Он взял плащ, бросил на землю под деревом, положил рядом меч и расстегнул перевязь с ножнами невидимого клинка.

Девушка беспокойно топталась неподалеку, явно собираясь с духом, чтобы сказать что-то.

– Ну что еще? – с досадой спросил норлок. – Иди спать, гадалка Румита.

Из темноты послышалось несколько вздохов. Сульг тоже вздохнул.

– Послушай, – сказал он. – Ты, конечно, очень привлекательна… но я тебя уверяю, далеко не все мужчины, оказавшись с девушкой в лесу, мечтают… э… гм… немедленно залезть ей под юбки. Так что можешь спать совершенно спокойно.

– О! – с возмущением воскликнула Румита. – Ты умеешь читать чужие мысли!

– Твои мысли у тебя на лице, – пояснил Сульг. – А норлоки видят в темноте. Ясно? А теперь сделай одолжение, засни наконец. И положи рядом свой посох – пригодится, если упыри нагрянут.

Он лег на спину и заложил руки за голову.

Темное бескрайнее небо расстилалось над землей, мерная звездами. На западе широко раскинул крылья Серебряный Дракон, возле его правой лапы свернулась клубком Небесная Лисица, покровительница торгового люда. В севернойl части небосвода уже поднимались Стерегущие: семь ярких звезд – Души Воинов, как называли их кадгарцы – и, пересекая весь небесный свод, сверкающей серебряной полосой тянулась Река Эльфов, из которой на самом краю неба пил воду Единорог, охраняющий Доршату. Знакомая звезда, запутавшись в густых сосновых лапах, мигнула волчьим глазом норлока, и Сульг улыбнулся в ответ.

Рутис, юный слуга шагрита Белого Дворца, стоял за креслом своего господина и не сводил горящих глаз с седобородого певца: Морир Серебряный, исполнитель исторических баллад, как раз вел неторопливый рассказ о Кадгарской битве, где прославился шагрит Закиф. Певучим звучным голосом Морир живописал картину сражений, а его длинные смуглые пальцы проворно перебирали струны лютни, заставляя инструмент то плакать, то смеяться. Шелестели листья над головой, звонко перекликались пичуги в ветвях деревьев, дамы в ярких нарядах, присев на стулья, расставленные на лужайке, лакомились фруктами и изящно прихлебывали из полупрозрачных фарфоровых чашек чай из апельсиновых цветов. Чтобы угодить дамам, Морир завел длинную любовную балладу о том, как император Берегов Восточного Ветра полюбил юную принцессу из страны Крин-Сей, предназначенную в жены его сыну. Юная принцесса тоже полюбила могущественного владыку, но, будучи супругой другого, хранила мужу верность и вскоре зачахла от несчастной любви. Печальная история растрогала дам, а чувствительная Кристалл, белокурая и пухленькая, даже приложила к глазам платочек. Сын кадгарского повелителя, слушая балладу, самодовольно подкручивал ус, не сводя томного взгляда с Кристалл. Начальник Дворцовой гвардии Лоринг хранил на лице невозмутимое выражение, делая вид, что не замечает укоризненных взглядов, которые украдкой бросали на него придворные дамы.

Рутиса любовная баллада нисколько не заинтересовала. Он с удовольствием послушал бы еще одну песню о сражениях или о героическом прошлом своего господина, но мнением юного слуги никто не интересовался: придворные, собравшиеся в саду, чтобы послушать знаменитого певца, обращали на прислугу не больше внимания, чем на мух. круживших над блюдом поздней осенней клубники, посыпанной колотым розовым сахаром.

Морир закончил петь, с достоинством поклонился и убрал лютню в бархатный мешок. Возможно, позже господа вновь пожелают насладиться его искусством, а пока что вниманием общества завладели три жонглера, один из которых умел замечательно подражать голосам животных и птиц и уже успел рассмешить дам, мастерски изобразив крик осла.

Старый шагрит, утомившийся от шума и суеты комедиантов, тяжело поднялся и направился в свои покои. Рутис тотчас поспешил следом, прихватив накидку из шкуры горной кошки, в которую любил кутать зябнущие ноги Закиф.

Проводив господина, Рутис помчался по собственным делам: белл Эрайн, изводившая придирками прислугу Белого Дворца, очень заботилась о том, чтобы свободного времени у слуг было как можно меньше, и нагружала поручениями каждого, кто имел неосторожность попасться ей на глаза. Прачечная, куда следовало отнести белье из покоев шагрита, владения кастелянши – там надо было получить чистые простыни и полотенца, кухня, где Рутису вручили блюдо с горячими булочками для шагрита, а заодно дали по шее, чтоб в следующий раз не опаздывал… словом, когда слуга вернулся в комнаты военачальника, солнечные часы во дворе Белого Дворца показывали уже около четырех часов пополудни.

Рутис сразу же заметил, что военачальник чем-то расстроен: шагрит сидел в своем любимом кресле с закрытыми глазами, но чувствовалось, что он не спит. На столике стояли чайник и две пустые чашки. Рутис понимающе кивнул: не иначе как заходил белл Хевден. В этом не было ничего удивительного, переписчик Белого Дворца довольно часто навещал брата, к которому был искренне привязан. Прислуживая при чаепитии, Рутис слышал, как братья вели разговор о рукописях, что помощник Хевдена переписывал для шагрита – Закиф хотел навести порядок в военной библиотеке, – либо вспоминали детство, проведенное в небольшом городке под Руноном. Старший переписчик был добрым человеком и частенько приносил для Рутиса свитки из библиотеки. Юный слуга читал о сражениях, в которых принимал участие его господин, и не мог поверить, что этот старый человек когда-то был молодым и смелым воином. Сам он не мог представить собственную старость и твердо знал, что наступит она не скоро – лет этак через сто, Рутис убрал чашки, смахнул крошки и принялся раскладывать на рабочем столе документы – шагрит начинал постепенно передавать дела преемнику. Слуга загляделся на развернутую морскую карту: море было изображено коричневой краской, морские пути – желтыми линиями, а по ним плыли крошечные кораблики с надутыми попутным ветром парусами.

– Эта карта вдвое старше меня самого, – проговорил Закиф. Рутис вздрогнул, как это шагрит увидел, сидя с закрытыми глазами, что он делает?

– Ее рисовал Тергоф Отважный, читал о нем в летописях?

– Да, белл, – соврал Рутис.

Закиф усмехнулся:

– Он был умным человеком и отважным воином, но плохо кончил. Помнишь как?

– Ну… э… – Рутис замялся, отчаянно роясь в памяти. – Он совершил государственную измену! – воскликнул слуга с облегчением. – Он выдал врагу военную тайну! Изменил правителю, которому присягнул на верность!

Шагрит медленно кивнул:

– Да, нарушил присягу. Изменник.

– Его до конца дней продержали в подводных темницах Драконьих скал, – продолжил Рутис. Он поставил рядом с документами серебряную чернильницу, положил несколько очинённых перьев. – Тергоф прожил там год или два…

– Пять лет.

Закиф прикрыл глаза. Разговор с Хевденом не шел у него из головы. Брат осторожно выбирал слова, но Закиф хорошо знал его и умел сопоставлять факты и делать выводы. Смерть Наместника – дело ближайшего будущего. Война магов – не вздорные слухи. Уничтожение норлоков – вопрос решенный; новый Наместник даже не запачкает рук в этом грязном деле. «Брат, держись в стороне, – вот как сказал Хевден. – Просто держись в стороне, и пусть все идет, как идет».

Стало быть, Хевден все же решил прибегнуть к Запретной магии…

– Он был изменником, белл! Изменникам место в тюрьме или на плахе. – Рутис передвинул тяжелые подсвечники, отметив про себя, что не мешало бы их хорошенько почистить. – Измена – самое тяжелое преступление.

– Да, ты прав.

Шагрит вздохнул: измена – тяжелое преступление. Именно это он и собирается совершить.

Пять лет в подводной темнице, в каменном мешке, по колено в ледяной тухлой воде. Как этот несчастный, должно быть, желал смерти, как был рад, когда она, наконец, вспомнила о нем! У Тергофа Отважного даже не было возможности покончить с собой: на темницы наложено заклятие, которое не позволяло осужденным на вечное заточение совершить самоубийство. Шагрит снова тяжело вздохнул. Тергоф, когда попал в темницы, был моложе его почти на десять лет. Он, Закиф, пяти лет не протянет. Самое большее – несколько месяцев. К тому же, возможно, брат сжалится и пришлет Смертельное заклятие…