Через какое-то время я забеспокоилась. Каждый поворот моего пути оказывался также и их путем. Я была не против короткого общения, но находиться с ними вместе долгое время не желала.

В конце концов, когда мы подошли к развилке, я спросила, по какой дороге они пойдут. Они колебались, затем сказали, что пойдут направо. Я выбрала левый путь. Через некоторое время они присоединились ко мне, сказав, что изменили свое решение.

Когда мы подошли к городу, я остановила машину и предложила водителю порядочную сумму, чтобы он отвез меня в деревню. Он согласился, и мы уехали, оставив их на дороге.

Я остановила машину, прежде чем мы доехали до следующего города, заплатила ему и наблюдала, как он отъехал.

Тогда я свернула на тропинку, идущую в нужном направлении. Через некоторое время сошла с тропинки и пошла прямо по лесу, пока не наткнулась на другую дорогу.

Я остановилась поблизости от дороги, на которую вышла в конце концов, а на следующее утро позаботилась о том, чтобы уничтожить все следы своего пребывания здесь. Монахи не появлялись. Может быть, они вполне безобидны, но я должна доверять моей тщательно культивируемой паранойе.

Она привела меня к тому, что я заметила человека вдалеке — европейца, судя по его одежде… Он время от времени останавливался, делая фотоснимки. Конечно, я вскоре уйду от него, если он следит за мной — или даже если нет.

Ужасно, что приходится слишком долго быть в таком положении. Скоро я начну подозревать школьников.

Я смотрела на Фудзи, когда тени удлинялись. Я буду смотреть на нее до первой звезды. Потом я ускользну прочь.

Я увидела, что небо темнеет. Фотограф собрал свои инструменты и ушел.

Я оставалась начеку, но когда увидела первую звезду, то соединилась с тенями и исчезла, как день.

Сквозь туман и над ним. Дождь прошел чуть раньше. Вот Фудзи, тучи на ее челе. Этот вид производит достойное впечатление.

Я сижу на поросшей мохом скале и стараюсь запомнить все изменения вида Фудзи, когда быстрый дождь занавешивает ее, прекращается, начинается снова.

Дует сильный ветер. Снизу ползет туман. Царит оцепенелое молчание, нарушаемое лишь монотонным заклинанием ветра.

Я устраиваюсь поудобнее, ем, пью, смотрю и снова продумываю свои последние планы. Все идет к концу. Скоро цикл замкнется.

Раньше я думала о том, чтобы выбросить здесь свои медикаменты в знак того, что обратной дороги нет. Сейчас я думаю об этом как о глупом романтическом жесте. Мне нужна вся моя сила, вся поддержка, которую я могу получить, чтобы у меня были шансы на успех. Вместо того чтобы выбросить лекарства, я принимаю таблетку.

Ветры добры ко мне. Они накатываются волнами, но обнимают меня.

Несколько путешественников проходят внизу. Я отклоняюсь назад, скрываясь из их поля зрения. Они проходят, как привидения, их слова относит ветром, они даже не долетают до меня. У меня возникает желание запеть, но я себя останавливаю.

Я сижу довольно долго, уйдя в свои мысли. Так хорошо путешествовать в прошлом, прожить жизнь еще раз…

Что происходит внизу? Еще одна смутно знакомая фигура появляется в поле зрения, таща снаряжение. Я не могу разглядеть ее отсюда, да и не надо. Когда он останавливается и начинает разворачивать свою аппаратуру, я узнаю фотографа из Ситиригахамы, пытающегося запечатлеть еще один вид Фудзи.

Я наблюдаю за ним некоторое время, и он даже не глядит в мою сторону. Скоро я уйду, и он не узнает о моем присутствии. Я могу допустить, что это совпадение. На время, конечно. Если я увижу его снова, мне, должно быть, придется убить его. Я слишком близка к цели и не могу допустить даже тени возможности, чтобы мне помешали.

Мне лучше двинуться сейчас, так как предпочтительнее идти перед ним, а не следом за ним.

Вид на Фудзи с высоты — хорошее место для отдыха. Мы скоро увидимся снова.

Пойдем, Хокусай, нам пора.

Ушли старые лесорубы, разрезающие стволы на доски, придающие им форму. Только Фудзи, заснеженная и покрытая тучами, осталась. Мужчины на картине работают по-старому, как бондарь Овари.

Кроме тех картин, на которых изображены рыбаки, живущие в гармонии с природой, это одна из двух картин в моей книге, где есть люди, активно меняющие мир. Их работа слишком обычна для меня, чтобы видеть в ней изображение Девственности и Движения. Они, должно быть, делали ту же работу за тысячу лет до Хокусая.

Все же это сцена человеческого преобразования мира, и это ведет меня в глубь веков от нашего времени, времени изощренных орудий и крупномасштабных изменений. Я вижу в этом изображении то, что будет сделано потом, металлическую кожу и пульсирующую плавность линий одежды будущего. И Кит тут же, богоподобный, оседлавший электронные волны.

Я больше не видела фотографа, хотя вчера заметила монахов, остановившихся на отдых на дальнем холме. Я рассмотрела их в подзорную трубу и обнаружила, что это те же самые монахи, с которыми я уже сталкивалась. Они не заметили меня, и я постараюсь сделать так, чтобы наши пути больше не пересекались.

Фудзи, я вобрала в себя двадцать один твой вид. Немного жизни, немного смерти. Скажи богам, если ты об этом думаешь, что мир почти умер.

Я иду пешком и рано останавливаюсь на ночлег в поле рядом с монастырем. Я не хочу входить туда после последнего опыта посещения современного святого места. Укладываюсь в укромном месте рядом, среди скал и проростков сосны. Сон приходит быстро.

Я пробуждаюсь внезапно и дрожу в темноте и безмолвии. Я не могу вспомнить, что меня разбудило, какой-то звук или сон. Но я так испугана, что готова бежать. Я стараюсь успокоиться и жду.

Что-то движется, как лотос в пруду, позади меня, затем надо мной, одетое в звезды, излучая молочный, потусторонний свет. Это утонченное изображение бодхисаттвы, чем-то похожее на Каннон, в одеждах из лунного света.

— Мари.

Его голос нежен и заботлив.

— Да?

— Ты вернулась, чтобы путешествовать по Японии? Ты пришла ко мне, не так ли?

Иллюзия разрушилась. Это Кит. Он тщательно подготовил этого эпигона. Наверно, в монастыре есть терминал. Попытается ли он применить силу?

— Да, я на пути, чтобы увидеть тебя, — нашлась я.

— Ты можешь соединиться со мной сейчас, если хочешь.

Он протянул чудесно изваянную руку, как будто для благословения.

— Мне осталось совсем немного сделать, прежде чем мы соединимся.

— Что может быть более важным? Я видел медицинские записи. Я знаю о твоем состоянии. Это будет трагедия, если ты умрешь на дороге, так близко от своего освобождения. Приди сейчас.

— Ты ждал так долго, и время для тебя так мало значит.

— Я забочусь о тебе.

— Уверяю тебя, я должна сделать необходимые приготовления. Между прочим, кое-что беспокоит меня.

— Расскажи мне.

— В прошлом году была революция в Саудовской Аравии. Это казалось благоприятным для них, но испугало японских импортеров нефти. Внезапно новое правительство стало выглядеть в газетах очень плохим, а новая контрреволюционная группа казалась более сильной и лучше подготовленной, чем была на самом деле. Главные силы выступили на стороне контрреволюционеров. Сейчас они у власти, но оказались гораздо хуже, чем первое правительство, которое было свергнуто. Кажется возможным, но непостижимым, что данные всех компьютеров мира оказались искаженными, вводящими в заблуждение. А сейчас проходит конференция в Осаке, на которой должно быть выработано новое соглашение по нефти с последним правительством. Кажется, Япония будет иметь хорошую долю в этом. Ты однажды сказал, что ты вне этих мирских забот, или я ошибаюсь? Ты японец, ты любишь свою страну. Ты мог бы участвовать в этом?

— Что, если да? Это так мало значит в свете вечных ценностей. Если подобные чувства и остались во мне, нет ничего недостойного в том, что я предпочитаю свою страну и свой народ.