Казалось бы, догадка эта должна была огорчить Керол — прощай, запланированные покупки! — но, как это ни странно, она обрадовалась: мир, вдруг повернувшийся к ней своей фантастической стороной, снова принял своё обычное положение.

— Ваши деньги я сохранила, — торопливо сказала Керол и вот только теперь вздохнула с импульсивно прорвавшимся огорчением. — Принести?

Нигил взглянул на неё не то с недоумением, не то с одобрением.

— В деньгах я не нуждаюсь, — рассеянно ответил он. Видимо, преодолев некие внутренние колебания, решительно спросил:

— Миссис Керол, ваш муж… — Он запнулся и поправился: — Ваш покойный муж не говорил вам о своём друге, некоем Эндимионе Клайнстоне? Или — просто Энди?

Барменша думала не более секунды.

— Говорил. Особенно часто он говорил о нем… — Она оборвала себя, поджала губы и уже с непонятно откуда вырвавшейся враждебностью — а все, связанное со смертью мужа, порождало у неё насторожённость и враждебность, — подтвердила: — Говорил. Ну и что?

— Дело в том, миссис Керол, что Энди — это я, — вежливо представился Нигил.

— Вы?!

— Я.

Несколько полновесных секунд барменша в упор, бесцеремонно разглядывала новоявленного друга своего покойного мужа, а потом рассмеялась ему в лицо в том вульгарном стиле, в каком она смеялась за своей стойкой, желая досадить клиенту, чьи настойчивые ухаживания были ей противны.

— Не вешайте лапшу!

— Простите?

— Не врите! Друг! Знаю я этих друзей!

Керол не на шутку разбушевалась, но Нигил, или Клайнстон, сохранил полную невозмутимость, даже голоса не повысил.

— Простите, но почему вы решили, что я лгу?

— Врёте вы, а не лжёте! У Энди были не синие глаза, а светлые! Совсем светлые, как утренний туман, так говорил мне Берт. — Керол понемногу успокаивалась, правда, за этим спокойствием могли последовать и слезы. — Я хорошо помню. Берт говорил, что когда у человека тёмные глаза, то сразу можно догадаться — радуется он, печалится или злится. А вот у Энди, говорил он, глаза такие светлые, что никак не поймёшь, о чем он думает и что чувствует.

— Вот в чем дело! — протянул Нигил и, попросив прощения, отвернулся.

Недоумевающая барменша видела, как её незваный гость приложил пальцы левой руки сначала к левому глазу, затем к правому, производя при этом некие непонятные ей манипуляции. Эти операции заняли у него не более двух-трех секунд каждая, после чего он повернулся лицом к Керол и с мягкой улыбкой поинтересовался:

— Надеюсь, теперь я больше похож на Энди Клайнстона?

Керол ахнула, в её возгласе прозвучал не испуг, а изумление, может быть, даже некое ребячье восхищение. Нигил смотрел на неё не теми синими, которые были ей хорошо известны, а серыми глазами, такими светлыми, что радужка их почти сливалась с белками глаз. И правда — глаза, как утренний туман! Предупреждая её вопросы, Энди протянул ладонь, на которой лежало нечто прозрачное, слабо играющее отражёнными бликами света.

— Цветные контактные линзы, — пояснил он со своей обычной вежливостью, — точнее, не линзы, а простые светофильтры для изменения цвета глаз.

— Вы опять взялись за свои фокусы. — Керол восхищённо качнула головой. — Здорово! Удивляюсь, почему женщины не носят такие? Цвет глаз на выбор! Модницы с ума сойдут!

Встряхнув линзы на ладони, Энди аккуратно положил их на журнальный столик и поднял свои светлые глаза на барменшу.

— Теперь вы верите, что я именно Энди Клайнстон, миссис Керол?

Оживление на лице барменши растаяло, уступив место насторожённости, а потом и недоверию.

— А документы у вас есть? — с некоторым вызовом спросила она.

— Есть, миссис Керол.

— Покажите.

— Они лежат у вас в сейфе, миссис Керол, — заметив протестующее движение барменши, Клайнстон с некоторым нажимом уточнил: — В том самом сейфе, который руками Берта установлен в вашей спальне.

Сделав лёгкую паузу, чтобы Керол могла осмыслить услышанное, но не успела бы вмешаться, Клайнстон продолжал:

— Видите ли, прежде чем посетить бар, в котором вы работаете, я побывал здесь. Искренне прошу прощения за такую бесцеремонность, но обстоятельства заставили меня пренебречь приличиями.

— Да уж, — не удержалась барменша, — когда вламываются в квартиру, трудно говорить о приличиях.

— Ещё раз прошу прощения. — Клайнстон был само терпение, как и тогда, во время беседы в баре с Бобом.

Вспомнив о случае с Бобом, Керол испугалась и наказала себе вести себя с этим удивительным человеком — не то Немо Нигилом, не то Энди Клайнстоном — осмотрительнее и осторожнее. Между тем Клайнстон продолжал.

— Так или иначе я побывал здесь и оставил в сейфе свой атташе-кейс. Если вы разрешите мне взять его, я покажу вам свои документы… И кое-что иное.

Эту оговорку Керол пропустила мимо ушей, она размышляла. Керол полагала, что после смерти Герберта, который и правда собственными руками вделал в стену спальни плоский специальный сейф, никто, кроме неё самой, не знал о существовании этого тайника. Допустим, о существовании сейфа Энди Клайнстон узнал от Берта, но как он проник в него?

— А ключ? — вслух спросила она живо, точно уличая собеседника во лжи. — Где вы взяли ключ?

Клайнстон чуть улыбнулся.

— Я не нуждаюсь в ключах. Умение открывать замки без ключа входит в состав профессии хорошего клишника.

— Вы взломщик, специалист по сейфам? Как это, медвежатник?

— Нет, миссис Керол. Я не медвежатник. Я клишник.

— Как это — клишник?

— Это одна из цирковых профессий. Клишники освобождаются от верёвок, которыми их связывают, оков, цепей, выбираются из ящиков, забитых гвоздями. Ну, а по совместительству умеют открывать замки без ключей.

— В общем, вы — фокусник, — не без облегчения подытожила барменша.

— Отчасти. Во всяком случае, если вы потеряли ключ от своего сейфа, то мы сможем обойтись и без него.

— Нет, я не потеряла ключ от сейфа, — с достоинством сказала Керол и направилась в спальню. Отсутствовала она довольно долго, за это время Клайнстон освободил журнальный столик.

— Ваш? — спросила барменша, появляясь в гостиной.

— Мой, миссис Керол.

— Тяжёлый! Что в нем?

— Золото, — рассеянно ответил Клайнстон, вежливо помогая Керол водрузить в самом деле нелёгкий атташе-кейс на журнальный столик. Приняв его ответ за шутку, барменша рассмеялась, но смех застыл на её губах, когда, щёлкнув замками, Клайнстон откинул крышку чемоданчика. В кожаных кармашках атташе-кейса, выставляясь из них наполовину, тускло блестели неповторимым и благородным, истинно золотым цветом аккуратные слитки. Глядя на золото широко открытыми глазами, Керол, беззвучно шевеля губами, машинально пересчитала слитки; пять — в нижнем ряду, пять — в среднем ряду и три — в верхнем. Всего — тринадцать! Глаза Керол бегали по лениво, солидно сияющим слиткам, как пальцы пианиста по клавишам при исполнении пассажей. Даже голова закружилась! И тонко зазвенело в ушах.

Клайнстон поднял голову, присмотрелся к барменше, и грустноватая улыбка тронула его губы.

— Нравятся? — спросил он вполголоса.

Его светлые глаза, в которых играли золотые искорки, казались теперь рыжими. «Как у кота», — подумалось Керол, и эта нелепая мысль помогла ей овладеть собой. Она присела на диван и самыми кончиками пальцев пугливо прикоснулась к одному брусочку, точно опасаясь ожога. Но металл был холодным. Холодным и гладким, точно кожа после утреннего купания в море.

— Савонетт, — все так же вполголоса проговорил Клайнстон и провёл пальцем по среднему золотому ряду, — что по-французски значит — мыльце. В каждом таком мыльце — килограмм, чуть меньше двух фунтов с четвертью.

Быстрым, почти неуловимым движением сильных пальцев Клайнстон извлёк из верхнего кармашка слиток и опустил на услужливо подставленную ладонь барменши. Ладонь потянуло вниз.

— Какой тяжёлый! — уважительно прошептала Керол.

— Это золото, миссис Керол. — Клайнстон извлёк ещё одно золотое мыльце и положил его поверх первого. — Оно в двадцать раз тяжелее воды.