Ринд напрягся.

— Прямо сейчас?

— Думаете, вы для них вне подозрений?

— За нами, что, правда наблюдают?

— Естественно.

— Но разве… — Шотландец судорожно подыскивал возражение. — Разве я сам не шпион?

— К сожалению, У. Р. не расположен всецело доверять вам.

Молодой человек задумался над его словами — и вновь устыдился.

— Кажется, в этом он прав.

— Не корите себя, мой мальчик. В любом случае, на вашу роль трудно было найти более достойного джентльмена.

Собеседники вышли на Нью-роуд. Вокруг сновали двухколесные экипажи, мелкие служащие спешили по домам.

— Именно ваше благородство, — продолжал археолог, — вкупе со скромностью и поможет вам в один прекрасный день приблизиться к чертогу.

— К чертогу?

Ринд по привычке попытался скрыть удивление (все-таки сэр Гарднер впервые заговорил о великой тайне), но потом сообразил, что может не скрывать своих чувств.

— К чертогу вечности? — с жаром воскликнул он и, заставив себя приглушить голос, прибавил: — Значит, он существует? На самом деле?

— Ну конечно существует.

— И вы… вы его видели?

Сэр Гарднер мимоходом оттащил Наполеона от вращающегося колеса экипажа.

— Видел, и, вероятно, чаще любого из англичан.

У Ринда чуть было не подкосились ноги.

— И… каков он? Я ведь могу спросить? Что там?

— Обычно, — промолвил сэр Гарднер, — чертог сам говорит за себя.

— Но… как же лицо Бога? Тайны вечности?

— Все это лучше увидеть собственными глазами… И вы увидите. Я как никогда уверен в этом. Хотя, разумеется, не мне решать, достойны вы или нет.

— А как… — Ринд обошел торговца спичками. — Как я узнаю?

Археолог улыбнулся.

— Спросите себя, когда заглянете в очи Сфинкса.

В Риджентс-парке Наполеон, едва освободившись от поводка, помчался знакомиться с огромным мастифом. Внезапно налетевший ветерок заставил шептаться листву на верхушках деревьев; гуляющие дамы схватились за свои шляпки, а где-то неподалеку расчирикались воробьи. Сэр Гарднер несколько раз облегченно вздохнул и промокнул лоб. Ринд зачарованно смотрел в вечернее небо, благоговейно размышляя об открывшихся перед ним возможностях.

— Нужно еще решить, что я скажу Гамильтону, — вдруг произнес он.

— Разумеется, только правду, — ответил сэр Гарднер, убирая носовой платок обратно в карман. — Что я наконец-то признал существование чертога. Однако ни словом не обмолвился, где его нужно искать.

— И где же его искать?

— В Египте. Где-то там.

— Под Сфинксом?

— Занятная идея. Знаете, между лапами Сфинкса действительно спрятан чертог, только совсем не тот.

— Тогда в копях Клеопатры?

Сэр Гарднер усмехнулся, но не стал отвечать прямо.

— Все начинается и все заканчивается в Египте. Чертог привлечет вас к себе, так же как он в последнее время привлек многих — слишком многих. Вы сами отыщете путь. Поверьте мне, непременно отыщете.

— А Гамильтон, — проговорил шотландец, наблюдая за тем, как терьер поливает юное деревце, — он не нашел дороги?

— У. Р. не совсем подходил для этого. Трудно вам объяснить, каких именно качеств ему не хватает. Вроде бы есть у него и верность, и способность ценить прекрасное. Прошу вас, поймите правильно: это весьма почтенный джентльмен, преданный тем, кому служит. Больно вспоминать, как часто я и некоторые другие безвинно мучили его — и только за излишнее упорство, что, разумеется, мало нас извиняет… И все-таки это не самый скромный человек на свете — уверен, вы понимаете, о чем я, — и этого одного достаточно, чтобы исключить его из рядов посвященных.

— А как же, — начал Ринд, припомнив гамильтоновские списки людей, якобы посетивших чертог, — Ричард Лепсиус, экстравагантный пруссак?

— Он изрядно потрепал мне нервы, — признал сэр Гарднер. — Размах экспедиции, сам источник спонсорских денег… Я бросил все дела и ринулся в Египет, чтобы потолковать с этим Лепсиусом, заморочить его и по возможности направить на ложный путь. Однако в конце концов мне открылся человек глубоко смиренный, несмотря на нелепую браваду. И я не ошибся. Честь его возобладала, и тайна осталась тайной.

— Ну а Денон?

— О, Денон, — восторженно подхватил археолог. — Дамский угодник, денди, салонный остряк… И опять-таки, человек, не раз доказавший свою гуманность на деле. Затеявший сбор помощи жертвам землетрясения в Калабрии, проливавший слезы над полями сражений, сокрушавшийся о строителях пирамид и заявлявший, что ни в одном из рабочих нельзя видеть лишь орудие… Таков был Денон, лицезревший чертог вечности.

— Вы с ним когда-нибудь встречались?

— Не могу сказать точно. Кажется, я однажды видел его издалека — бредущим по берегу Сены, в полосатом жилете и сюртуке бутылочного оттенка… Тогда, в тысяча восемьсот девятнадцатом году, ему было глубоко за семьдесят. Один знакомый даже предположил, что и мне бы стоило поучиться под началом этого благородного старика: он проявлял великодушную щедрость к любому, кого считал достойным. Однако в то время Египет почти не занимал меня, да и самого Денона я знал просто как писателя, увлеченного этой страной, не более. Лишь по прошествии многих лет я оценил его по-настоящему, как цельную и мужественную личность, но, сами понимаете, его уже не было среди нас.

— Хорошо, а Наполеон Бонапарт? — не отступал Ринд. — Он тоже воплощение скромности?

— Точнее — человек своих принципов.

— Но видевший чертог? Или хотя бы познавший его тайны?

— По крайней мере он сам так считал.

— Ему же открылось грядущее? Из уст «красного человека» — этой таинственной фигуры?

— Открылось… Или, может быть, лишь показалось.

Ринд замолчал; он чувствовал себя так, словно наконец пробился через запертую дверь — и обнаружил за ней непроницаемую стену.

— Боюсь, я стал слишком туманно выражаться, — улыбнулся сэр Гарднер. — Прошу вас, помилуйте. Тайна чертога принадлежит могучей силе, которая существует вот уже много столетий, однако со времен Наполеона ее разгадка висит на волоске: чье-нибудь неосторожное слово, минутная слабость может все погубить. Кстати, подозреваю, что вы последний из иноземцев, кому дозволят насладиться красотами чертога, последний из принятых в братство Вечности, — прибавил он и свистом подозвал Наполеона.

— А если я поделюсь тем, что узнаю, с ее величеством? — спросил Ринд. — Останусь ли я членом вашего братства? Или вынужден буду молчать до скончания дней?

— Не хотелось бы путать вас еще сильнее, — промолвил сэр Гарднер в наступающей тьме, — но, дорогой мой Алекс, думаю, вы сами убедитесь: одно другому не мешает.

По дороге на Йорк-стрит они остановились перед безупречно вымытой витриной магазина гравюр и эстампов якобы с целью полюбоваться египетскими литографиями Давида Робертса [74]— «Карнакский двор» и «Медник на восточном базаре», а в действительности — чтобы понаблюдать за преследующим их соглядатаем.

— Видите? — сказал археолог, указывая на отражение в стекле.

Прищурившись, Ринд различил под газовым фонарем силуэт человека, одетого как моряк и не спускающего глаз с обоих собеседников, и вдруг заметил:

— А мне его почему-то жалко.

— С чего бы?

— Как же… Столько усилий, и все впустую.

— Умылся, причесался, а гости возьми да и не приди? — усмехнулся сэр Гарднер и тронулся дальше. — Жалость к преследователю — одно из редчайших достоинств. Алекс, мой мальчик, вы сами — сокровище, каких не сыскать в Египте. Почти не сыскать.

Знойным августом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года королева Виктория решила нанести ответный визит Наполеону Третьему, посетившему ее три месяца тому назад.

Венценосную особу встречал роскошно украшенный Париж. Из резиденции, где остановилась королева, ее с эскортом препроводили на торжественное представление в «Опера Франсез», в собор Нотр-Дам, затем в Лувр и, самое примечательное, в часовню Святого Джерома Дома инвалидов, где под пурпурным бархатом и золотыми пчелами был выставлен гроб Наполеона, извлеченный из могилы на острове Святой Елены в тысяча восемьсот сороковом году. Здесь, после долгого торжественного молчания, Виктория опустила руку на плечо своего наследника, принца Уэльского, и приказала ему «преклонить колени перед великим Наполеоном». В этот самый миг, если верить надежным источникам, за окном зашипела и разорвалась шаровая молния, наполнив священные стены сиянием и заставив каменный свод содрогнуться от грома.