Я стою над чудовищем, сжимаю в руках пистолет и с чувством глубокого удовлетворения отмечаю, что дрожат мои руки не так сильно, как я ожидал, определенно с меньшей амплитудой и частотой, чем у старика, страдающего болезнью Паркинсона.

Свет загорается на обеих стенах коридора, и в этот же самый момент рука мумии замирает.

Когда Джоли выключает фонарик и кладет его на спальник рядом с собой, я гадаю вслух:

— Что здесь только что произошло?

Она по-прежнему сидит, скрестив ноги по-турецки.

— Ничего больше никогда не происходило.

— Ты говорила, что все заканчивалось х-у-м-м-м, х-у-м-м-м, х-у-м-м-м.

— Я об этом забыла.

— Как можно такое забыть?

— Такое случается не всегда. Явление редкое. Дергание руки — посмертный рефлекс или что-то в этом роде.

— У полностью обезвоженной мумии не может быть посмертного рефлекса.

— Значит, это что-то другое. — Она совершенно невозмутима. — Я думала о том, чтобы вскрыть Орка, ты понимаешь, препарировать, посмотреть, что внутри.

— Это плохая идея.

— Орк безвредный. И я могла узнать что-то важное.

— Ты могла узнать, что Орк совсем не безвредный. А что насчет крика?

— Это не крик, — говорит она. — Рот не двигался. Грудь не поднималась и не опускалась. Если подумать, звук электронный, вроде х-у-м-м-м, но другой, более пугающий. Что-то передает этот звук, а голосовые связки мертвого Орка, или его кости, или что-то внутри служит приемником, который этот звук принимает.

Она сидит на спальнике, словно маленькая мисс Маффет[9] на своем пуфике, да только если бы к ней присоседился паучок, она бы не убежала в испуге. Раздавила бы рукой.

Я опускаю пистолет, все-таки засомневавшись, что Орк может ожить.

— Скажи, детка, а когда свет впервые погас и раздался этот звук, ты была здесь одна?

— Да.

— И потом вернулась?

— Как я тебе уже говорила, после нескольких лет с Хискоттом я мало чего боюсь. Я видела столько ужасного. Я видела моего кузена Макси… убитого Хискоттом, который орудием убийства выбрал семью.

Она настрадалась, и это печалит. Но она выстояла перед лицом невероятно сильного противника, и это вдохновляет.

— Пожалуйста, присядь, мистер Поттер.

— Откуда ты знаешь мою фамилию?

— Ты сам назвал ее Хискотту, когда он контролировал дядю Донни. И он приказал нам держаться от тебя подальше.

Я уже собрался назвать ей свое настоящее имя. Потом осознал, что кукловод сможет захватить контроль над девочкой, когда она покинет подземное убежище и вернется в «Уголок». В этом случае он прочитает ее и тоже узнает мое настоящее имя.

Говорят, что жрецы вуду, ведьмы и ворлоки не могут наложить на тебя заклятье, если не знают твоего настоящего имени. Это, вероятно, суеверная чушь. И в любом случае этот Хискотт не жрец вуду, не ведьмак и не ворлок.

Тем не менее я решил еще на какое-то время придержать мое настоящее имя при себе.

Пока недавний испуг не одарил меня первыми седыми волосами, я сидел на полу лицом к девочке, а мумифицированный монстр находился в нескольких футах справа. Теперь я переношу спальник в другое место, чтобы видеть и Джоли, и Орка.

— Ты сказала, что эти три дня в коттедже Хискотт болел, а потом он изменился и стал не просто Хискоттом. Что ты имела в виду… ты же не думаешь, что у него не было этой силы, когда он приехал к вам, но она появилась у него, пока он находился здесь?

И тут Джоли — семилетняя, когда жизнь в «Уголке» переменилась, — рассказывает семейную легенду, которую оттачивали и шлифовали за столами и у костров, в дни отчаяния и в дни хрупкой, но неугасающей надежды, когда они не решались обсудить мятеж, но пересказывали друг другу истории об этих годах угнетения, трансформируя свои страдания в сказание о выдержке, из которого могли почерпнуть храбрость.

Согласно этой легенде, доктор Норрис Хискотт прибывает на «Мерседесе S600», хотя обычно постояльцы гостиницы для автотуристов приезжали на куда более скромных автомобилях. Природа, похоже, скорбит о его прибытии. С рассвета холодный ветер дует с моря, принося с собой йодистый запах, идущий от гниющих водорослей, которые двумя днями ранее выбросил на скалы мощный шторм. Этот неприятный запах, пронизывающий холод, серое небо, обещающее дождь, вселяют в Гармони непонятную тревогу. Тетя Лу, оформляя Норриса Хискотта в коттедж номер девять, отмечает такую странность: кожаные туфли от «Гуччи», дорогие, сшитые на заказ брюки, часы «Ролекс» в золотом корпусе — и свитер из джерси с капюшоном, с обтрепанными рукавами и в пятнах, словно Хискотт вытащил его из мусорного контейнера. И пусть некоторые люди могли счесть этот день достаточно холодным, чтобы надеть перчатки, те, что на Хискотте, вызывают не меньшее удивление, чем свитер, потому что предназначены они для работы в саду. И он их не снимает. И не откидывает капюшон, пока тетя Лу оформляет ему коттедж. Она думает, что какой-нибудь парень может ходить в капюшоне в доме, но мужчина лет пятидесяти обычно так не поступает, особенно мужчина, занимающий достаточно высокое положение в обществе.

И он держится скрытно, ни разу не встретившись с тетей Лу взглядом.

Из рассказанного Джоли ранее вроде бы не следовало, что изменения в Хискотте, позволившие ему подчинять себе людей, также изуродовали его внешность. Но теперь становилось понятным, почему он так ненавидит красоту.

Вселившись в коттедж номер девять, он отказывается от уборки на том основании, что у него тяжелый грипп, но при этом отсутствием аппетита не страдает, много чего заказывает в ресторане. Оставляя дверь незапертой, он просит ставить еду на столик рядом с креслом в гостиной. Там же оставляет деньги за еду и чаевые. Сам, когда приносят заказанное, прячется в ванной.

Полностью трансформировавшись под воздействием вируса, или какого-то генетического материала, или еще какой заразы, подхваченной во время работы в Форт-Уиверне, он тут же объявляет этот участок земли своим личным королевством. Сфера его влияния во многом совпадает с границей «Уголка», кое-где не доходит до нее, в нескольких местах захватывает небольшие сопредельные участки. Из-за ужасных изменений его внешности он никогда не решится покинуть «Уголок гармонии».

В основе всей мозговой деятельности — электричество, и Хискотт способен отделять разум от мозга. Представьте это себе как флешку, на которую скопировано все, что он знает и чем он является, но только без самой флешки, потому что носитель — связное электрическое поле. При некоторых ограничениях по расстоянию он может передавать свое второе, невидимое, «я», этого фантомного Хискотта, посредством телефонных линий и с помощью других технических средств, таких, как электрические провода, водопроводные трубы и кабельные телевизионные каналы. Как змея, этот личностно-информационный Хискотт сворачивается клубком в телевизоре, лампе, бытовом приборе, а когда потенциальная жертва подходит достаточно близко, перескакивает в его разум и берет под контроль, тогда как настоящий Хискотт пребывает в своем доме.

В мгновение ока этот личностно-информационный Хискотт, действуя словно компьютерный вирус, не только захватывает контроль над разумом человека, но и устанавливает программу, обеспечивающую доступ ко всей информации, хранящейся в памяти жертвы. Покончив с этим, фантомный Хискотт возвращается к настоящему, и с этого момента на территории «Уголка гармонии» он получает постоянно действующий коммуникационный доступ к мозгу человека, в которого вселялся, а также контролирующие функции и может дистанционно управлять телом человека, как своим собственным.

Все это в полной мере доводится до каждого, кого Хискотт объявил своим подданным. И каждый знает, что кукловод может убить его бессчетным количеством способов, в том числе и отключив автономную нервную систему, которая контролирует деятельность внутренних органов, артерий и вен, желез… что приведет к мгновенной смерти.

Если один из Гармони попытается покинуть «Уголок» и не вернуться, наказанию подвергнутся члены семьи, наиболее близкие беглецу. Их смерть будет жестокой, медленной и крайне болезненной, но при этом они будут подвергнуты всевозможным мерзостям, которые так унизят их, вызовут такой стыд и презрение к себе, что они сочтут смерть за счастье. А для того, кто навлек на них эти беды, покинув «Уголок гармонии», груз вины будет невыносимым.