Да, у меня есть фора. У могу переманивать умные головы. Я могу безжалостно впихивать под поезд истории головы, которые не хотят сотрудничать. Я буду заранее закупать уран и плутоний в промышленных масштабах по всему миру. Нет у меня романтизма и полон я цинизма.

Но можно ли быть уверенным в том, что на мои города не будут падать атомные бомбы?

Или в том, что нынешняя заварушка на Балканах не выльется во что-то серьезное?

Меня отвлек от моих мрачных мыслей голос дежурного радиста, который протягивал бланк телеграммы командиру корабля.

Тот пробежал содержимое взглядом и обратился ко мне:

– Ваше Всевеличие, только что получили сообщение. Румыния официально объявила ультиматум Венгрии. Первое – пропустить румынские войска в пояс безопасности вдоль границы глубиной в пятьдесят километров с целью защиты территории королевства от обстрелов. Второе – прекратить преследование румын в Венгрии. Третье – все регулярные части венгерской армии должны покинуть Трансильванию до выводов международного арбитража о национальной принадлежности этой земли. Разрешено оставить только части полиции с легким стрелковым оружием. Румынская армия обязуется не выходить за пояс безопасности вглубь территории Венгрии. Срок ультиматума – 24 часа с момента оглашения.

Я хмуро смотрел вдаль, туда, где за морем находилась Румыния. Что ж, Кароль, ты решил поднять ставки? Или выбор уже такой – или война, или переворот? Или это попытка оттянуть неизбежное? И, похоже, что мы в это «неизбежное» встрянем по самые уши.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МАРИУПОЛЬ. 9 мая 1919 года.

Где-то наверху, в Городском саду, играл оркестр, прогуливались парочки и целые компании чистой почтенной публики. Офицеры, чиновники, мещане, купцы, инженеры, барышни. Даже гимназисты умудрялись ускользать от бдительного ока полиции, лавируя между гуляющими. Но разве можно было бы там вот так душевно посидеть? Да ни в жизнь! Тут же появился бы городовой, или, что еще хуже, военный патруль, и на том бы и завершился праздник для всей троицы. Причем, для двоих из них праздник вполне мог завершиться в стенах гарнизонной гауптвахты.

Как бы то ни было, но праздник в Мариуполе сегодня. Высочайший визит и открытие трех первых линий городского трамвая.

Императорский поезд на станции и Императорская яхта «Полярная звезда» в море в виду города.

И День поминовения усопших воинов, установленный Всесвятейшим Государем на 9 мая.

– Хорошо придумали с казенными стаканами! И сами не пустые и разлить по новой всегда можно!

– Это да. И спасибо тебе, Митрофаныч, выручил. Не дали бы нам «казенники»!

– Так как же не выручить вашего брата. Тем более в такой день.

Хозяйственный Митрофаныч достал из корзинки нехитрую снедь – сало, хлеб черный, лук, домашнюю колбасу, огурцы, жаренных бычков, соленую таранку. И еще одну бутылку водки.

– Жинка моя собрала. Она у меня баба с пониманием. Знала, что в такой день все равно дома не усижу, вот и собрала корзинку, так чтоб по-людски, значит, все было.

Старший унтер-офицер Горбатов одобрительно крякнул:

– Повезло тебе с женой.

Митрофаныч согласно закивал.

– Да, как демобилизовали, значит, так сразу и оженился.

Горбатов деловито поинтересовался:

– Где воевал?

– На Западном фронте полтора года в окопах вшей кормил, пока не стали демобилизовывать мастеров нужных в тылу. Теперь вот в ремонтных мастерских при станции. На паровозном, так сказать, фронте теперь.

Убедившись, что закуска у всех в пределах досягаемости, гостеприимный хозяин выверенным жестом свинтил жестяную крышку с гербового стакана с водкой.

– Почтим, братцы, память всех наших, кто не дожил до Победы. Царствие им Небесное, пусть земля будет пухом.

Все трое поднялись с травы и, помолчав, опрокинули «казенники».

Похрустев огурцом, Митрофаныч поинтересовался:

– А вы, как я погляжу, все еще на службе? И судя по крестам и медалям тоже повоевать пришлось?

Он с уважением указал на два Георгиевских креста и три Георгиевские медали на груди у Горбатова и Георгиевский крест на гимнастерке у Катукова.

Оба кивнули.

– А в Мариуполь какими судьбами вас занесло?

Александр Горбатов пожал плечами.

– Я в отпуске. Потом в Харьков поеду, поступать в школу прапорщиков.

Митрофаныч разлил по опустевшим стаканам водку и кивнул:

– Школа – это всегда дело хорошее. Только вот не пойму я род оружия на твоих петлицах. Вот у Мишки сразу понятно – «машинерия», а вот у тебя что за чудная эмблема?

Горбатов гордо ответствовал:

– Я, Андрей Митрофанович, имею честь служить в Императорских Воздушно-десантных войсках.

Хозяин присвистнул:

– Это те, которые с аэропланов вниз сигают?!

Он с чувством перекрестился, пробормотав:

– Не приведи Господь! Я вообще высоты боюсь, а тут такое! И не страшно прыгать с аэроплана в ту пропасть под ногами???

Десантник рассмеялся.

– Нет, Митрофаныч, не страшно. Самолет – штука надежная, а парашют системы инженера Котельникова весьма и весьма хорош. Хотя, не скрою, попервах многим страшновато, с некоторыми даже медвежья болезнь случается.

– Не мудрено. Со мной бы такое приключилось еще на земле, если бы попробовали меня только в аэроплан всунуть. Нет, ребятки, я считаю, что если бы Господь желал, чтобы мы летали, он даровал бы людям крылья, так что нечего в небеса переться!

Катуков резонно возразил:

– Если так рассуждать, то и на лошадях не нужно ездить, и на подводах, ведь если бы Господь Бог хотел, то он бы даровал нам вместо ног колеса, не так ли, уважаемый Андрей Митрофанович?

Тот крякнул и рассмеялся.

– Уел! Ладно, ребятки, водка греется. Не будем томить ее и душу свою.

Звон стаканов и прочие сопутствующие процессу звуки на пару минут прервали разговор.

Где-то наверху гуляющая публика взорвалась очередным гулом восторга. Где-то там, в парке, очередной смельчак совершил прыжок с открытой сегодня в Городском саду парашютной вышки. Новый аттракцион вызвал живейший интерес у отдыхающих, и, хотя большинство из них пока предпочитали оставаться лишь сторонними наблюдателями, все чаще находились отчаянные сорвиголовы, желающие показать удаль молодецкую и произвести впечатление на барышень.

Впрочем, несколько прибывших по такому случаю в Мариуполь десантниц, облаченных в модные в этом сезоне воздушные комбинезоны, показывали горожанам, что и среди барышень предостаточно смелых девиц.

Горбатов авторитетно ткнул пальцем в сторону шумящего парка.

– Вот, слышишь, Митрофаныч? Люди прыгают и ничего с ними не сделалось. Лишь смелость воспитывает и волю закаляет. Не зря Государь наш повелел парашютные вышки строить в каждом городе Империи. Народу это только на пользу. Особенно молодежи.

Гостеприимный хозяин не стал ввязываться в опасное обсуждение повелений Императора, а предпочел перевести разговор на другую тему.

– Ладно, с Сашкой все понятно. Отпуск по службе – дело святое. А ты-то, Мишка, за каким делом в нашу дыру-то попал?

Младший унтер-офицер Катуков засмеялся.

– Не такая уж и дыра, этот ваш Мариуполь. Уж я-то повидал всяких дыр, особенно в Ромее.

Митрофаныч тут же оживился:

– Так ты в Ромее бывал? И как там оно? Житиё-то?

Михаил пожал плечами.

– По-всякому житиё. И так бывает, и эдак. Те города, где наши обустраиваются, вроде и ничего, растут. Особенно Город. А османские городки и деревеньки – это, действительно, дыра дырой.

Хозяин уточнил:

– Ты сказал «Город». А какой город не сказал.

Катуков удивленно поднял взгляд. Горбатов засмеялся и с легкой снисходительностью хлопнул Митрофаныча по плечу.

– Город – это Константинополь. Понимать надо!

– А почему?

– А потому. Город – он и есть Город. Главный. Царьград.

– Постой, а как же Москва?

Александр пожал плечами.