- Говори, Годэ, что ты задумала? - прокричал он мне в лицо, грубо приподняв. У меня к тому времени из носу хлынула кровь, а от боли и звона в ушах я почти ничего не соображала, за исключением того, что честное признание окончательно меня погубит. Когда я отрицательно качнула головой, Гако швырнул меня снова на пол и выругался.

С трудом я разобрала, что господин Ремо склонился надо мной и пристально разглядывает. Я попыталась сказать, что ни в чем не виновата, но смогла лишь закашляться и застонать.

- Возможно, она и в самом деле пережила какой-то приступ, - наконец сказал он голосом, где не слышалось ни сочувствия, ни злобы, а лишь прохладный интерес. - Стечения обстоятельств бывают самыми причудливыми. Всего несколько десятилетий тому назад в похожих обстоятельствах заговорщикам, желающим убить во время летнего празднества господина Кирано Петта, помешало солнечное затмение, испугавшее толпу. Чего только не случается. Оставьте пока мою бедную невесту, иначе мне не на ком будет жениться, а я уж свыкся с этой мыслью. Судя по всему, она и так лишилась чувств. Где ее комната?.. Надо перенести Годэ туда. Слухи о том, что она пострадала во время давки в храме, уже разошлись по городу. Одним синяком больше, одним меньше - не имеет никакого значения, так что не вижу смысла блюсти особую секретность. Проводите меня, Гако, и я отнесу ее туда, да позовите служанку, чтоб помогла ей смыть кровь, переодеться...

Говоря это, Ремо Альмасио поднял меня, и, сопровождаемый Гако, начал подниматься по ступеням, ведущим на второй этаж. Я чувствовала, как по лицу моему стекают горячие капли крови, пропитывая волосы. Ремо достаточно бережно положил меня на кровать. Я видела лицо его смутно, точно сквозь пелену, но была убеждена, что мне не чудится: он улыбался, глядя на меня. Боясь выдать каким-то звуком или движением, что еще хоть что-то понимаю, я лежала неподвижно, точно в забытьи. Гако Эттани, видимо, ушел искать Арну или какую-то другую служанку, и мы с женихом остались наедине. Он ласково погладил мои растрепанные волосы, в которых уже начала засыхать кровь, а затем поцеловал в разбитые губы, не обращая внимания на то, как перепачкалось его лицо. В этой ласке было столько хищного желания, что я едва сдержалась, чтобы не закричать от отвращения. На боль я уже не обращала внимания.

- Не разочаровывайте меня, Годэ, - сказал он тихо. - За честность я прощу вам многое, ложь не прощу никогда. Обещаю, что если вы расскажете мне правду до нашей свадьбы, то вам не стоит опасаться за свою жизнь ни до, ни после венчания. Если все это время вы ведете какую-то свою игру, то я буду идиотом, используя вас лишь для краткосрочного удовольствия. Я знаю, что если мои подозрения верны, то вы слышите меня и понимаете, о чем я говорю.

Страх, сковавший меня, сослужил добрую службу - я даже не вздрогнула, несмотря на то, что каждое услышанное слово пронзало мой мозг, точно раскаленная игла.

Я провела в своей постели всю ночь и следующий день, не в силах подняться без помощи. Ко мне приходила лишь Арна, настолько испуганная произошедшим, что пытаться с нею заговорить было делом бесполезным. Служанка боялась меня, ведь слухи о моем припадке в храме множились с каждым часом; боялась Гако Эттани, необычайно разгневанного и расстроенного; боялась Ремо Альмасио, проведшего сегодняшнюю ночь под кровом нашего дома. В полузабытьи я слышала отголоски ночных бесед - в доме то и дело появлялись гости, несущие дурные для господина Альмасио и его сторонников вести, но ни о чем расспросить служанку не смогла. Молча и торопливо она помогла мне смыть с тела кровь и грязь, перестелила постель и по моей едва слышной просьбе подала зеркало.

Никогда еще я не видела свое лицо в столь плачевном состоянии - один глаз заплыл, губы распухли, местами став почти черными. К счастью, я не потеряла ни одного зуба и сочла это признаком того, что Гако бил меня вполсилы. Скорее всего, следы побоев к свадьбе должны были давно исчезнуть, но вряд ли я когда-либо смогла бы вычеркнуть из памяти испытанное унижение. Снова и снова я ощущала вкус крови, которой едва не захлебнулась. От мысли, что то же самое меня ожидает и в браке, охватывала глухая злобная тоска, заставлявшая забыть даже о физической боли.

Несколько раз я начинала размышлять над словами господина Ремо - он пообещал, что не тронет меня, если я проявлю честность. Можно ли было верить его слову? Стоило ли заключить подобный договор и признаться, что несколько раз говорила с Вико Брана, а затем и известила его о заговоре?.. Вряд ли у господина Ремо хватило бы выдержки сдержать свое обещание и не убить меня после такого признания... Утаить, что бывала в Мальтеране?.. Но если Вико когда-нибудь окажется в руках Ремо, то тут же расскажет, как я донесла ему о готовящемся покушении. Если понтифик узнает, что я поспешила признаться во всем господину Ремо, едва только учуяла в том для себя выгоду, то вряд ли у него сохранится хоть тень доброго отношения ко мне.

Изучив Вико и Ремо, я пришла к выводу, что каждый из них считал меня практически своей собственностью, так что пришел бы в страшное бешенство, узнав, что я сблизилась с его врагом. "Ты, мерзавец, вел беседы с моей невестой и домогался ее! - скажет господин Ремо. - Она во всем созналась и попросила прощения!". "А созналась ли твоя верная нареченная, что предала тебя, едва узнав о твоем плане?" - ответит Вико, не упустив возможности уязвить напоследок господина Альмасио. И тогда Ремо уж точно не простит мне обман, тем более гнусный в его глазах, что приправлен он был капелькой правды.

Мысли мои путались, и я теряла нить рассуждения, не в силах вообразить другие варианты развития событий. Что, если Брана возьмут верх?.. Как они поступят со мной - невестой заговорщика и дочерью заговорщика?.. Я с досадой сказала себе, что поздновато сообразила, чем могло обернуться мое предательство. Кто знает, как бы поступил разгневанный Рагирро Брана, узнав о готовящемся покушении? Возможно, у него бы достало жестокости и сил, чтобы сжечь дома своих главных врагов, перед тем вырезав все их семьи... Так обычно расправлялись в Иллирии с врагами, посмевшими поднять голову. Вико мог бы просто не явиться на церемонию, но это обратило бы на него гнев Рагирро, и без того ненавидящего своего младшего сына. Я представила, о чем думал Вико, возвращаясь в Мальтеран в канун праздника. Сообщить старому Брана о заговоре Ремо Альмасио и Гако Эттани означало развязать кровавое противостояние, в котором могли погибнуть и семьи зачинщиков; бегство без объяснений вызвало бы новые проклятия Рагирро, продолжающие бесконечную череду таких же гневных упреков, да еще и подкрепленных побоями, которые нужно покорно переносить... Я вспомнила, каким измученным выглядел Вико, вернувшись из родительского дома - его усталость копилась давно. Быть может, настойчиво спрашивая, ценна ли хоть немного его жизнь в моих глазах, он пытался решить, стоит ли бороться за нее дальше?..

Неизвестность теперь терзала меня едва ли не сильнее боли, и я выбилась из сил, хотя почти не шевелилась. Когда в мою комнату незадолго перед обедом вошел господин Ремо, я не смогла приподняться, чтобы его поприветствовать. Он присел рядом с кроватью и задал несколько общих вопросов касательно моего самочувствия. Я пролепетала, что не помню, что со мной произошло, и весь вчерашний день точно в тумане.

Господин Альмасио пристально посмотрел на меня, но вряд ли в моем лице - при его нынешнем состоянии - удалось бы заметить тень неискренности.

- В Иллирии нынче тревожно, - сказал он. - Горожане пересказывают шепотом друг другу ваши пророчества, а в Мальтеранском дворце затевается что-то недоброе - давно уж туда не прибывало столько вооруженных людей. Иллирийцы видят в том подтверждение вашей правоты. Что же - об этих реках крови, готовых пролиться, вы говорили вчера?