– А что по этому поводу думал оригинал?

– Она ни о чем не подозревала. Ты одурманил ее каким-то зельем, отвез в Комнату Медитаций на Гамут-стрит, разжег жаркий огонь, раздел догола и начал ритуал. Ты умастил ее кожу специальным составом, положил ее в круг песка, привезенного с окраины Второго Доминиона – оттуда, где находится самая святая земля во всей Имаджике. Потом ты произнес молитвы и стал ждать. – Он выдержал паузу, купаясь в удовольствии, которое доставлял ему этот рассказ. – Позволь тебе напомнить, это очень длинный ритуал. По крайней мере одиннадцать часов надо ждать, пока в круге рядом с оригиналом возникнет точная копия. Разумеется, ты позаботился о том, чтобы все это время в доме никого не было – даже твоего бесценного мистифа. Это один из самых тайных ритуалов. И вот ты сидел там один, и скоро тебе стало скучно. А когда тебе стало скучно, ты напился. Ты был с ней в одной комнате, смотрел на ее совершенную красоту, освещенную отблесками пламени, и наваждение овладело тобой. И в конце концов, почти не помня себя после приличной дозы коньяка, ты совершил самую большую ошибку в своей жизни. Ты сорвал с себя одежду, шагнул в круг и сделал с ней все, что только может сделать мужчина с женщиной, хотя она и была без сознания, а ты допился до чертиков. Ты трахнул ее не один раз – ты делал это снова и снова, словно хотел залезть внутрь ее тела. Снова и снова. Потом ты отрубился и остался лежать рядом с ней.

Миляга начал понимать, в чем состояла ошибка.

– Так я заснул в круге? – спросил он.

– Да.

– А в результате появился ты.

– Да. И, доложу я тебе, вот это было рождение! Люди говорят, что не помнят того момента, когда родились на свет, но я-то помню! Я помню, как я открыл глаза, лежа в круге, и рядом со мной была она, а на меня падал этот цветной дождь и облекал плотью мой дух. Превращался в кости, в плоть. – Лицо его утратило всякое выражение. – Я помню, – сказал он, – как в один момент она поняла, что не одна, повернула голову и увидела меня рядом с ней. Тело еще не было готово – словом, самый настоящий урок анатомии, недоделанный и влажный. Никогда не забуду, какой звук она при этом издала...

– А я так и не просыпался?

– Ты уполз вниз, чтобы облить голову холодной водой, и там уснул. Позже я нашел тебя: ты спал на столе в столовой.

– Заклинание продолжало действовать, даже после того как я покинул круг?

– Ты ведь мастер своего дела? Да, оно продолжало действовать. Ты не был крепким орешком. Это ее пришлось декодировать в течение нескольких часов, а ты ведь просто светился. Чары расшифровали тебя за несколько минут и изготовили меня за пару часов.

– Ты с самого начала знал, кто ты?

– Ну конечно. Ведь я был тобой, охваченный твоей похотью. Я был тобой, и во мне кипело то же желание трахать и трахать, подчинять и завоевывать. Но я был тобой и когда ты, свершив свою ужасную ошибку, с пустой головой и пустыми яйцами, в которых гулял ветер смерти, сидел у нее между ног и пытался вспомнить, для чего ты родился на свет. Тем человеком я тоже был, и эти противоположные чувства рвали меня на части. – Он выдержал небольшую паузу. – И до сих пор это так, брат мой.

– Конечно, я бы помог тебе, если б знал, что случилось по моей вине.

– Ну да, избавил бы меня от страданий, – сказал Сартори. – Отвел бы меня в сад и пристрелил бы, как бешеную собаку. Я ведь не знал, что ты сделаешь со мной. Я спустился вниз. Ты храпел, как извозчик. Я долгое время наблюдал за тобой, хотел разбудить тебя, хотел разделить с тобой охвативший меня ужас, но прежде чем я собрался с мужеством, приехал Годольфин. Это было как раз перед наступлением зари. Он приехал, чтобы забрать Юдит домой. Я спрятался. Я видел, как Годольфин разбудил тебя, слышал, как вы разговаривали. Потом я видел, как вы поднимались по лестнице, словно два новоиспеченных папаши, и входили в Комнату Медитации. Потом я услышал ваши радостные возгласы и раз и навсегда понял, что мое рождение не входило в ваши намерения.

– И что ты сделал?

– Украл немного денег и кое-какую одежду. Потом я сбежал. Страх понемногу проходил, и я начал понимать, кто я такой. Какими знаниями я располагаю. И я ощутил в себе этот... аппетит... твой аппетит. Мне захотелось славы.

– И все это ты совершил для того, чтобы добиться ее? – спросил Миляга, снова повернувшись к окну. С каждой минутой, по мере того как свет Кометы становился ярче, масштабы катастрофы становились все очевиднее. – Смелый замысел, братец, – сказал он.

– Этот город был велик. Возникнут и другие, столь же великие. И даже более великие, потому что на этот раз мы будем возводить их вдвоем и управлять ими вместе.

– Ты меня принял за кого-то другого, – сказал Миляга, – никакая империя мне не нужна.

– Но она уже стоит на пороге истории, – сказал Сартори, воспламененный этим видением. – Ты – Примиритель, брат мой. Ты – исцелитель Имаджики. Ты знаешь, что это означает для нас обоих? Если ты примиришь Доминионы, возникнет один великий город, новый Изорддеррекс, который будет столицей всей Имаджики. Я стану его основателем и буду управлять им, а ты можешь быть Папой.

– Да не хочу я быть никаким Папой.

– Чего же ты тогда хочешь?

– Для начала, найти Пай-о-па. А потом хоть немного разобраться в том, что все это означает.

– Ты родился Примирителем, какое еще значение тебе нужно? Это единственная цель твоей жизни. Не пытайся уйти от нее.

– А ты кем родился? Не можешь же ты вечно строить города. – Он бросил взгляд за окно на дымящиеся руины. – Так ты поэтому его разрушил? – сказал он. – Чтобы можно было все начать сначала?

– Я не разрушал его. Произошла революция.

– Которую ты сам вызвал своими зверствами, – сказал Миляга. – Несколько недель назад я был в маленькой деревушке под названием Беатрикс...

– Ах да, Беатрикс. – Сартори глубоко вздохнул. – Конечно, это был ты. Я понял, что кто-то наблюдал за мной, но не мог понять, кто. Боюсь, раздражение сделало меня жестоким.

– Ты называешь это жестоким? Я бы назвал это бесчеловечным.

– Ты поймешь это не сразу, а пока поверь мне на слово: время от времени подобные крайние меры просто необходимы.

– Я знал некоторых жителей.

– Тебе никогда не придется марать руки такой черной работой. Я сделаю все, что необходимо.

– И я тоже, – сказал Миляга.

Сартори нахмурился.

– Это что, угроза? – осведомился он.

– Все это началось с меня, мной и закончится.

– Но каким мной, Маэстро? Этим... – он указал на Милягу. – ...или этим? Как ты не понимаешь, нам суждено было стать врагами. Но сколько всего мы сможем достигнуть, если объединимся! – Он положил руку Миляге на плечо. – Наша встреча была предрешена. Именно поэтому Ось и молчала все эти годы. Она ждала, пока ты придешь, и мы воссоединимся. – Лицо его обмякло. – Не становись моим врагом, – сказал он. – Сама мысль о...

Раздавшийся за пределами комнаты крик тревоги прервал его на полуслове. Автарх отвернулся от Миляги и направился к двери. В этот момент в коридоре появился солдат с перерезанным горлом, безуспешно пытающийся зажать руками фонтан крови. Он споткнулся, упал на стену и сполз на пол.

– Толпа, должно быть, уже здесь, – заметил Сартори не без удовлетворения. – Настало время принимать решение. Отправимся ли мы отсюда вместе или мне придется управлять Пятым Доминионом в одиночку?

Раздались новые крики, достаточно громкие, чтобы помешать дальнейшему разговору, и Сартори прекратил свои увещевания и шагнул в коридор.

– Оставайся здесь, – сказал он Миляге. – Поразмысли хорошенько, пока будешь ждать.

Миляга проигнорировал это распоряжение. Не успел Сартори завернуть за угол, как он последовал за ним. К тому моменту шум затих, и только воздух вырывался со свистом из дыхательного горла солдата. Миляга ускорил шаг, внезапно испугавшись, что его двойнику подстроена засада. Без сомнения, Сартори заслужил смерть. Без сомнения, они оба ее заслужили. Но ему еще столько надо было узнать от своего брата – в особенности, о том, что было связано с неудачей Примирения. С ним не должно ничего случиться, во всяком случае до тех пор, пока Миляга не вытянет из него все ключи к разгадке тайны. Когда-нибудь для них обоих настанет время платить за свои грехи. Но не сейчас.