Пусть весь мир исчезнет или хотя бы замрёт, но уж точно заглохнет: нет ни увещеваний, ни назиданий, ни плохо прикрытого осуждения, есть только мы. Ты лежишь головой к окну, и я безмятежно наблюдаю за тем, как робкие утренние лучи просвечивают золотом сквозь твои волосы. Нам никуда не нужно спешить, мы можем наслаждаться каждым мгновением этого утра и друг другом, проживая его во всей полноте, а не пролетая мимо. Я укладываю свою голову на твоё плечо, и мне тут же становится так хорошо и спокойно, так беспечно, так радостно, словно мы двое вдруг стали бессмертными, и будем жить вот так вечно: всегда рядом, всегда вместе и в благословенной заботе друг о друге.

Чувство счастья, которое я ощущаю, настолько объемно, что, кажется, уже почти материально – я могу щупать его руками, водить ладонями по коже и даже нюхать. Мое счастье выглядит зрелым, а потому немного брутальным, но главное - непревзойдённо красивым. Оно только моё, и слеплено так и только так, как диктуют мои личные законы совершенства.

У нас тихо как в Космосе - почти оглушающая тишина, если бы не твоё сопение под боком. Думаю, этот утренний свет и размеренность твоего дыхания, растворяющая надёжность плеча под моей щекой, запах тебя самого и твоего геля для душа – всё это квинтэссенция моего личного счастья. Но в том, как ты смотришь на меня, и как при этом улыбаешься, я вижу его отражение, а это означает, что мы делим самое главное, самое уникальное в природе явление на двоих: нас двое, а счастье одно - общее.

Это мои мечты, Кай. Уверена, ты тоже о них не догадывался. Но знаешь, что важно? Я рисовала одна, а если ты добавишь своих штрихов и красок, выйдет намного лучше.

Мы можем вместе нарисовать наше завтрашнее утро - нужно только захотеть. Собраться с силами и доступной мудростью, набраться решимости и друг друга простить. За всё.

Он не ответил.

Ещё через неделю я звоню Дженне. Мы договариваемся о встрече, и на её вопрос «Когда?» я отвечаю «Прямо сейчас». Наверное, именно моё нетерпение  позволило ей сообразить, какие ответы мне нужны:

- Между нами ничего не было. У него были женщины, разные, время от времени и иногда пачками, но всё это после нашей постановочной встречи в отеле.

Постановочной…

Теперь я смотрю в её глаза, и она добавляет, странно их прищурив, будто сморщившись:

- Два-три месяца спустя. Да, я думаю, это началось уже после того, как он узнал о твоей связи… с этим парнем. Ансель, кажется?

Ход нашего разговора способен ввести в состояние онемения любого, но в моём сознании, словно в витрине, вертится одно только слово «постановочной».

- Что ты сказала про отель?

- Что мы тебя разыграли: между нами ничего не было, кроме разговоров, да и те были бессодержательны и немногословны, потому что Кай был не в себе.

- Зачем? - спрашиваю. - Зачем вы это сделали?

- Не знаю. Спроси у своего мужа - это он всё придумал, спланировал и как по нотам разыграл. Мы ждали, что ты войдёшь в номер, и даже разделись по пояс и легли в постель. Я подумала, он хотел тебе отомстить за… что-нибудь.

У меня темнеет в глазах. В душе ядерная зима. Нулевая точка, пустота, момент за мгновение до Большого взрыва, которому ещё только предстоит создать Вселенную.

- А тебе когда-нибудь было интересно, кто отправил сообщение?

Здесь важнее другое: могла ли жена, знающая своего мужа на протяжении семнадцати лет, предположить, что он сделал это сам?

- У него руки тряслись, когда он набирал текст. Сорок минут на то, чтобы найти подходящие слова и ещё вечность, чтобы решиться. Вик, ты хоть раз в своей жизни задумывалась о том, как же, на самом деле, тебе повезло? Какой человек полюбил тебя?

- О том, как сильно мне в жизни везёт, не тебе вести рассуждения.

- Знаю я. Знаю все твои горести и беды, но ты представь хоть на секунду, что у тебя никогда не было Кая. Как много осталось бы в твоей жизни плохого и как много хорошего?

Никто не знает.

- Зачем ты мне всё это говоришь?

- Истинная любовь в жертвенности, слышала когда-нибудь? По-настоящему ты любишь только в том случае, если способен отдать самое ценное, чтобы видеть любимого счастливым.

В это мгновение гул кафе словно умолкает, поэтому голос Дженны звучен, разносится эхом по самым дальним закоулкам моей души.

- Я делаю это ради него, - заключает.

И спустя пару минут Дженна добавляет в своё оглушающее признание правды:

- Слушай, Вик. Я совершенно искренне считаю, что ты, как женщина, Кая недостойна: не только не даёшь тепла, но и отнимаешь то, что было дано ему природой, разрушаешь его. Но жизнь - сука, и человека, которого я всю свою жизнь любила, и люблю, переклинило на тебе. Тебя он хочет, о тебе думает, тобой живёт. Все его поступки, даже самые сумасбродные имели всегда только одну цель – сделать твою жизнь лучше.

Сделать твою жизнь лучше… Да, именно это всегда мой муж и делал. Он был рядом: угадывал, предупреждал, подстраивался. Его забота жила в каждом даже самом ничтожном предмете, населявшем наш дом, в каждом осколке утвари, клочке ткани. Он действительно все эти годы делал то, что когда-то пообещал, защищая, оберегая, заботясь. А я? А я не замечала, воспринимала как данность.

Да, наш ребёнок умер. Да, мы оба были виноваты, но я больше. Да, то, что произошло, покалечило наши души, но мы оба были живы все эти годы. Мы жили, а я даже не заметила, как. Шесть лет из отпущенного нам не такого и большого срока, растаяли в боли, рассыпались песком немого безразличия, безвозвратно канули в недрах моего коматоза.

- Он заслужил быть счастливым, поэтому я здесь, хотя мне и нелегко, - подытоживает Дженна сдавленным голосом. – Отпусти его. У нас всё только-только наладилось, но настолько всё хрупко… Я прошу тебя, не лезь, дай и ему возможность просто жить!

Я не могу говорить, а она уже не может остановиться:

- Восьмого сентября мы едем кататься на яхте. Думаю, он хочет сделать мне предложение... в мой День Рождения.

Мои руки зажимают глаза, но сил нет даже плакать. Я просто сижу, осознавая  поражение – я словно сегодня только родилась, вылупилась на свет Божий и увидела, что он не сошёлся на мне клином, есть и другие люди.

Я не вижу, как уходит Дженна, в чувство меня приводит рука тормошащего за плечо официанта:

- Простите, вы в порядке?

В порядке ли я?

- Да. В полном.

Адити даже не пытается отпираться:

- Кай спросил, замечала ли я когда-нибудь твой интерес к другим мужчинам.

- И? Ты замечала?

- Вспомнила о мальчишке, который поцеловал тебя на крыше института… на Хэллоуин, кажется?

Кажется.

Видит Бог, я была органична в своём одиночестве и нежелании делить мир внутренний с миром внешним. Но доверять оказалось так… приятно и… ценно? Возможность делиться своими заботами, радостями, восторгами будто расправляла лёгкие, позволяла совершать более глубокие и более насыщенные кислородом вдохи. Я дышала любимым - Каем, и я дышала другом - Адити.

Что стало со мной теперь?

- У тебя замечательная память, - хвалю, наблюдая за биением пульса в собственных висках.  - И что дальше?

- Далее ему пришла эта идея. Дикая, честное слово. Мы с Дженной пытались его вразумить, но он раздавил нас доводами.

- Мы с Дженной?

- Это был вынужденный альянс, и она, ты меня прости, нормальная оказалась. В какой-то момент мне даже стало стыдно, что мы с тобой так, не выбирая слов, годами мыли ей кости.

- Нормальная оказалась… - машинально повторяю.

- Да, совершенно нормальная. Добрая она и …

- И?

- И она очень переживает о Кае и делает не всё, что он скажет, а только то, что считает для него лучшим.

Похоже, все вокруг друг о друге заботятся, и только я одна погрязла в эгоизме, заблуждениях, зациклилась на себе.

- Я знаю о том, что ты подкатывала к Каю, - вспоминаю, что мир не так и безупречен.