Новости, сообщенные Лидером, открыли перед ней одну полезную возможность. Раз Эстабрук в больнице, ничто не помешает ей побывать у него дома и забрать свои вещи. Подходящее мероприятие для последнего дня декабря. Из берлоги своего мужа она заберет остатки своей прежней жизни и будет готова встретить Новый год в одиночестве.
Замок он не сменил, возможно, надеясь на то, что в одну прекрасную ночь она вернется и скользнет рядом с ним под одеяло. Однако, войдя в дом, она никак не могла избавиться от ощущения, что она – взломщик. Снаружи было пасмурно, и она зажгла все лампы, но комнаты словно бы сопротивлялись освещению, как будто распространившийся по всему дому резкий запах гнилых продуктов сделал воздух едва прозрачным. Она смело шагнула в кухню, намереваясь чего-нибудь выпить, прежде чем начать собирать свои вещи, и обнаружила, что все помещение заставлено тарелками с протухшей едой, большинство которых было почти нетронуто. Первым делом она открыла окно, а потом холодильник, в котором оказались все те же испорченные продукты. Там же были лед и вода. Поместив и то, и другое в чистый стакан, она принялась за работу. Наверху был такой же беспорядок, как и внизу. Очевидно, с тех пор как она ушла, Эстабрук перестал следить за домом. Кровать, на которой они спали вместе, превратилась в кладбище грязных простыней. На полу была свалка грязного белья. Однако ее одежды в этих грудах не было, и, войдя в соседнюю комнату, она убедилась в том, что все висит на своих местах. Стараясь покончить с этим неприятным делом как можно скорее, она нашла несколько чемоданов и начала упаковывать одежду. Много времени на это не потребовалось. Покончив с этой работой, она вынула свои вещи из ящиков и принялась за их упаковку. Ее драгоценности хранились в сейфе внизу. Туда она и отправилась, покончив со спальней и оставив чемоданы у парадной двери. Несмотря на то, что она знала, где Эстабрук хранит ключи от сейфа, она никогда не открывала его сама. Он требовал строгого соблюдения следующего ритуала: в тот вечер, когда она хотела надеть какой-нибудь из его подарков, он сначала спрашивал ее, что именно ей угодно, а потом спускался вниз, доставал требуемую вещь из сейфа и надевал ей на шею или запястье, или сам вдевал ей в уши. Вульгарный, самодовольный спектакль. Она удивилась, как это она могла мириться с таким идиотством так долго. Конечно, приятно было получать от него дорогие подарки, но почему она играла в этой игре такую пассивную роль? Нелепость какая-то.
Ключ от сейфа оказался там, где она и предполагала. Он был спрятан в самом конце ящика письменного стола в его кабинете. Сейф же находился за архитектурным рисунком на стене кабинета, на котором было изображено странное сооружение в псевдоклассическом стиле, названное художником просто «Убежище». Рама, в которую рисунок был вставлен, была куда более внушительна, нежели того заслуживали его художественные достоинства, и Юдит стоило некоторых усилий снять его со стены. Но в конце концов ей это удалось, и она проникла в скрывавшийся за рисунком сейф.
В сейфе было две полки. Нижняя была забита бумагами, а верхняя – небольшими свертками, среди которых она рассчитывала найти и свою собственность. Любопытство победило в ней желание поскорее забрать принадлежавшее ей по праву и уйти: она вынула все свертки и разложила их на письменном столе. Несомненно, в двух из них действительно были ее драгоценности, но содержимое оставшихся трех заинтриговало ее в большей степени, не в последнюю очередь потому, что завернуто оно было в тонкую, словно шелк, ткань, и от него исходил сладкий, пряный, приторный запах, нисколько не похожий на царивший в сейфе запах плесени. Первым она развернула самый большой сверток. В нем оказался манускрипт, состоящий из тщательно сшитых тонких пергаментных листов. Обложки у него не было, и казалось, что страницы собраны в произвольном порядке. В первую секунду она подумала, что это обрывки какого-то анатомического трактата. Однако, присмотревшись повнимательнее, поняла, что это вовсе не справочник хирурга, а книга из разряда тех, что прячут под подушкой подростки, в которой изображались и подробно описывались различные сексуальные позиции. Листая ее, она искренне понадеялась, что автор находится в таком месте, где у него нет возможности попытаться осуществить свои фантазии. Человеческая плоть не обладала ни такой ловкостью, ни такой способностью к видоизменениям, которые позволили бы воссоздать картины, запечатленные пером и тушью на этих страницах. Там были изображены пары, переплетенные подобно ссорящимся головоногим моллюскам. У других же на теле виднелись такие загадочные органы и отверстия, которых, к тому же, было так много, что в них едва ли можно было узнать людей.
Она перелистывала книгу взад и вперед, постоянно возвращаясь к серии иллюстраций на центральном развороте книги. На первом рисунке были изображены обнаженные мужчина и женщина совершенно нормальной наружности. Женщина лежала головой на подушке, а мужчина, стоя на коленях у нее между ног, лизал языком подошву ее ступни. Эта невинная сценка служила прелюдией к жестокому акту каннибализма. Мужчина, начиная с ног, пожирал тело женщины. Его партнерша отвечала ему той же нежной лаской. Разумеется, их ужимки опровергали законы как физики, так и физиологии, но художнику удалось изобразить процесс без гротеска, в манере инструкций к какому-нибудь необычному магическому трюку. Только закрыв книгу и обнаружив, что картины по-прежнему стоят у нее перед глазами, она ощутила первые признаки отвращения. Чтобы избавиться от неприятного впечатления, она обратила их в праведный гнев против Эстабрука, который не только осмелился приобрести такую диковину, но и скрыл это от нее. Еще одно доказательство того, что она правильно поступила, уйдя от него.
В другом свертке находился куда более невинный предмет: что-то вроде обломка скульптуры размером примерно с ее кулак. На одной грани было грубо вырезано нечто напоминающее то ли плачущий глаз, то ли сосок, из которого течет молоко, то ли почку, на которой выступила капелька сока. Другие грани обнажали структуры камня, из которого была сделана скульптура. Цвет его был молочно-голубым, но его пронизывали тонкие жилки черного и красного. Держа камень в руке, она ощутила приятное чувство и положила его на место лишь с большой неохотой. Содержимое третьего свертка оказалось очаровательной находкой: полдюжины шариков размером с горошину, украшенных миниатюрнейшей резьбой. Ей случалось видеть восточные редкости из слоновой кости, обработанные с таким тщанием, но только под музейным стеклом. Она взяла один шарик и поднесла его к окну, чтобы изучить повнимательнее. Художник так украсил шарик резьбой, чтобы создавалось впечатление, будто это осенняя паутинка, смотавшаяся в клубок. Любопытное и странным образом притягательное зрелище. Вертя шарик в своих пальцах и так и сяк, она почувствовала, как ее внимание концентрируется на утонченном переплетении нитей, словно где-то в шарике скрывается кончик, ухватившись за который она сможет распутать его и обнаружить внутри какую-то тайну. Ей пришлось собрать все свои силы, чтобы отвести взгляд в сторону, и она была уверена, что не сделай она этого, – и воля шарика пересилила бы ее собственную волю, и ей пришлось бы рассматривать его мельчайшие детали до тех пор, пока сознание не оставило бы ее.
Она вернулась к письменному столу и положила шарик среди его собратьев. Пристальное разглядывание шарика оказало странное воздействие на ее вестибулярный аппарат. Когда она стала рыться в вещах, разбросанных на письменном столе, голова у нее слегка закружилась, и очертания предметов утратили резкость. Однако, несмотря на то, что сознание ее затуманилось, ее руки знали, что им нужно. Одна из них взяла осколок голубого камня, а другая вновь протянулась к выпущенному было шарику. Два сувенира: а почему бы и нет? Кусок камня и бусина. Кто посмеет обвинить ее в том, что она лишила Эстабрука столь незначительных вещей после того, как он пытался убить ее? Она положила оба предмета в карман без дальнейших колебаний и стала заворачивать книгу и оставшиеся шарики, чтобы положить все это обратно в сейф. Потом она взяла кусок ткани, в которую был завернут осколок, положила и его в карман, взяла драгоценности и направилась к парадной двери, по пути гася свет во всех комнатах. У двери она вспомнила, что оставила открытым окно на кухне, и отправилась назад, чтобы закрыть его. У нее не было ни малейшего желания, чтобы дом ограбили после того, как она уйдет. Лишь один вор имел право на вход сюда, и этим вором была она.