Я бросил взгляд за мост. Фрей... еще не показался. Мои эльфы, как и было уговорено, выбрались из фургона и, обнажив клинки, направились к нам. Карлик, бледный как полотно (обычно у них красные рожи, если вы помните), смотрел из-под таможенной задницы глазами размером с кукушкины яйца, видимо, думая, что сейчас разыграется кровавая драма «Смерть у моста тумана» (три акта с антрактом на свежевание трупов). Мне пока не хотелось его разочаровывать.

—Крессинда, Скареди, Олник, — за мной! Монго, вяжи их! Ремнями, их же ремнями вяжи! Гритт, затылок к затылку, попарно. Имоен, если кто рыпнется — всади стрелу ему в глотку.

Перепрыгивая тела, я кинулся в башню, благо двери были открыты. Из рассказов Олника я знал, что механизм, ведающий выдвижением моста, находится в подвале.

Сквозь душную натопленную караулку, в коридор, затем вниз по щербатым ступеням. Быстрее, быстрее! Низкий переход с одинокой масляной плошкой на стене. Дверь передо мной начала закрываться, в щели мелькнула бородатая физия; «клац-клац» замка совпало с невнятным «дларма тогхирр», которым меня наградил гном-механик.

—Крессинда!

Гномша без лишних уточнений хрястнула молотом по замку. Сталь замка была гномская, зато дверь — деревянная человеческая. Молот просто вбил замок внутрь, а с третьего удара вышиб его вместе с куском дерева. В рваную дыру мы увидели, как мечется по подземелью (верней было бы сказать — подгорью) гном-механик в серой замасленной робе. Я раскрыл дверь пинком. Гном ринулся на меня с какой-то раздвоенной у конца железной палкой. Я шагнул в сторону и сделал ему подножку. Когда он зарылся носом, я выхватил железку, отбросил и кивком подозвал Скареди:

—Связать быстро!

Гном с оханьем поднял лохматую голову, выплюнул кончик бороды, выплюнул то, что успел нажевать из бороды, и уставился на нас из-под лохматых бровей:

—Олник Гагабурк-второй! Чтоб у меня через рот все кишки вылезли!

—Дохлый зяблик! — выдохнул мой напарник. — Дядюшка Самофрел Ойкни!

—Я тебе не дядюшка, быдло! — закипел гном, дергаясь в стальных объятиях паладина. — А ты мне больше не родственник, ты, тролличья шняга! Что, пошел по кривой дорожке? С мазуриками спутался? А я всегда твоему папаше говорил, не будет из тебя толку! Ну кончайте старика, чего ждете?

Должен сказать, что этот ядреный бородатый хрен стариком не выглядел, и больше ста — ста двадцати лет я бы ему не дал, притом что гномы живут не меньше ста семидесяти.

Я отстранил Олника, знаком велев ему молчать, и как мог сжато изложил нашу ситуацию.

Ойкни фыркнул и стряхнул руки Скареди.

—Ну так бы сразу и сказали, а то набежали как свинское стадо, дверь выбили, меня мордой в пыль. Ломать не строить. Ща... — Он привстал и заправил косматую бороду обратно за пояс.

—Сначала нужно откатить мост, — сказал я.

—Не учи ученого! Так, вы двое, — Ойкни показал на Скареди и Олника, — на левую рукоятку. Ты, мордоворот, — палец размером с черенок мясницкого топора ткнулся в меня, — идешь со мной на правую. — Крессинду он вроде бы и не увидел.

Замечу, что мое мнение о тупости гномов сильно поколебалось.

В глубине подвала на высоких прочных станинах из железных брусьев были закреплены стальные зубчатые валы с тяжелыми рукоятями. Толстые шестерни, блестящие от масла, цепляясь друг за друга, уходили в щели каменной кладки пола, под ним, разумеется, был скрыт остальной механизм. Гномы умеют прятать свои секреты не хуже коротышек.

Фрей уже проехал каньон...

—Вращать на себя! Разом! — сурово велел Ойкни, ногой отпихивая жестяную масленку с носиком в виде клюва цапли. Свет настенных ламп, упрятанных в проволочные каркасы, расчертил его широкое лицо на шахматную клетку.

—Пошли помалу!

Олник сбросил полушубок. Мы ухватились за рукояти, налегли. Шестерни, блестящие от масла, начали бесшумно вращаться, пол под ногами вздрогнул и легко завибрировал. Я вертел рукоять без особых усилий, словно это был колодезный ворот и я тянул полное ведро воды — не слишком тяжелый груз даже для уставшего мужчины. Высота рукоятей была рассчитана на человека — мост выдвигали солдаты, а Ойкни командовал ими да смотрел за механизмом. Но ни он, ни Олник не испытывали неудобства, поскольку умело привставали на цыпочки.

Смертоносец был уже на мосту...

—Как папа? — вдруг поинтересовался Олник через голову Скареди. Сукин сын, похоже, как родился, так и окочурится полудурком. Над его головой нависла опасность, а он... Речь о преувеличенной тупости гномов... Ну в общем, к нему это не относилось.

—Нормально, — откликнулся Ойкни. — Жалуется, что твоя мать снова распускает руки, как перепьет пива.

—Эркешш махандарр!

Ойкни не ответил, а вместо этого глянул на Крессинду, которая отошла к двери и стояла к нам вполоборота. Очень нехороший был у него взгляд, женоненавистнический.

—Эх, салазки скрипят, — буркнул матерый гном, прислушавшись к чему-то под полом. И выругался.

Вдруг я заметил, что рукоятка больше не вращается.

—Шабаш! — встряхнул бородищей Ойкни. Мы задвинули пролет моста.

Фрей не успел.

Он не успел, я ощутил это спиной, затылком и всем, что во мне было варварского. Но радости я не почувствовал. Все только начиналось. Это я тоже чувствовал. Сердцем.

—Теперь нужно сломать механизм. Сломать так, чтобы на починку...

Ойкни отмахнулся, словно речь шла о мелочах.

—Сделаем враз. Слушать сюда, мы скопом за пять минут все устроим. Вон там, в рундуках, взяли ломы и кувалды...

—Сколько нашей работы насмарку, — грустно перебил Олник. — Я помню, мой папочка вытачивал вон ту шестеренку...

Ойкни хмыкнул.

—Дурень ты дурень! Мы, гномы Зеренги, получим заказ на ремонт, который встанет сатрапу Фрайтора в копеечку! Эх, почему я раньше до такого не додумался? — Гном окинул меня насмешливым взглядом. — А как своротим станины, вы меня того, веревками спеленайте, а для большей правды вот ты, мордатый, мне бланш поставишь. А про сломанные ребра я им сам расскажу. Взялись!

Через отдушину у потолка донесся чей-то вопль. Затем еще один, потом вступил целый хор. А сквозь него прорвался знакомый мне голос Виджи:

—Фатик!

Я услышал его и вздрогнул.

А наверху, сразу после ее окрика, громогласно заплакал голодный младенец.

Очень большой, очень злой младенец.

Я оказался снаружи за три удара сердца. Быстрее, чем сегодня, я бегал только один раз в жизни, когда вздорная девчонка по имени Рондина, та еще стерва, одержимая рев-ностью, задумала превратить меня в... Забудьте. Сегодня я бежал быстрее, это факт.

Увиденное освободило меня от излишком оптимизма и внушило трепет.

На месте ворот досмотровой площадки выросло овальное окно в другой мир. Его высота была футов пятнадцать, а ширина — около четырех; слишком узкая прорезь для того, кто хотел наведаться к нам в гости. Он был громоздок, брюхат и, очевидно, слишком плечист, чтобы пролезть, гм, передом, цвета спеющей земляники, такой нежно-розовый, без всяких признаков чешуи или щетины, словно человеческий младенец, подросший на тролльем молоке [22]до двенадцати футов. Сейчас он пытался протолкнуть свое брюхо бочком, упираясь в раму окна массивными ладонями. Рама, представлявшая собой толстое вихревое кольцо серого дыма, не поддавалась, но было ясно, что рано или поздно (скорее рано) существо одолеет преграду. За его тушей сквозь красноватую пелену чужого мира смутно просматривались острые контуры гор или, возможно, сталагмитов; завеса начисто уничтожала ощущение перспективы, и я не мог понять, пещера за ним или вольный простор.

Проталкиваясь, демон голосил, как оторванный от груди малютка. Он просто-таки захлебывался писклявым воем, от которого сводило скулы. Башка его была повернута вбок, я видел только край тяжеленной челюсти, выпученный глаз да толстые складки на лысом загривке.

Миг... два... три...