— Не спрашивайте меня, Скальд. Я не могу ответить на ваши вопросы. — Иштван выглядел уставшим и нездоровым — как человек, у которого дела идут из рук вон плохо. Похож он был на маленького взъерошенного воробья.

— Как прошло собеседование с комиссией? — спросил детектив.

Иштван поморщился.

— Правительство помешано на чувстве долга и справедливости. Вы же знаете, на Вансее все кичатся своей непредвзятостью и неподкупностью. Они просто осатанели, когда я обратился к ним за поддержкой… «Вы предлагаете нам нарушить закон?!» Тупоголовые бараны… Если мы разоримся, это так шарахнет по экономике сектора, что они все сразу вылетят из своих кресел. Но самое ужасное, что они это понимают! И не войны с Даррадом они боятся — они знают, что никто не позволит развязать ее, — а одного только подозрения, что Вансея поступилась своим честным именем! Даррад разоряет ее, а она зациклена на соблюдении приличий. Полная атрофия чувства самосохранения. Мне было строжайше указано, чтобы бега прошли в срок и без эксцессов. Мало того, они на треть увеличили количество работников лицензионного комитета, обслуживающего бега. Выходит, я сделал только хуже для нас, обратившись за помощью.

— Так бывает, — заметил Скальд. — Они согласились на нашу просьбу о краске?

— Уклончиво ответили, что это наше личное дело.

— По крайней мере, хоть не запретили. Надеюсь, что не будет и уголовного преследования. Краска готова?

— Конечно.

— Никого ни о чем не предупреждать. Маркировать крыс, как обычно. Все равно половина из них передохнет. Если владельцы остальных заметят, что краска разложилась не через два часа после бегов, а через трое суток, и подадут иск, удовлетворите его.

— Если мы проиграем бега, я останусь без штанов, — буркнул Иштван. — Нечем будет платить. Да и зачем нам эти хлопоты? Все равно комитет не разрешит провести обследование крысы после бегов — этого условия нет в договоре.

— Это в том случае, если не обнаружится какое-нибудь нарушение. А если мы за что-нибудь зацепимся, надеюсь, законники из комитета будут на нашей стороне.

Иштван вздохнул.

— Отец перессорился уже со всей Вансеей. Грозит правительству небывалыми карами.

— Да, тяжел на руку… Как он себя чувствует?

— Неважно. Отказывается соблюдать дисциплину. Конфликтует с врачом.

— Иштван, вы тоже очень плохо выглядите. А я хотел обсудить с вами сегодня еще одно дело.

— Говорите.

— По поводу второй проблемы, которая вас беспокоит… Шпионаж в пользу Даррада. Расскажите мне хотя бы об одном деле.

Иштван взъерошил свои темные, коротко остриженные волосы и немного ослабил узел галстука. Одевался он без особого блеска, и сейчас на нем был дорогой, но ничем не примечательный темный костюм.

— Вы уже столько о нас знаете, что глупо еще что-либо утаивать… Мой отец, несмотря на его кажущуюся грубость, порядочный человек, и не чужд альтруизма. Он спонсировал одно важное и нужное, как он говорил, дело. Но события приняли столь неожиданный и неприятный оборот, что делом заинтересовался сам Галактический Совет. Отца допрашивали там и остались очень им недовольны. У него случился сердечный приступ…

— А в чем дело?

— Речь идет об одном засекреченном проекте под названием «Росток». Я не знаю деталей. Объект исследования вышел из-под наблюдения и почему-то оказался на корабле члена Галактического Совета. Не успели его обнаружить, как корабль был расстрелян, предположительно, Даррадом… Спаслись двое, но и на них Даррад продолжает охоту.

— Вы можете сказать, что это за таинственный объект?

Иштван помялся.

— Ребенок… обладающий необычными способностями…

— Какими?

— Больше ни слова, Скальд. Отец убьет меня.

— Понятно. Значит, опять Даррад? А при чем здесь ваш отец?

— Проверяли, откуда могла уйти информация об объекте. Сами понимаете, отец сразу подумал, что виновата наша компания.

— Ваш отец сообщил о своих подозрениях Галактическому Совету?

— Это было бы равносильно политическому самоубийству. Таких вещей не прощают. Даррад пасет нас, Скальд, — с горечью произнес Иштван. — Они знали, что есть такой проект и следили за его развитием. Они контролируют нас, а мы даже отдаленно не предполагаем, каким образом они это все проделывают. Они организовали эти бега, сорвали нам столько сделок…

— Не нужно отчаиваться… — мягко прервал Иштвана детектив. — Мы с вами уже кое-что сделали. Помните, вы говорили мне про человека с синим лицом? Я хотел бы взглянуть на его изображение — таких чудес я никогда не видел. И еще, давайте с вами завтра, прямо с утра, посетим дом, где жил Лем.

— Зачем?

— Мне хочется взглянуть на его апартаменты… понять, каким он был, этот ваш верный друг…

Рассветы на Вансее были ничуть не хуже закатов.

— Мне все время кажется, что я в раю. Даже забыл, куда мы с вами едем, — сказал Скальд, отрываясь от созерцания зеленых массивов, мимо которых бесшумно мчался автомобиль Иштвана. На планете-заповеднике охранялась не только природа — здесь охранялась сама тишина.

— Разве вы никогда и нигде не видели этого? — спросил Иштван, равнодушно кивнув на проплывающие мимо красоты — рощи, хвойные леса, благоухающие поля цветов, перекинутые через ручьи мостики, тихие заводи на мелких теплых озерах и стада оленей, спокойно взирающих на людей.

Везде цветы. И все залито этим мягким солнечным светом… Поразительная, даже неестественная красота. Кажется, что более совершенной ее уже невозможно сделать…

— Это действительно так, — сказал Иштван. — В ландшафтах продумано расположение каждого куста, каждой былинки. Видите те маленькие круглые холмики? Роботы находятся там, под землей. Перед самым рассветом они начинают обход своей территории, чистят, сверяют с контрольным заданием…

— Перестаньте, — смеясь, перебил его детектив. — Вам не удастся испортить мне настроение. Все равно Вансея — самое прекрасное место в галактике.

— Может быть, это и так. Просто когда живешь среди этой красоты, перестаешь замечать ее.

— Это легко исправить. Время от времени вам нужно менять обстановку.

— Я и так уже вот-вот переселюсь. Куда-нибудь на Забаву. С пятого на четвертый уровень, — невесело усмехнулся Иштван.

Посреди зеленой холмистой равнины, ярко пестрящей лужайками цветов, кто-то обронил золотистую чайную чашку. Она лежала донышком кверху, и сквозь ее огромную прозрачную полусферу просвечивали небольшие рощицы в дальнем конце поместья. Солнечные лучи скользили по поверхности чашки, обрисовывая ее изящный силуэт. Это и было жилище покойного Лема. Эффект прозрачности строения был таким достоверным, что Скальд невольно зажмурился, когда Иштван на всей скорости направил автомобиль в сверкающий хрупкий бок. Но вместо звона разбитого стекла раздался нежный мелодичный звук, и дом распахнул навстречу гостям свои прозрачные объятия.

Внутри дом был еще необычнее. Здесь все, или почти все, было сделано из хрупких на вид материалов — даже рояль, сквозь прозрачную крышку которого беззащитно просвечивало внутреннее устройство. Бесконечные шкафы с богатейшими коллекциями фарфора, безделушек, часов, стеклянные шары-светильники, назойливо склоняющиеся к вошедшим на каждом шагу, зеркала, мебель из голубого, очень редкого, дерева с только что открытой планеты, название которой Скальд не в состоянии был не то что запомнить — выговорить, — все предметы здесь жили своей жизнью, надменной и величественной, не нуждающейся в человеке. Их холодная, изредка разбавленная тусклым желтым цветом, голубизна вызывала у детектива ощущение тревоги и дискомфорта. Даже занавеси на окнах застыли в какой-то стеклянной неподвижности.

В этом доме трудно жить, думал про себя гость, шагая по длинным залам. Здесь есть красота, но нет уюта, тепла. Это музей, а не дом. Вольготно себя здесь чувствовали только черные хрустальные цветы с Даррада, любовно расставленные хозяином по всему дому в прекрасные голубые вазы.