– Не выходят? – зацепился я за ее слова.

– Никогда – кивнула она – Мы следили. Круглосуточно. Эти твари никогда не покидают впадину вокруг люка. А раз так – чем они питаются? Воздухом? Друг другом? Или просто впадают в чуткую спячку, пробуждаясь, когда что-то вкусное попадает на их территорию? Но вряд ли там большое гнездо, мерсенарио. Поэтому я уверена, что два десятка бутылок с липкой огненной смесью могут решить наши проблемы – если есть экз, что способен пролезть в люк.

– А люк большой?

– Не знаю. Но раз люк технический…

– Госпожа… ваш пятый ящик гербарий.

– Взгляни на этот образец – улыбнулась Мокса – Мы пробили эту тварь дротиком с зазубренным лезвием. И за веревку вытащили вместе с… этим…

Глянув в ящик, я принюхался, удивленно замер, изучая такое знакомое и незнакомое одновременно.

Плотная чешуя, четыре когтистые лапы, полное отсутствие морды, ни намека на глаза, зато в наличии здоровенная пасть, что начиналась на середине груди и тянулась через весь живот.

– Плунарный ксарл – тихо произнес я – Не он… но что-то очень и очень близкое…

– Как ты назвал эту тварь?

– Плукс. Называй их плуксами.

– Ого! Вот это сведения! Что еще можешь сказать о них?

– Пожарить, подать с компотом и самогоном – будет вкусно – чистосердечно ответил я, запуская руку в ящик и выдергивая тварь вместе с пробившими ее тело здоровенным гвоздями.

– Откуда столько силы? – ахнула Мокса, поняв, что я только что выдернул три глубоко вбитых в дерево гвоздя одним небрежным движением запястья.

– Каппа! – рявкнул я – Хватит морально харакирить свою жопу! Топай сюда!

С тех пор как мы вылезли из Жопы Мира, я чуток ужесточил свои правила насчет нахваливания системе тех, кто просил меня об этом. Теперь мало угостить гоблина Оди парой кувшинов компота и бутылкой янтарного самогона. Мало комфортабельных кресел – не в подарок, а просто чуток посидеть и аккуратно пожрать в них рыбки. Теперь, если хочешь, чтобы я смазал твою системную карму сладким подноготным жирком, придется потратить чуть больше, чем твой фирменный набор из пары чашек кофе и двадцати коктейлей Молотова.

Два бойца. Любого качества. Вот что я запросил у амбициозной хитрой Куидди. Она попыталась что-то спросить – завуалированно – но я ответил прямо, пояснив, что мне сгодятся просто два еще живых куска мяса.

Хочет отдать нам без гарантии возврата крепкого, но проблемного парня? – давай.

Едва двигающегося доходягу с регулярным кровавым поносом и странными язвами на горле и груди? – пойдет.

Что? Есть еще один проблемный одноглазый и еще не совсем дряхлый старикан, что тайком молится не только старой системе, но и сучьим друидам? – сгодится и этот.

Их я и получил. Даже чуть больше, чем требовалось.

Но это еще не все.

Я хапнул у Моксы сто картечных патронов шестнадцатого калибра, три килограмма разнокалиберных винтовочных, десяток аккумуляторных универсальных батарей, старых, но еще живых, один настраиваемый и кое-как работающий передатчик, а к нему пяток различных и ей не особо понятных модулей, в которых я сумел опознать части игстрелов. Эти модули меня удивили. Если часть из них – по крайне мере что-то похожее – я уже видел, то вот остальные, порой не серые, а черные и красные, вытянутые или с обилием входов-выходов и странных зацепов фиксации… я даже не смог сообразить куда и для чего они могут крепиться. Хотя все это внутренние потроха – причем явно для крупного игстрела, а не подобия пистолета.

И снова я вспомнил ту забавную тоненькую «дощечку» игстрела – там, на Окраине, когда еще нихрена толком не соображал и рысил с Йоркой по мрачным стальным коридорам в поисках любой подработки. Йорка… в те времена в этой гоблинше еще не угас огонь ярости. В те времена этот огонь пылал вовсю и забитая, чуток трусоватая Йорка уже начинала превращаться в нечто куда более стоящее и смертоносное… пока вдруг не решила сменить стезю с боевой на обычно-бабскую, если не сказать материнскую. Ей захотелось покоя и на транзитной остановке «Сраный-Остров-Сыроедов» она сошла, утащив за собой и придурка Баска…

Дерьмо…

Снова меня зацепило ностальгией?

Нет…

Медленно покачав головой, сидя рядом с подзаряжающимся экзом, я продолжил крутить в руках разложенные модули игстрелов.

Нет… это не ностальгия. Не тоска. Это задумчивость – я вспоминал больше себя, пытаясь понять, насколько сильно я изменился за последние недели. Все мы меняемся. Это неизбежно. Но одно дело стать чуть более холодным и собранным, а совсем другое, когда внутри окончательно угасает огонь и ты внезапно превращаешься в ничего не хотящую тряпку. Самая страшная мысль, что может посетить такого как я, так это понимание, что вот из этого места – для Йорки им сначала случился Дренажтаун, а потом остров сыроедов – что вот из этого места я не хочу уходить, потому что мне здесь комфортно…

Комфортно… одно из самых опасных слов…

Ты готов убраться отсюда хоть прямо сейчас, Оди? М?

Да. Я готов.

Хорошо.

Щелкнуло. Я удивленно глянул вниз, на два идеально совместившихся блока. Кубик на чуть большем по размеру кубике. А к ним пристыковалась красная длинная хреновина, что ничего мне не говорила своим видом. Ладно. Чуть позже вытряхну из внедорожника остальные модули и попытаю еще раз удачи с этим странным конструктором.

Вот ведь дерьмо. Револьвер или пистолет я мог за считанные секунды собрать с завязанными глазами. И я знал, что именно у меня получится в итоге. А здесь? Так вот бежит на тебя враг, а ты лихорадочно состыковываешь эти кубические хреновины и понятия не имеешь, что у тебя получится в итоге – игстрел или автоматическая пятко-яйце-чесалка.

Еще я получил от Моксы лекарства. Так, ничего особенного, но пару туб обезболивающего и противовоспалительного я из ее запасов вытряс – каждая туба на двадцать крупных таблеток.

И вот, спустя всего час после нашей беседы с хранительницей кладбища, собрав все дары и пригнав сюда как своих, так и чужих, я сидел на краю поросшей кустарником и высокой травой «чаши» и глядел на неприглядное месиво лиан, листьев и камней внизу, лениво жуя голову целиком завяленной ящерицы, свисающей у меня изо рта. Колючий хвост бил о небритый подбородок, иссохшее вкусное тело болталось из стороны в сторону, чуть ниже меня и разложенных на брезенте модулей по травке туда-сюда мотался держащий за живот тощий гоблин и причитал:

– Куда меня?! Туда?! Ну я же больной! Лежащий больной! Почти инвалид! Сеньор! Вы видели мои язвы? Влажные сочащиеся язвы на моей несчастной груди! Они сползли уже до паха! Поразили орган любовной пульсации! Там даже надулись пузыри – и как я не просил отсосать мокроту, не согласилась ни одна чертова пута! Там такие язвы! Такие пузыри! – я могу показать! – засунув руки в шорты, гоблин зашурудил там, что-то пытаясь достать, но никак не в силах нащупать.

– Завали хлебало, хреносос – велел я и что-то в моем голосе заставило гоблина заткнуться и отпрянуть. Зацепившись пяткой за корень, он завалился назад, не сумел вырвать из шорт руки и покатился кубарем по склону, ударяясь о камни, жесткие корни и стволы колючих деревьев. Остановился он только у самого дна, шагах в восьми от темноты под природным навесом, прикрывающим технический колодец.

– Первый сгодился – пробормотал я, поднимая к глазам бинокль.

Стоящий в паре метров от меня второй из посланных Моксой недоделкой посерел и зашелся долгим лающим кашлем. Покряхтев, отплевавшись, утерев подбородок ладонью, он прохрипел:

– Ты убил его одним словом! Аохо! Аохо!

– Еще раз ахнешь…

Упырок захлопнул себе пасть обеими руками и поспешно рухнул на колени. Согнувшись, уткнулся лбом во взрытую землю и что-то сдавленно промычал, быстро затихнув.

Я внимательно глядел на лиановый навес – там что-то шевельнулось. Одновременно с этим заохал, застонал и перевалился на спину слетевший вниз придурок с ползающими язвами.