнин, чтобы занять трон, в 1183 году убил своего пятнадцатилетнего племянника. Через два года был отстранен от власти и затем казнен своим зятем Константином Ангелом, установившим правление новой династии.

Внук Андронника I Комнина поднял восстание против узурпатора, сумел захватить и удержать важнейшую черноморскую крепость Трапезунд и основал новую Византийско-Трапезундскую империю. Там его прямые потомки правили почти два с половиной века. Потом Трапезунд был захвачен турецкими войсками, последний ее христианский правитель Давид I Комнин был казнен вместе с семью сыновьями и всей ближайшей родней.