И вдруг до него дошло.

Чтобы не было свидетелей.

Стараясь не замечать боли в боку, Нэш попытался встать. Он пару раз глотнул воздуха, стараясь дышать неглубоко, чтобы не потревожить бок, и медленно, дюйм за дюймом, вполз вверх по оклеенной цветочными обоями стене.

— Не… ходи, — прошептал он сквозь стиснутые зубы.

Он чувствовал, как холодный пот течет у него по спине, перед глазами вспыхивали разноцветные круги, мышцы ног задрожали от напряжения. Он с трудом разлепил веки, попытался сфокусировать взгляд.

Сара умоляющим жестом протянула руки к Айви, но ее лицо было обращено к Нэшу. Глаза, полные боли и страха, казалось, занимали пол-лица.

Мысли его расплывались. Нэш попытался их собрать, понять, что происходит.

— Не… — во рту пересохло, пришлось сглотнуть, — …ходи …с ним…

Словно издалека он увидел, как Сара сделала еще шаг к Айви.

Нет!

Она взяла Айви под руку — под ту руку, в которой он держал пистолет, — и прижалась к нему, стараясь подтолкнуть его к двери. Ее лицо. Ее прелестное, невинное лицо. Ее глаза. Эти огромные, печальные, заглядывающие прямо в душу глаза. Она уходит с Айви, но оглядывается на него и глазами говорит ему, что любит его. Его. Нэша Одюбона.

Она пыталась спасти его задницу.

С самого начала она только этим и занималась.

Нэш изо всех сил старался собрать воедино скачущие мысли, но никак не мог сосредоточиться. Как бы ему хотелось выиграть время, чтобы осмыслить только что открывшуюся правду, хотелось…

Его мечты были прерваны Сарой. Она упрашивала Айви уйти.

— Идем! — Ее голос поднялся до истерического визга. — Идем!

Руки и ноги Нэша отяжелели, словно налились свинцом, но вот голова у него была невероятно легкая, казалось, она вот-вот уплывет… Что с ним такое творится? Он как будто под газом.

Айви со своими подручными избил его, но было что-то еще…

Они его чем-то вырубили. Хлороформом? Неужели люди до сих пор используют хлороформ? Нэш не знал. А может, это только в кино так бывает? Он не знал. Он знал одно: у него был какой-то сладкий привкус на языке. Он ощущал при каждом вдохе какой-то сладкий запах.

Эфир.

Откуда ему об этом известно? Он понятия не имел. И его это не волновало. Он просто знал, и все.

Голос. Мужской голос. Кто это? Ах да, Айви. Из рода Без-мыла-в-зад-влезающих Айви. Мозг Нэша превратился в суп-пюре, но этот голос все-таки дошел до него. Теперь голос Донована ворковал. Уговаривал. Успокаивал ее.

— Ну хорошо, дорогая.

“О нет, только не это. Только не “дорогая”.

— Но сначала… Какая-то возня.

— Нет! — вскрикнула Сара.

Потом две вещи случились одновременно. Кухня содрогнулась от оглушительного взрыва. Боль опалила бок Нэша, отбросила его к стене, словно в него воткнули раскаленный добела железный прут.

Выстрел. Этот сукин сын стрелял в него. Бок стал влажным. Теплым. Липким. И крик, крик, крик. Отчаянный женский визг. Он попытался открыть глаза… попытался шевельнуться. Но не смог, не смог…

— Нет, Донован, нет!

Грохнул еще один выстрел. Новая боль разорвала тело Нэша, пронзила бедро, заглушив прежнюю боль в боку. Он боролся с собой, стараясь не потерять сознание, попытался выбраться из водоворота боли, в который его неумолимо затягивало. В ушах у него звенело. Эхо выстрелов перекатывалось в голове. Бум, бум, бум!

Голоса. Как призраки.

Голос Сары.

“Я люблю тебя, Сара…”

— Нэш!.. — донесся до него ее отчаянный крик. Он смутно ощущал, что в комнате идет какая-то борьба. Мысленно он представил себе бьющуюся посуду, осколки стекла на полу, но все звуки заглушал оглушительный гул у него в голове. Сара. Опять ее крик.

Какой-то стук… треск. Как будто тело ударилось о стену.

Угасает… Угасает…

Еще один выстрел — громче, мощнее, чем раньше. За ним последовал тяжелый стук. Лежа на боку, Нэш ждал, когда его ударит еще одна пуля, ждал еще одного удара раскаленной добела кочергой.

Удара не последовало.

Он почувствовал тепло, но не боль. Даже бок перестал болеть. Ничего в мире не осталось, кроме чьего-то прерывистого дыхания.

Глаза.

Надо открыть глаза, надо взглянуть…

Сара. Сара.

Он заставил себя приподнять веки… и уставился прямо в мертвые, остекленевшие глаза Донована Айви.

А потом перед глазами все закружилось и исчезло.

Нэшу снился привычный старый сон.

Он терпеливо ждал возле здания суда, за ограждением из желтой полицейской ленты. Репортеры толкали его, но он не обращал на них внимания. Его взгляд был устремлен на закрытые двери. Скоро эти двери откроются.

Он не смог бы сказать, сколько ему пришлось ждать на мраморных ступенях. Время потеряло смысл. Та жизнь, которую он когда-то знал, перестала существовать.

Двери открылись.

Нэш действовал решительно, но двигался медленно и осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания. Он извлек пистолет из-под плаща, прицелился и нажал на курок. Вокруг него закричали люди. Завизжала какая-то женщина. Она визжала, визжала и никак не могла остановиться…

— Нэш! Нэш!

Руки. Чьи-то руки трясли его, причиняя боль. Вот они крепко обняли его.

Он услышал плач. Безнадежный, безысходный, истерический плач.

— Он умер! Он умер!..

Руки по-прежнему сжимали его. Может быть, поэтому он не может дышать…

— Это все я! Это я виновата! Другой голос, голос, которого Нэш никогда раньше не слышал. Мужской голос. Голос разума.

— Сара, девочка, он не умер, но ты его убьешь, если будешь и дальше так его тормошить.

Хватка ослабла. Живительный воздух наполнил его легкие. Он открыл глаза. Заплаканное лицо Сары склонилось над ним.

— Он ушел, — старательно объяснил Нэш, хотя язык еле ворочался у него во рту, а губы онемели. — Тот, кто убил мою дочь… он ушел от суда… Из-за пустой формальности.

Она откинула волосы у него со лба.

— Молчи. Ничего не говори.

— Если правосудие не защищает невинных, кто-то другой должен это сделать…

— Ш-ш-ш…

Его взгляд устремился на пожилого высокого мужчину, стоявшего за спиной Сары. Седые волосы, джинсовый комбинезон, красная фланелевая рубашка. В руках дробовик. Хорошенькое дельце!

Он сделал то, чего не смог сделать сам Нэш. Спас свою дочь.

Прошлое перемешивалось с настоящим, на какой-то миг ему показалось, что его собственная дочь, его маленькая девочка еще жива. Но это Сара была жива. Она была спасена.

Кончено. Все кончено. Теперь можно отдыхать. Пора уснуть. Он устал. Чертовски устал…

Но прежде, чем уснуть, Нэш хотел еще раз посмотреть на Сару. Ему нужно было видеть ее, убедиться, что с ней все в порядке, сказать ей что-то… что-то очень важное…

Ее глаза были полны слез. Ее прекрасные глаза…

Язык его не слушался. Он не чувствовал своих рук и ног.

— Когда у девушек круги под глазами… меня это… ужасно… возбуждает…

Медики не разрешили Саре поехать с ним. Две машины “Скорой помощи” умчались с воем сирен. Одна увозила израненное тело человека, которого Сара любила, другая — мертвое тело человека, насчет которого она обманывалась. Когда-то думала, что любит.

Когда сирены затихли вдали, Сара осталась на крыльце, прижимая к животу скрещенные руки, пока полицейские, не скрывая сочувствия, задавали ей необходимые вопросы. На нее как будто напал столбняк. Сара потеряла счет времени, утратила чувство реальности. В какой-то момент она подняла глаза и заметила, что офицер, закрыв блокнот, смотрит на нее с участием и тревогой. Он был молод, лет двадцати шести-семи. Ненамного младше ее.

Странно. Как все странно…

— Судя по всему, это дело бесспорное — очевидная самооборона. Нам придется поговорить с Одюбоном, снять с него показания. Потом будет дознание. Если вам повезет, тем дело и кончится.

Полицейские наконец ушли.

Сара механически повернулась и пошла в дом. Поднялась по лестнице. Оказавшись у себя в комнате, она сняла запачканную кровью рубашку и сменила ее на чистую. Надо поехать в больницу. Надо найти отца, попросить, чтобы он отвез ее…