Никос вдруг рванул наверх за веревкой.

– Назад! – рявкнул Инди, но поздно. Миазмы становились все гуще, и Никос вместе с козлом исчез в тумане.

Туман перевалил через каменный вал и потянулся к Инди, словно миазмы были разумны и знали, где он находится. Инди уже не представлял, отправляться ли за Никосом или убираться отсюда. Затем, так же стремительно, как исчез, Никос вынырнул из тумана, и они вдвоем выскочили из храма.

– Вы не пострадали? – Дориана переводила взгляд с Инди на Никоса.

– Где козел? – осведомился Думас.

– Козел танцевал, – сообщил Никос. – Я чуть не схватил его за веревку, но он прыгнул прямо в дыру.

– Ты уверен? Может, он перескочил на другую сторону, – предположил Думас.

– Как ты мог ему позволить?… – Дориана гневно воззрилась на Инди.

– Я сам, – заявил Никос. – Это я виноват. Хотел показать, что могу спасти животное.

Туман наконец рассеялся, но козла нигде не было видно. Вскарабкавшись на вал, Инди вслед за Никосом обошел расщелину и осмотрел траншею. Там было пусто. Никаких сомнений. Животное погибло.

Когда они вернулись обратно, Дориана положила руку на плечо Никосу.

– Ничего страшного. Ты вдыхал испарения?

Он отрицательно завертел головой.

– Вряд ли. Я задержал дыхание.

– Хорошо. – Она уставилась в бездну. – Жаль, однако, что с козлом ничего не вышло. Теперь не разберешь, напугался он или отравился миазмами.

– По-моему, все-таки напугался, – откликнулся Инди. – Никос потянул за веревку, и козел шарахнулся от него.

– Не исключено, – произнесла Дориана. – Но уверенности у нас нет.

Она не скрывала своих сомнений. Инди даже показалось, что Дориана пытается убедить себя, что миазмы далеко не безвредны.

– Единственный способ убедиться, что от испарения не опасны – подышать ими, – резюмировал он.

Дориана кивнула.

– Согласна. Во время следующего выброса я сделаю это сама.

– Ты?! – Теперь Инди, прошлой ночью собиравшийся подышать миазмами, засомневался в разумности своей идеи.

– Пора покончить с беспочвенными предположениями. Кроме того, если бы я сомневалась в их безвредности, я ни за что не пошла бы на это.

Она повернулась, спустилась с вала и вышла из храма. Инди бросил взгляд на Думаса, ожидая от него возражений. Но тот лишь глазел ей вслед. Через четыре с половиной часа все будет ясно.

Панос с выражением мрачной решимости на лице шагал по проселочной дороге, вдоль обочин которой в два ряда росли деревья. Григорис шел рядом. Стычка с чужестранцем Джонсом вывела Паноса из себя, но зато подтолкнула к принятию решения. Пора. Надо встретиться с Дорианой Белекамус. Ей необходимо все рассказать. Надо заставить ее понять.

Он прищурился на солнце, поднимающееся над горными пиками лишь поздно утром. Они миновали поворот к конюшне и мастерским, и вскоре достигли остатков древней стены, некогда окружавшей Дельфы. Тропа обходила святилище поверху, и они могли подойти к храму Аполлона по ступеням раскинувшегося перед ним амфитеатра. Такой путь длиннее, зато никто не видел их приближения.

– Отец, она не станет и слушать нас, – заметил Григорис, торопливо шагая рядом с отцом. – Она же интеллигентка. Она лишь посмеется над тобой. Решит, что ты просто глупый суеверный крестьянин.

– Ты тоже так думаешь?

Панос не сомневался, что сын глубоко предан Ордену, но тем не менее время от времени испытывал его.

Григорис заколебался, прежде чем ответить.

– Если бы я вырос в Афинах и посещал какой-нибудь колледж, то наверняка именно так и думал бы.

Панос пристально, с упреком взглянул на него. Он учил сына отвечать на поставленный вопрос прямо, без невразумительных комментариев.

– Но я знаю слишком много, – быстро продолжил сын. – И я не так близорук, как эти интеллектуалы. Я открыт тому, что они считают неприемлемым.

Панос одобрительно кивнул. Такого ответа он и ждал от Григориса; он даже заулыбался от гордости. Придет время, и сын возглавит Орден пифий. Как высший жрец Дельф и посланец Аполлона, он должен расти решительным и дисциплинированным. Но для начала он должен научиться контролировать низшие эмоции. Если это ему не удастся – значит, годы, потраченные Паносом на подготовку сына, потеряны впустую.

Всякий раз, когда темперамент Григориса тревожил Паноса, он вспоминал об Олимпийских богах. Порой они вели себя ничуть не лучше, чем сын. Они были задиристой компанией, власть завоевали в жестокой борьбе со своими предшественниками – титанами. К примеру, Аполлону тоже случалось проявлять ту же агрессивность, что и Григорису. Когда у Аполлона в Дельфах спрашивали, стоит ли ввязываться в войну, он чаще всего советовал напасть на врага.

Дорога повернула, и они вышли к чаше амфитеатра с каменными скамьями. Расположенный ниже храм скрывался в тумане. Панос едва-едва разглядел колонны. Но это не обычный туман – час не такой уж ранний. Это миазмы – пасока, испарина богов – приветствующие его. Каким-то образом он ощутил, что миазмы поднимутся к его приходу. Вот и еще один знак, указывающий, что момент настал.

Панос мгновение разглядывал хижину, стоящую невдалеке от храма, между Священным Путем и участком, где некогда располагалось святилище Посейдона. Думас говорил, что хижина устроена так, что несколько человек могут отнести ее к краю разлома, где они с пифией смогут принимать короля и всех остальных, кому понадобятся их услуги. Позднее, когда весть о возрождении Дельф разлетится по всему миру, денег хватит и на строительство нового храма. Панос очень хотел, чтобы развалины старого храма убрали, очистив место для постройки нового.

Но больше всего Панос жаждал услышать говор пифии. Он не сомневался, что уразумеет смысл речей, которые другим покажутся бессвязным лепетом. Тайный язык богов передавался в Ордене из поколения в поколение. Ему не обучались, как обычной речи, но постигали на уровне сокровенных чувств. Целых шестнадцать столетий, поколение за поколением, век за веком, Орден хранил сакральное учение и его секреты. Бывали времена, когда весь Орден состоял из одного-двух членов, но учение и секреты не умирали.

Панос не сомневался: боги надзирают за Орденом, направляют его членов, постоянно поддерживая их сознанием, что однажды оракул вернется в мир. Боги и судьба едины, возвращение пифии неизбежно. И вот, наконец, спустя века ожидания, настала заря новой эпохи.

В этот миг он увидел выходящую из хижины Дориану Белекамус, пифию. Застыв на месте, он проследил, как она вошла в храм и скрылась в тумане. Паносу хотелось кричать от радости. Он-то ломал голову над тем, как подвести Дориану к расщелине, чтобы убедить, что она настоящая пифия. А она сделала это сама, тем самым окончательно подтвердив, что все идет так, как и должно.

Он поспешил по каменным ступеням вниз; Григорис следовал за ним по пятам. Они уже спустились к первому ряду сидений, когда внизу показались еще два человека, устремившиеся за пифией.

– Они направляются в храм! – крикнул Григорис.

И не успел Панос велеть ему ждать и наблюдать, как Григорис окликнул Думаса. Стефанос и чужеземец остановились, обернувшись в сторону театра.

– Совсем не знаешь осторожности, – резко упрекнул сына Панос, понимая при этом, что Григорис прав. Хватит ждать, настало время действовать.

– Панос! – гаркнул Думас и отчаянно замахал руками.

Григорис устремился вперед, Панос старался не отставать. Когда они подбежали, Думас сообщил и без того очевидное: Белекамус ушла в туман и обратно не появлялась. Стоявший поодаль Джонс с любопытством наблюдал за ними. Если инцидент в таверне и напугал его, то виду американец не подал.

Григорис заступил ему дорогу к храму.

– Я присмотрю за ним, отец.

– Что это значит? – настоятельно поинтересовался Джонс.

– Не твое дело, – отрубил Думас. – Не забывай, что я тебе вчера говорил.