— Тебя это ранит? — спросила она с грустной нежностью, как бы извиняясь за нанесенную ею рану. — Ты не знал?

— Нет, — ответил он и спросил: — Это сын короля Вильгельма?

Боль в ее глазах показала, что он тоже больно ударил ее. Тень улыбки показалась на ее губах.

— А ты думал, что у меня были и другие любовники? Да. Это сын короля Вильгельма. Харпингтонское имение принадлежит ему. Я с него имею только ренту.

Он взял себя в руки.

— Поздравляю тебя с этим.

— Лучше посочувствуй мне за все остальное. Я все рассказала тебе, потому что я хотела, чтобы ты знал. Я хотела, чтобы ты понял, почему я не желаю помогать графу Орну. Но то, что ты сделал это ради меня, является для меня самым ценным. Только прошу тебя, не говори, что ты просто вернул долг. Признай, что это не совсем так.

Он не мог сопротивляться мольбе в ее голос:

— Возможно, это не совсем так, — согласился он.

— Ты думал порадовать меня, считая, что Орн мне дорог, — она встала. — Вместо этого… — она не смогла продолжать, задыхаясь от рыданий. Через минуту они стихли, и она продолжила спокойным голосом: — Прости меня. Твой поступок разбудил во мне чувства, которые, я думала, уснули навсегда. Хотя, конечно, ты можешь смеяться надо мной. Я была женой двух мужчин, любовницей третьего, но любила я при этом только одного, который не был мне ни мужем, ни любовником.

Ему стало ужасно больно и тоскливо.

— Ты говоришь так и хочешь, чтобы я верил тебе. Но когда ты могла выбирать, почему ты выбрала иначе?

— Я никогда не имела выбора. Ты забыл? — она резко повернулась к нему. — Ты забыл, что…

Она осеклась. Повернулась к камину и стала смотреть на огонь, чтобы он не мог видеть ее глаз.

— Что забыл? — спросил он.

— Что… — казалось, она не может подобрать нужного слова. Наконец она тихо произнесла: — Что ты убил моего мужа.

— И поэтому не поехала со мной в Голландию? Не отвечала на мои письма?

Она не отвечала, как будто сомневаясь. Наконец спросила:

— А этого мало? Что сказали бы люди?

— Люди! Что нам до них? И что бы они в конце концов сказали? Что я убил твоего мужа, потому что он для своей гнусной выгоды свел тебя с королем, да еще и посмеивался над этим, когда напивался.

Она избегала его взгляда.

— Это… это считалось только предлогом, — запинаясь, сказала она.

Он изумленно посмотрел на нее.

— И ты, ты в это поверила? Ты же всегда была смелой и честной перед собой, Маргарет.

— Возможно, мне надо действительно быть смелее и разрешить тебе уйти, — она посмотрела на него. — Давай не будем говорить больше об этом. Это ранит слишком сильно. Забери письмо, Джон. Я не хочу подвергать тебя опасности.

— Тут нет опасности.

— Не обманывай меня. Ты сегодня второй человек во Франции, близкий друг регента, принят при дворе, раздаешь миллионы. Но всего этого будет мало, если тебя обвинят в предательстве.

Он пожал плечами.

— Позволь мне рискнуть. Я привык рисковать. Я всю жизнь только и делал, что рисковал, и добился всего. И потом, подумай, что я сейчас с ним буду делать? Я уже сжег мосты. Не пойду же я к регенту со словами «вот письмо, оно выпало из пакета»? Это будет самоубийственный шаг. Он ведь сразу подумает, что я мог выронить и другие письма тоже. Так что я не смогу вернуть его.

— Понятно, — печально согласилась она.

— Отбрось свои страхи. Единственное, чем я рискую, что ты или граф Орн расскажете о моем воровстве, но на это, — добавил он с улыбкой, — вы не пойдете.

— Тогда, может быть, его лучше сжечь?

— Если пожелаешь. Но лучше сперва показать его графу, чтобы он был спокоен, что оно не попало в руки регента.

Она постояла в сомнении, потом развязала тесемку своего пеньюара и засунула письмо под него.

Его глаза, следившие за ее изящными движениями, стали голодными, а лицо исказилось, словно от боли.

Встретив его взгляд, она грустно улыбнулась ему.

— То, что ты сделал, Джон, очень великодушно. Ты обдумал все. Этот поступок достоин тебя.

— Это может считаться великодушным только в отношении графа Орна.

Она покачала головой.

— Не хочу лишать себя удовольствия сознавать, что это было сделано ради меня.

— Также как и я не мог лишить себя удовольствия, поступив иначе. Но, пожалуй, мне следует удалиться… Уже очень поздно.

Он ждал, что она подаст ему руку. Но она продолжала стоять неподвижно. Глаза ее были полузакрыты, губы дрожали.

— Вряд ли ты еще придешь сюда. И я не смею спросить об этом, но… Если ты когда-нибудь почувствуешь необходимость во мне. Хотя этого, конечно, никогда не произойдет. Но если все же… — она повела руками. — Нет такого, чего бы я не сделала для тебя, Джон.

Он подносил ее руку к своим губам, когда она резко отняла ее. Выпрямившись, он увидел, что она смотрит на него сквозь слезы.

— Джон, может быть, у тебя есть капля жалости для бедной одинокой женщины, которой ты очень дорог. Может быть, ты оставишь ей что-нибудь на память, о чем она могла бы думать и мечтать потом долгие годы. Обними меня, Джон, и прижми к себе хотя бы на мгновение. Перебрось мостик через пропасть между нами. Пожалуйста.

— Маргарет!

Он крепко сжал ее в своих руках, наклонил голову и поцеловал ее в трепетные губы.

— Через месяц будет пятнадцать лет с тех пор, как ты последний раз так обнимал меня, — прошептала она. — Мы были почти дети тогда. Ты помнишь?

— Спрашиваешь! — он еще раз поцеловал ее, до того, как она отстранила его.

— Теперь иди, — сказала она.

Он тут же подчинился.

— Прощай, Маргарет. Да поможет тебе Бог.

Она смотрела на него, пока он одевал свою накидку и шляпу. Потом он быстро вышел из комнаты. Долго вспоминал он после этого, как, в последний раз обернувшись, увидел ее печальное, бледное лицо и неподвижное, словно изваянное из мрамора, тело.

Париж в тот вечер гудел от новостей, связанных с арестом принца Сельямаре и поисках других заговорщиков. Когда об этом услышал полковник де Миль, знавший об участии графа Орна в заговоре, он посчитал своим долгом предупредить Орна, чтобы тот успел скрыться. Он плохо представлял себе, где граф может находиться, и поэтому решил найти графиню, чтобы узнать об этом. Было уже поздно, но он считал дело столь важным, что готов был вытащить графиню из постели.

На улицу Аржантей он пришел около часу ночи. Он заметил, как из дома графа вышла высокая фигура, закутанная в плащ. Он подумал, что это Орн и крикнул:

— Эй, господин граф! Эй!

Не обращая на него внимания, человек сел в носилки, и его тут же подняли четверо мужчин и понесли от дома. Впереди шел слуга, фонарем освещавший им путь.

Покричав еще, но не получив ответа, полковник подо шел к дому. Знакомый ему швейцар как раз запирал двери дома. Он сказал ему, что графа Орна нет в Париже, а что только что покинувшего их господина зовут господин дю Жасмин.

— Господин дю Жасмин! — повторил полковник. — Странное имя. Он искал господина графа?

— Нет, полковник. Он посетил госпожу графиню.

— Parbleu! — воскликнул де Миль, вложив в это слова всю силу своего удивления.

То, что он делал дальше, объяснялось его инстинктивным желанием получить информацию, которая может пригодиться. Он помчался догонять носилки. Фонарь слуги, освещавшего для них путь, был все еще виден во тьме. Полковнику казалось, что ему крайне выгодно будет выяснить, кто же под именем дю Жасмина посетил графиню в полночь.

Швейцар запер, наконец, двери, как он думал, на ночь. Однако не прошло и десяти минут, как в них громко постучали. На этот раз он встретил закутанного в плащ человека, который оттолкнул его в сторону, и, пройдя в дом, скинул свой плащ.

— Господин граф! — удивился швейцар. — А минуту назад сюда зашел полковник де Миль, и я сказал ему, что вас нет в Париже.

Орн не придал этому значения. Он был лихорадочно возбужден.