До деревни Симон добрался к вечеру. Он остановил повозку возле маленького домика в два этажа, покрашенного серой масляной краской, облупившейся за долгие годы. В небольшом огороде за домом женщина собирала смородину. Маленький ребенок, еще плохо державшийся на ногах, стоял возле матери, крепко ухватившись ручонками за ее полинявшую юбку. Мальчик лет десяти, черноволосый и круглолицый, выдергивал из грядки морковь и бросал на расстеленный мешок. Завидев повозку, женщина поспешила во двор, крикнув мальчишке, чтоб приглядел за малышом. Выскочив за калитку, Кориль так крепко обняла Симона, что тот рассмеялся.

– Рад видеть тебя, сестрица! – проговорил городской палач, целуя ее в обе щеки. Из огорода к повозке спешил мальчик. Он осторожно вел за руку маленького братишку и улыбался во весь рот.

– Ты никак ждешь прибавления? – Симон оглядел фигуру сестры. – Еще один мальчишка, не иначе! А, племянники! Здравствуй, Гритчен! Подрос! А это кто же у нас?

Он присел на корточки, разглядывая пухлую измазанную физиономию мальчика.

– Никак Нимур?! Уже ходит?! Молодец! Дай-ка, разгляжу его! – Он легко выпрямился и подхватил малыша на руки. – Лоб, подбородок – это уж от твоего муженька, а вот глаза – нашенские, черные!

– Все лето тебя ждали! – с упреком сказала сестра, не сводя глаз с брата. – А ты только осенью собрался. Гритчен, заводи же лошадь во двор!

– Дела, Кориль, дела! Ух, столько дел, что и не сообразишь, когда ж они закончатся!

– Дай-ка его сюда. – Она подхватила ребенка на руки. – Запачкает тебя… Дела? Ну, ты – важный человек, образованный, городской лекарь! Небось хорошо платят за работу? Вон какая у тебя лошадка… да и одет ты… зачем же ты в дорогу такой хороший плащ надел? Весь запылился, а материя-то дорогая?

– Запылился – не беда, – весело говорил Симон. Он вытащил из повозки коробки и вручил Гритчену. – Неси-ка в дом, сорванец, зови братьев да начинайте глядеть, что там!

– Ну вот еще, баловать их, – довольным голосом сказала Кориль. – А плащ я велю Няте вычистить, выбить хорошенько.

– А где она?

– За козой пошла, за деревню. Коза эта… за ней глаз да глаз. Так и норовит залезть в чужой огород. Смили говорит, не давала бы так много молока, давно б на мясо пустил.

Симон ловко распряг кобылку и повел под навес. Кориль двинулась следом.

– А Нята – в крик, говорит, не дам! Коза эта за ней ходит везде – как собачка. Люди смеются уже.

Симон привязал лошадь и легонько шлепнул по боку.

– Ну и пусть смеются, – добродушно сказал он.

– Это да, – поспешно согласилась сестра, ладонью утирая слюни малышу. Он дергал ее за выбившиеся из-под чепца жесткие черные волосы, заливаясь смехом.

– Да ведь она уже большая, пятнадцать лет все же! А больше одиннадцати и не дает никто. Худая да длинноногая. Год-другой – замуж пора, да кто ее возьмет…

Симон поморщился. Нята, старшая из детей сестры, была его любимицей, и он терпеть не мог подобные разговоры. Но сестра любила жаловаться, и если уж начала – не остановишь.

– Да ты погоди -«замуж»! – сказал он недовольно, вытаскивая из-под сиденья повозки потертую кожаную сумку со своими вещами и подарками для племянницы. – Иль уж приглядел кто?

– Да кто ее приглядит такую… – Сестра закрыла калитку во двор, стукнув ее чуть сильнее, чем нужно. – Тощая, будто хворая… Или сглазил кто? Ты ж лекарь, может, скажешь, чего с ней?

Симон потрепал по голове малыша на руках сестры.

– Разберемся, – сказал он свое любимое словцо и направился в дом вслед за Кориль.

На полу веранды ребятишки весело потрошили сумки с гостинцами. Симон сидел в продавленном плетеном кресле и посмеивался, глядя на детей. Четверо, а шуму – на весь дом! Шустрые, черноволосые, – ну точно весенние скворцы! Маленький Нимур сидел на полу молча, серьезно наблюдая за братьями, мусолил сухарик, который сунула ему мать.

Кориль проворно собирала на стол: картофельный пирог с сыром и яблоками, совсем такой, как стряпала когда-то мать, лепешки, тыква с соусом из крыжовника. С кухни доносился аппетитный запах тушеной речной рыбы.

Симон, не дожидаясь приглашения, отломил кусок пирога и принялся жевать, поглядывая на племянников. Старшему уже исполнилось одиннадцать. Он изо всех сил старался держаться солидно, по-взрослому, но не мог сдержать восторг, когда обнаружил подарок, который Симон выбрал специально для него. Это была целая коробка деревянных раскрашенных солдатиков и кубики, из которых собиралась большая крепость. Симон покачал головой – надо же, как он соскучился по малышне!

– А где Смили? – поинтересовался он.

– Забор чинит возле мельничной запруды. – Кориль поставила на стол глиняные чашки с овощами. – На днях сильная гроза была, подмыло. Вчера весь день ямы копал под столбы. Мельник обещал хорошо заплатить.

Симон потянулся за вторым куском пирога, но тут во дворе стукнула калитка и по ступенькам прошлепали чьи-то босые ноги.

– Вот и Нята, – сказала сестра.

Симой вскочил, и как только девочка появилась на пороге, схватил ее в охапку.

– А вот и она! – закричал он, кружа ее по тесной веранде. – Моя красавица! Ну что, воробей? Как живешь? Дай-ка я на тебя погляжу!

Он осторожно поставил смеющуюся девочку и повертел ее из стороны в сторону.

– Красавица! Одно слово – лесная феечка! Сразу видно, питаешься только цветочной пыльцой да лунным светом! – Он притворно нахмурил брови: – Или мать не кормит?!

– Если ты заставишь ее съесть хоть кусочек мяса, небо в речку упадет, – недовольно проговорила Кориль и снова скрылась в кухне.

– Что, все еще не ешь мяса? – Симон пригладил растрепавшиеся волосы Няты.

– Терпеть его не могу. – Голос у девочки был тихий и глубокий.

– Ну и не надо, – с готовностью согласился Симон. – Не хочешь – и не ешь!

Он с улыбкой разглядывал племянницу. Братья ее, все пятеро, были похожи один на другого, словно горошины из стручка: черноволосые, крепкие, круглолицые. Нята же – русоволосая, тонкая, с длинными руками и ногами, с большими глазами, словно подернутыми дымкой. Мальчишки шумные и задиристые, а их сестренка существует будто в полусне, постоянно погружена в мысли и, кажется, видит то, чего не видят другие.

Сердце Симона сжалось от жалости, нечасто ему доводилось встречать людей, столь неприспособленных к жизни. Он подавил вздох, улыбнулся и поцеловал Няту в макушку.

– Я тебе обновки привез. Синюю юбку в полоску – все модницы в Доршате носят сейчас такие! – и кружевной передник, и кофточку с перламутровыми пуговицами, и что-то там еще… жена выбирала сама, уж она знает в этом толк! Нята улыбнулась, не отпуская его руки.

– Зимой пригодится, – обрадовалась Кориль, появляясь на веранде. Она уже сняла старый чепчик и воткнула в волосы высокий позолоченный гребень, подаренный братом. – Будет вечеринка, глядишь – и заприметит кто-нибудь.

Девочка быстро взглянула на мать, но промолчала. Симон снова уселся в кресло, Кориль принялась рассказывать брату деревенские новости. Нята помогала матери накрывать на стол, двигаясь быстро и бесшумно, как солнечный зайчик.

Едва они приступили к еде, как калитка снова стукнула. Нята бросила быстрый взгляд в окно и сжала губы.

– Смили пришел! – сообщила Кориль, тоже глянув в окно. – Вот обрадуется сейчас!

Симон имел большие сомнения, что Смили обрадуется его приезду, но выбрался из кресла и пошел на крыльцо, мимоходом потрепав племянницу по волосам.

Смили был весел и добродушен. Обнимая его, Симон уловил слабый запах вина и понял причину этого хорошего настроения.

– Весь день возился с этим проклятым забором! На пароме работы пока нет – осень! – сообщил Смили, стягивая рубаху и бросая на крыльцо. В присутствии Симона он всегда испытывал странную робость и старался скрывать это за болтовней и развязными шутками.

– Нята! – крикнул он. – Налей воды в умывальник!