Еще за парой столиков скучали одиночки, лениво потягивающие пивко. Эти – деляги. Понятно по взглядам, по прическам, по взглядам друг на друга. Наверняка враждуют – иначе подсели бы друг к другу. Но вражда такая… особая… тихая…

За крайним длинным столом сдержанно – пока что – хихикала группка женщин, причем они изредка смотрели на гуляющих по соседству охранников и делали это так, что опять же мгновенно вычислялось – это их жены. Не подруги на ночь и не вроде как постоянки. Нет. Это жены, что считают себя хозяйками этих суровых мужиков. И поэтому поглядывают они даже не с любовью, а со слегка мрачным ожиданием – ну что? Чей набухается первым и начнет чудить? Опять мой?

Трактирная стойка здесь настолько куцая, что едва вместила пару вышибал при исполнении, потягивающих что-то фруктовое из высоких запотевших бокалов. На поясах пистолеты и дубинки, никаких ножей – во всяком случае на виду.

И вдоль дальней от нас глухой стенки, в крохотных закутках, еще три малые компании, явно занятых обсуждением каких-то своих дел.

Подняв лицо, я узрел на потолке несколько ламп, исправно освещающих весь зал, даря ему мягкий, но не тусклый свет. По центру потолка висела небольшая и чуть помятая наблюдательная системная полусфера – пустая и мертвая. И красота, и намек? Мол пригляд за порядком есть, поэтому не стоит шалить. И каждый сразу вспоминает об этом, когда запрокидывает харю к потолку, чтобы опрокинуть в себя еще одну стопку самогона.

И черепа… их всего два. Висят за стойкой. Череп медвежий. И череп пантеры. Оба черепа саблезубые, набор клыков действительно впечатляет настолько сильно, что единственное желание даже опытного бойца и охотника будет искренним и простым – ну нахер! Вот просто – ну нахер встретиться с такой тварью на узкой лесной тропке…

На кухне, похоже, царил тот же порядок, что и в трактирном зале. Нет. Не порядок. Дисциплина. Вот что тут имелось в каждом уголке и в каждой щели. Мы с Каппой еще не успели нормально усесться и оглядеться, а нам уже поднесли явно старинный стеклянный графин с желтым поблескивающим содержимым. Рядом встал запотевший кувшин с ярко-красным компотом, звякнули кубики льда. Застучали по столу квадратные мисочки с различными орешками. Поймав мой задумчивый взгляд на графин, длинноволосая смуглянка с милой улыбкой пояснила:

– Мескаль. Два года выдержки, сеньор. Пейте осторожней.

– Ага – кивнул я, в то время как Каппа уже разливал по трем стопкам.

Хорхе, припарковавший наше имущество прямо перед большим окном, оставив запыленную технику и, наспех умывшись, присоединился к нам в зале. Сразу не сел – сначала глянул на меня, качнул головой на машину.

– Ремонтом займемся после еды – понял я его правильно – Сядь и пожри.

– Да, командир.

Мясо, шипящее, с пузырящимся горячим прозрачным жирком, румяное и сочное, принесли столь же оперативно, как и закуски. Подали и приборы – отточенные ножи с закругленными концами, вилки с деревянными ручками. Рядом опустили большие тканевые салфетки, чуть в сторонке приткнули миски с плавающими в воде дольками лимона. Это вроде как лапы полоскать… Когда Хорхе окунул пальцы в подкисленную воду, я понял, что угадал правильно. Но мне было плевать на тонкости – я жрал, торопливо стараясь утолить внезапно проснувшийся волчий голод. С трудом удерживаясь от того, чтобы не глотать огромными кусками, заставлял себя прожевывать, следом пропихивал в пасть хрусткие куски круто посоленных огурцов, заедал зеленым луком и веточками пряной желтоватой травы с круглыми листочками. Каппа не отставал. Хорхе же, осторожно нарезая свой стейк, удивленно поглядывал на нас, но мудро держал все слова при себе. При этом алкоголя он вливал в себя столько же, сколько мы оба с Каппой.

Странно…

Прислушавшись к себе, я понял, что нет ни малейшего желания закинуться «слезами». А они у меня были – во внутреннем отсеке экза остался пакетик с тремя десятками полупрозрачных горьких таблеток, что принесут кайф и рваные воспоминания. Я мог в любой момент забросить под языку эту горькую сладость. Но… не хотел. Более того – при одной мысли о наркоте, у меня начинала ныть голова, а под языком – там, куда я обычно помещал крохотную таблетку – сразу начиналось сильное колотье.

Да и самогон – не шел он у меня. Мескаль это или не мескаль, но алкоголь, даже столь экзотический и поданный сексуальной смугляшкой в короткой юбчонке, не шел абсолютно. С трудом заставив себя проглотить грамм сто, на этом и остановился, сосредоточившись на жратве и компоте. Вот компот зашел на ура. В меру сладкий, больше кисловатый, холодный, от отлично утолял жажду.

– Курсы уколов – произнес Каппа, дожевав очередной кусок и взявшись за следующий.

Слизнув с запястья побежавший мясной сок, он добавил:

– Не закончили мы.

– Не закончили – кивнул я, тоже подгребая к себе самый толстый шмат мяса.

На этом короткое обсуждение и закончилось. Мы все – бойцы моего прежнего сквада, вернее небольшой армии – сидели на радостно предлагаемых системой усиливающих уколах. Ускоренная регенерация, повышенная сила и скорость, убыстренная реакция, чуть ли не упятеренная выносливость, что позволяла нам влегкую таскать сутки напролет тяжеленные рюкзаки, снарягу, вооружение. Стойкость к болезням и, как мне кажется, некоторые особые добавки, что самым нервным позволяли оставаться более спокойными даже в самых неожиданных и опасных ситуациях. Да. Нас регулярно накачивали убойной боевой химией. И мы радостно шли на это – с полным осознанием того, что одно лечится, а другое калечится. Да и плевать. Куда важнее выжить в бою, сумев опередить противника на долю секунды и первым нажать на спуск винтовки, чем задумываться с самочувствии печени, почек, прочей требухи. Система в любом случае починит поврежденное – или заменит все, включая сердце. Если что и надо беречь, так это мозги – их уже не заменить.

Сейчас мы остались без этой регулярной подпитки, без постоянных медосмотров, без витаминных и анаболических курсов, без всей боевой химии и… без полной медицинской страховки, что так грела душу, когда тебе отхерачивали руку, ногу, член или даже половину жопы. Ты знал, что если тебя доставят в медблок системы – тебя починят. Соберут из запчастей, проколют регенерирующими смесями, спрыснут раны медицинским клеем и со всей этой красотой выставят наружу – воюй дальше, гоблин.

Теперь этого ничего нет.

Как быстро наши тела начнут терять пропитавшую их химию? Организм быстро избавится от всего этого, либо переработав, либо выведя с отходами и потом. Что-то останется. Но далеко не все. Система же не дура тупая, чтобы даровать гоблинам вечные силы титанов.

– Закончим – буркнул я спустя минут десять неспешных раздумий и поглощения мяса вперемешку с овощами.

– Хорошо – столь же буднично ответил Каппа, не став задавать идиотских вопросов о том, где это я собираюсь найти согласный нас принять исправный медблок с полной комплектаций.

– Рэк бы сдох – добавил мечник еще минуты через три – Ему лучше там, где он есть.

– Сдох бы – согласился я.

Когда конечности не свои и нет регулярных уколов иммуноподавителей… отторжение неизбежно. Воспаление, сепсис, гангрена, мучительная смерть.

Но это же касается и требухи – любой «не родной» внутренний орган быстро взбунтуется без уколов и попытается «уйти». На нас с Каппой множество шрамов. У нас стерта память и хрен его знает, меняли ли нам когда-нибудь внутренние органы. Но мы пока живы и здоровы.

– Мы выживем – Каппа продолжил понятный только нам разговор – Надо купить лекарств. Настоящих лекарств, лид. А не пахучие веники из трав…

– Мы найдем медблок и заставим его работать на нас – проворчал я, чуть смещаясь и глядя на вошедших в зал новых посетителях.

Судя по реакции всех без исключения из тех, кто уже был внутри постоялого двора, в зал сейчас вошла здешняя королевская чета. Следом за ними просочился третий, настолько неприметный и серый, что мне сразу стало ясно – это важная мышка. Умная и хитрая мышка, что всегда рядом с королем. Тощий высокий, сгорбленный, в темной одежде, бритый налысо, он тут же шмыгнул в сторонку, пробежался вдоль стенки и оказался рядом с трактирной стойкой, где и затих рядом с охранниками, старательно не глядя в нашу сторону.