В этот миг в ход сражения вмешались боги: Индра послал Раме свою колесницу. Поединок Рамы с Раваной заставил всех остальных замереть в изумлении:

В конце концов Рама поразил Равану стрелой, когда-то врученной Брахмой Индре, дабы тот завладел тремя мирами. Впоследствии эта стрела хранилась у мудреца Агастьи, а он передал ее Раме.

Со смертью Раваны битва закончилась. Рама, как и обещал, сделал Вибхишану правителем Ланки, а сам попросил Ханумана найти Ситу. Тот привел Ситу к мужу, но Рама отказался принять ее: женщина, столь долго пребывавшая в доме другого мужчины, не может быть вновь принята мужем высокого рода. Решено было устроить испытание для доказательства невинности Ситы. Она попросила сложить погребальный костер. Едва пламя вспыхнуло, из него возник громадный человек в багровых одеждах — сам бог Агни — с Сиой на руках. Невинность Ситы была доказана; Рама с Ситой, Лакшманой и друзьями взошел на летающую колесницу Пушпаку, когда-то захваченную Раваной у Куберы, и отправился домой.

Бхарата уступил брату престол, и Рама венчался на царство.

Как замечал П.А. Гринцер, видимо, именно здесь заканчивалась древняя «Рамаяна», однако поздние сочинители «литературного периода» прибавили к поэме еще одну книгу, повествующую о последующей судьбе Рамы и Ситы.

Рама счастливо правил Айодхьей на протяжении десяти тысяч лет. Но вот среди его подданных началось брожение: люди твердят, что царю не стоило забирать назад жену, оскверненную пребыванием у ракшаса. Не зная, как справиться с этим недовольством, Рама отослал Ситу в тайное изгнание в лесную обитель отшельника Вальмики. Сопровождал Ситу Лакшмана; он и открыл царице истинную причину ее изгнания — а между тем Сита носила под сердцем наследника Рамы. Рама продолжал править в Айодхье, а Сита жила у Вальмики, благополучно разрешившись от бремени двумя сыновьями — Кушой и Лавой. Когда мальчики подросли, Вальмики обучил их «Рамаяне».

Настал день, когда Рама должен был совершить жертвоприношение коня (ашвамедха) в знак того, что достиг вершин могущества. На празднество прибыли Вальмики и Сита с сыновьями. Рама признал сыновей и объявил во всеуслышание, что никогда не сомневался в верности жены, а отослал ее, дабы унять брожение подданных: «Пусть же она докажет свою невинность народу!» По слову царицы земля разверзлась и Сита скрылась в ее недрах. Опечаленный новым расставанием с супругой, Рама передал царство сыновьям, а сам сделался подвижником в ожидании того мгновения, когда смерть лишит его телесного облика. После смерти он вознесся на небо, где вновь повстречал Ситу — уже навсегда.

Так заканчивается поэма о любви Рамы и Ситы и о низвержении Раваны.

В XVI в. индийский поэт Тулси Дас переложил «Рамаяну» в своей поэме «Море подвигов Рамы». В этой поэме подробно описано утопическое «царство Рамы» — гармония взаимоотношений правителя и подданных на фоне безукоризненного соблюдения всех кастовых различий и ограничений, всеобщее благоденствие, не знающее бедности, лишений и страданий. Метафора стала настолько популярной, что сегодня упоминания о «царстве Рамы» нередко можно встретить в выступлениях политиков. В религиозной философии оно противопоставляется Калиюге — этому «смутному времени», когда дхарма стоит всего-навсего на одной ноге, а люди погрязли в лжи, ненависти и невежестве.

Две поэмы, два величайших творения человеческого духа. Два свидетельства о тех временах, когда космос, сотворенный богами и казавшийся безвременным и неизменным, начал оскудевать, изнашиваться и ветшать. О временах, когда бессмертные боги удалились из мира, уступили его существам из плоти и крови; о временах, когда, говоря словами М. Элиаде, пролегла граница между сакральным и мирским. «Сакральное и мирское — это два способа бытия в мире, две ситуации существования, принимаемые человеком в ходе истории. Эти способы бытия в мире представляют интерес не только для истории и социологии, не только как объект исторических, социологических и этнографических исследований. Ведь священный и мирской способы существования свидетельствуют о различии положения, занимаемого человеком в космосе». Восстановить прежнее, «полноценное» состояние мироздания был призван ритуал, игравший — и продолжающий играть — столь существенную роль в индийской мифопоэтической традиции. «Соприродный акту творения, ритуал как бы соединял изначальное, божественное время-пространство с человеческим» (Альбедиль). Важнейшим ритуалам индийцев, древних и современных, посвящена следующая глава нашей книги.

Пожалуй, никакая другая мифопоэтическая традиция не связана с ритуалом столь тесно, как традиция индийская. Для носителей индийской культуры не существовало вопроса, который вот уже третье столетие, с момента возникновения мифологии как научной дисциплины, изучающей мифы, вызывает споры между исследователями: что возникло раньше — миф или обряд? Индийцу, воспринимавшему миф и обряд как единое, неразрывное целое, этот вопрос показался бы бессмысленным.

В ведийский период, когда в обществе господствовало представление об универсальном космическом законе рита, который одновременно являлся для ариев и законом этическим, регулирующим все общественные отношения, — в ведийский период неразрывность мифа и ритуала ощущалась наиболее полно. «Современные исследователи архаичной культуры пришли к убеждению о том, что ритуал занимает центральное место в жизни архаичных коллективов, определяя цель и смысл этой жизни и давая правила ее организации во все ключевые моменты. Для ведийского ария как члена такого коллектива, принадлежащего к традиционной культуре, не было выбора в образе жизни и типе поведения — все регулировалось ритуалом и обычаями, переходящими из поколения в поколение от так называемых «отцов» (питаров) — родоначальников семей, которым принадлежали наиболее древние мандалы РВ и след которых уходил в мифологическое прошлое. Ритуал не требует для себя мотивировок в силу своей прагматичности, поскольку вполне достаточной является ссылка на положительный опыт предков. Служа каналом для передачи информации, ритуал проносит опыт предков к потомкам» (Елизаренкова).