— Да? И почему?

— Простите мою бестактность, но вы уделяете ей много времени.

— Что с того?

Хозяин оторвался от выбора верхней одежды и вперил в меня недоумевающий взгляд. Конечно, он понимал, о чем я, но не понимал, с какой стати должен прекратить общение.

— Она может решить…

— Что я женюсь на ней? — перебил Евгений.

— Последняя поездка…

— Мы всего лишь покатались на лыжах.

У меня и у большей части учеников сложилось иное мнение. Последняя вылазка за пределы гимназии наделала много шума. Елизавета тоже каталась на лыжах и наблюдала издалека, как Алиса демонстрировала отношения с Евгением, а тот потакал. Евгений развлекался, однако я боялась, как бы желание убить скуку не обернулось чем-то ужасным. Алиса начинала вести себя так, словно это она невеста наследника. Ангелова отказалась участвовать в цирке и с достоинством выдержала лыжную прогулку.

— Она почти вас поцеловала.

— Перестань читать нотации, — раздраженно прошипел хозяин, поведя плечами. Он никак не мог определиться с курткой.

— Черная.

— Эта?

Он достал из шкафа и приложил на себя, глядя в зеркало.

— В мужской одежде ты разбираешься лучше.

— Пожалуйста, будьте аккуратны. Шестнадцатилетние девушки только на вид кажутся невинными.

— Здесь не обучают убивать, Хитоми-сан. В свои шестнадцать они действительно невинные существа.

Я промолчала, понимая, куда клонит хозяин, и посторонилась.

Во второй раз я увидела Елизавету уже на следующий день. Ярко светило солнце. Снег хрустел под ногами. Мороз щекотал щеки, изо рта вырывался пар. Сегодня детям разрешалось проспать до десяти утра, а после начался для всех настоящий праздник. Я никогда не присутствовала на подобных школьных мероприятиях, поэтому с подозрением осматривалась и велела охранникам быть начеку. В этом шуме может произойти все, что угодно. Дети играли на гуслях, гармошках, пели или рассказывали частушки. Водили хороводы. Наряженные ученики старших классов ходили в толпе и угощали баранками, чаем с медом да вареньем. Помимо этого в стороне раскинулись палатки с накрытыми столами, слуги раздавали еду посытнее. Спектакль должен был начаться в час дня. В актерский кружок входила элита гимназии — эти дети учились на «отлично», не имели нареканий и обладали талантами. После было объявлено провести дуэли. Охотников решил открыть именно дуэлью праздник Карачуна, подправив расписание.

Прогремел горн, и ученики с преподавателями двинулись к помосту. На мгновение я потеряла Евгения, и эта секунда показалась вечностью. Он расположился в первом ряду, рядом с ним Елизавета. На установленной сцене показался переодетый в медведя старшеклассник. Представление началось. Я незаметно приблизилась к хозяину и встала неподалеку.

Алиса тоже выступала на сцене, скандируя на все лады, идеально вжившись в роль лисицы — правой руки Карачуна. Невольно она притягивала внимание, громогласно обещая навести порядки в деревне и низко, с подобострастием кланяясь своему божеству.

— Вставай, вставай, лисица, — отвечал ей Карачун и, стукнув посохом, наколдовал рыжую шубку и подарил Алисе.

Та, дрожа от восхищения, протянула руки и склонилась.

— Мой благодетель! Благодарю, покорнейше благодарю!

И попятилась.

Елизавета отвернулась и увидела меня. Я склонила голову. Она едва уловимо кивнула. Хозяин сидел, слегка вздернув подбородок, и внимательно слушал представление. Губы сложились в ничего незначащую улыбку, но не для тех, кто его не знал. Могло показаться, что он слушал, даже был увлечён. Как велико заблуждение! Мужчина с такими холодными глазами попросту не может заметить кого бы то ни было кроме себя, он не способен на поступки ради кого-то, во имя чего-либо.

Но куда этим глупым барышням до психоанализа? Они видели ярких красок картину и не могли отличить подделку от оригинала. Спектакль обещал скоро закончиться и Елизавета, высвободив руку из руки жениха, тихо встала и направилась в мою сторону.

— Елизавета Григорьевна, — приветствовала я. — Вы не выступаете?

Лучи солнца играли в белых волосах, придавая тем серебристый оттенок. Всякий раз, поднимая голову, её шея обнажалась, и декабрьское солнце прикасалось мимолетным поцелуем, соревнуясь с морозом. Щеки и нос порозовели, а на золотистых ресницах и кончике косы, выбившейся из-под сбившегося платка, застыл иней. Губы же покраснели и потрескались, продолжая тянуться в улыбке.

Я смотрела на неё и вспоминала бал, данный в честь помолвки. Такая печальная, с вынужденной улыбкой и грустными глазами. Молчаливая и покорная. С достоинством встречающая не благоволившую к ней с детства судьбу. Она нисколько не изменилась, но во взгляде, бросаемом на меня, проскальзывало чувство признательности и доверия. Доверие-то и толкало Елизавету в мои объятия, рисуя передо мной наивное дитя, а перед ней — защитника.

Мы проходили мимо раскинутых лавок с поделками. В некоторых продавались самодельные игрушки, домашнее варенье, мёд и сухофрукты. В конце ряда находились две палатки с предсказаниями. Возле них образовалась гудящая толпа — девочки выстраивались в очередь, желая узнать будущее или отношение определённого мужчины, среди них сновали переодетые в свиту Карачуна ученики, то выкрикивая рифмованные фразы, то разыгрывая короткие сценки, то шутливо задирая собравшихся.

Мы проходили возле одной из таких лавок, когда перед нами выскочила полная женщина в красной юбке и белом полушубке с оранжевым платком на голове.

— Душенька! — проворковала маг и добродушно заулыбалась.

Я загородила Елизавету.

— Дай посмотрю, голубка.

Не успела я и рта открыть, как Ангелова протиснулась вперёд, с интересом разглядывая гадалку. У большинства женщин-магов дар предсказания, кто-то совершенствуется и достигает высот, например, как Амелия — прорицательница министра просвещения или Лукьяна, работающая на губернатора столицы, а кто-то гадает в подворотнях да подругам дочерей.

— И на что вы мне погадаете?

— Елизавета Григорьевна, — наклонилась я к ней, — вы уверены?

— Почему нет? Хуже быть не может.

— А что тебя интересует: любовь, деньги, власть?

— Деньги у меня есть, власть не прельщает.

— Значит, любовь, — констатировала маг.

Женщина склонилась над протянутой рукой.

— Вижу…вижу…

— Что вы видите?

— Женщину. Влияние её пока не сильное, но постепенно будет расти. Так много слез…

— Достаточно! — Ангелова дернула руку, но гадалка не разжала пальцы.

— Сколько страданий, но не из-за этой женщины… Разве мы переживаем о женщинах, с которыми спят нелюбимые мужья?

— Тогда откуда слезы?

Ох, не нравилось мне это! Женщины-маги умели забить глупостями голову. Гадалка провела большим пальцем по линиям на руке.

— Тернист твой путь. Помни, когда будет казаться, что солнце больше для тебя не взойдет, рассвет обязательно наступит. Но, — маг повысила голос, — впервые, когда ты будешь уверена в завтрашнем дне, кровавая ночь лишит тебя самого дорогого. — Ангелова попыталась выдернуть руку. — Ты будешь молить, чтобы солнце никогда не простерло свои лучи над землей. Жизнь станет мученьем. — Елизавета выдернула побелевшую ладонь. — Твои глаза увидят солнце, но будет ли в том смысл?

— Все это вздор!

— Елизавета Григорьевна, они все — шарлатаны. Не слушайте ее.

Я попыталась увести чародейку. Маг перевела взгляд на меня.

— А ты? Я далека от предрассудков и смотрю всем.

— Я тоже далека от них и потому не верю в гадания. Хватит того, что мы сейчас выслушали.

Маг склонила на бок голову и сощурилась. Её цепкий взгляд прожег меня насквозь, я будто оказалась абсолютно голой.

— Как жаль…такой потенциал! Но от судьбы не уйдёшь, — сказала она спустя мгновения, как будто действительно могла предвидеть будущее.

— Мне тоже следует следить за рассветом? — съязвила я.

— Зачем следить за рассветом той, что будет контролировать само солнце?

— Ну и чушь!