Жизненность этого начинания тут же проявилась в том, что владельцы долговых обязательств начали вкладывать свои средства в облигации этой компании. Как мистер Лоу и предполагал, они не хотели упускать посланный небом шанс избавиться от обесценивающихся бумаг, и помогали обеспечить начальный капитал.

У остального населения, правда, рассказы о золотых и серебряных копях, о драгоценных камнях огромной величины, даже об алмазных скалах, не вызвали большого энтузиазма.

Выпущенные облигации при перепродаже с рук на руки шли меньше чем за половину своей номинальной цены, что было естественно, если учесть условия, на которых они приобретались.

Мистер Лоу, однако, не намеревался терпеть такое положение дел. Хорошо владея тонким искусством манипуляции рынком, он через своих представителей создал перепады в цене на эти облигации, что показалось соблазнительным для многих спекулянтов. Постепенно подогревая интерес к облигациям, он медленно, но верно улучшил их котировку.

Одновременно он активно действовал и в других направлениях. Он принял у Кроза корабли, курсирующие между Францией и Луизианой, купил еще ряд кораблей и стал владельцем флотилии, достаточной для обеспечения ожидаемых перевозок.

Кроме того, в конце 1717 года ему пришлось заниматься еще одним делом.

Усиление его финансового могущества, процветание его Банка, а также популярность компании, которую все называли Миссисипской, повлекло, как он и ожидал, усиление завистливой враждебности со стороны Ноая и его союзников.

Они составляли большинство в Совете финансов и чувствовали, что рост влияния мистера Лоу означает падение их собственного.

Кроме того, былая уступчивость регента уменьшилась в результате его возросшего доверия к мистеру Лоу, который избавил регента от многих забот и всегда был готов потакать его экстравагантным прихотям.

Господин де Ноай считал, что к этому зарвавшемуся иностранцу должны быть приняты радикальные меры, пока он не уничтожил их влияние совершенно.

Враждебность достигла точки кипения, когда мистер Лоу, доказывая несправедливость и бесполезность налога на соль, именуемого gabelle, убедил регента вынести этот вопрос на Совет.

Только уважение перед королевской кровью регента удержало эту враждебность от открытой вспышки, но даже и в такой, плохо скрытой форме, она расстроила Его Высочество, не терпевшего скандалов, и он не стал настаивать на отмене налога. После Совета он задержал герцога Ноая.

— Дорогой герцог, мне трудно было обсуждать этот вопрос, — сказал он, — потому что, буду откровенен, аргументы для отмены налога являются довольно сложными.

— Это аргументы господина Ла, так кажется?

Его Высочество сделал вид, что не заметил иронии.

— Да, и я хотел сказать об этом. Я думаю, что было бы лучше, если бы с ними выступил в Совете сам господин Ла.

Ноай с достоинством выпрямился.

— У вас есть опытный защитник отмены налога, но позвольте и мне воспользоваться услугами человека, который сможет парировать аргументы господина Ла.

Его Высочество был благосклонен более обычного. Если господин де Ноай предложит ему отужинать в Ла Рокет, он пригласит с собой господина Ла, и за столом они смогут дружески обсудить эту проблему.

На ужин в доме герцога де Ноая в Ла Рокет его светлость пригласил не только канцлера, как ожидал регент, но и Руйе дю Кудре.

После ужина, удовлетворившего даже утонченный вкус регента, в конце которого подали мягкое кипрское вино, Его Высочество попросил собравшихся выслушать аргументы господина Ла в пользу отмены gabelle.

Под высокомерным взглядом Ноая шотландец начал собираться с мыслями. Неожиданно канцлер д'Агессо сказал:

— Это, наверное, весьма весомые аргументы, раз они должны заставить короля отказаться от такого выгодного источника дохода.

Мистер Лоу быстро ответил:

— Если бы этот налог приносил доход, я бы не рекомендовал его отмену.

Он повернулся к герцогу:

— Ваша светлость, в качестве главы Совета финансов вы должны знать, сколько денег в казну принес этот налог в прошлом году.

— Mon Dieu ^[29], господин Ла, вы думаете, что я держу такие цифры в памяти?

Мистер Лоу вежливо улыбнулся.

— В таком случае, господин герцог, у меня есть перед вами преимущество. Возможно, это нечестное преимущество, — но я такие цифры в своей памяти держу. За прошлый год gabelle дал казне доход всего-навсего в двадцать тысяч ливров.

— Это абсурдно, — зашумел дю Кудре.

— Хуже, — сказал Мистер Лоу, — это смешно. Даже тысячи луидоров не набралось.

— Вы нарочно вводите нас в заблуждение, — вскипел дю Кудре.

— Конечно, — согласился Ноай. Его красивое смуглое лицо вспыхнуло. — Вы думаете, господин Ла, мы поверим этим цифрам?

Регент сделал попытку вмешаться. Он отодвинул свой стул назад и оперся о стол локтем, прикрыв ладонью глаза, которые слепили свечи, отражавшиеся от полированной поверхности стола.

Один глаз у него заплыл от удара. Одни говорили, что это от теннисной ракетки, другие, что от веера мадам де Ларошфуко, с которой он повел себя несколько вольно. Несмотря на старания его доктора — или, может быть, благодаря им — глаз был воспален, и его зрение ухудшилось.

— Если, мой дорогой Ноай, вы говорите, что не помните цифр, то мне не кажется, что вы должны отвергать те, что названы господином Ла. Кстати, я сам проверял их и могу сказать вам, что они полностью верны.

Сбитый с толку Ноай откинулся, кусая губы. Ему на помощь пришел д'Агессо:

— Господин Ла правильно отметил, что это сумма смехотворно мала. Но это только значит, что надо строже собирать налог, чтобы он приносил больше дохода.

— Разумеется, — тут же поддержал его Ноай.

— Это единственный путь, — сказал Кудре.

Мистер Лоу обвел глазами присутствовавших.

— Сизифов труд, господа. Это невыполнимо. Д'Агессо и Ноай одновременно воскликнули с негодованием:

— Невыполнимо!

Дю Кудре засмеялся дребезжащим смехом.

— Позвольте, господа, — сказал мистер Лоу, — я объясню вам, почему. В государстве есть огромная, невероятно большая армия сборщиков этого налога, не менее восьмидесяти тысяч человек.

Он остановился, дождался, когда они с любопытством посмотрят на него, и продолжал:

— Сборщики gabelle проявляют бесчеловечную жестокость, отнимая у бедняков последнее, и большая часть отнятого оседает затем у них в карманах.

— Господин Ла, — воскликнул Ноай, — вы позволяете себе оскорблять служащих французского правительства.

Регент усмехнулся и, чтобы рассеять бурю, вмешался:

— Позвольте защитить господина Ла. Честная критика всегда полезна.

— Снисходительность Вашего Высочества общеизвестна, — сарказм Ноая был так силен, что регент вздрогнул.

— Вы должны этому быть рады, господин герцог, — сказал он, и твердость его тона показала Ноаю, что он забывается.

Мистер Лоу попробовал всех успокоить.

— Может быть, я сказал больше, чем собирался. Это тем более непростительно, что не являлось необходимым. Напомню, что gabelle существует во многих, но не во всех французских провинциях. Одно это является огорчительным для тех, кто его платит.

Ноай нетерпеливо вмешался:

— Ну, это всегда так. Огорчение — обычное состояние, когда платишь налоги.

— Но, — спокойно продолжал мистер Лоу, — это заставляет людей уклоняться от уплаты несправедливого и никчемного налога. У вас, как я сказал, есть восемьдесят тысяч сборщиков налога. Эта армия живет вымогательством денег у своих соотечественников. Восемьдесят тысяч человек занимаются этим непродуктивным занятием, вместо того, чтобы сеять, жать, строить или торговать, то есть создавать ценности и тем самым обогащать государство.

Наступила долгая пауза. Трое оппонентов мистера Лоу задумались над такой неожиданной точкой зрения.

Наконец д'Агессо обратился к регенту:

— Допустим, Ваше Высочество, в словах мистера Лоу есть некоторая логика, но ведь отсюда опять-таки следует, что лучший выход — это усиление контроля за сборщиками и эффективностью их работы.