Петр не имел официальной должности или звания. Теоретически все крестьяне работали непосредственно на Ламберта. Пробыв в Окойтце несколько месяцев, я понял, что именно Петр являлся главным управляющим всего города.

Знание структуры Окойтца оказалось для меня весьма полезным в последующие годы. Большинство знати интересовалось исключительно поединками, охотой и «статусными играми» друг с другом. Если мне что-то требовалось для собственного «поместья» — санитарные меры или рабочие для фабрик, — достаточно было попросить одного из моих подчиненных обговорить все с неформальным управляющим.

Но я забегаю вперед.

Моим третьим подвигом был ткацкий станок. Граф настоял на том, чтобы установить его в зале. Он был недоволен положением дел в ткацкой промышленности и хотел похвастаться станком перед своими летними гостями. У него полностью отсутствовало понятие о хранении выгодного торгового секрета в тайне. Я не заметил, чтобы он когда-либо беспокоился о деньгах. Им руководило исключительно желание положить конец удушающей монополии в производстве материи.

Поймите, зал действительно очень просторный. Там можно было накрыть обед на сто персон. Он занимал большую часть первого этажа замка и имел потолок высотой четыре метра.

Чтобы станок занимал как можно меньше места, я подумал, что его лучше сделать вертикальным, чем горизонтальным. В общем-то ткацкий станок — довольно простое приспособление. Он имеет раму, на которой располагается несколько тысяч катушек ниток, идущих вниз сквозь изготавливаемую ткань. Я не знал, был ли это уток или основа. Я не ткач и решил придумать собственную терминологию. У нас не было ни основы, ни утки. У нас были длинные нити и короткие нити.

На станке крепилось несколько рамок, на которые набрасывались петлями длинные нити. Их предстояло распределить в нужном порядке и продернуть через них короткие нити. Простейшим числом этих гребней было два, но я хотел, чтобы на станке можно было производить более сложные ткани, типа твида, поэтому я установил шесть гребней, каждый из которых соединялся с шестой частью длинных нитей. Был челнок, держащий короткую нить, когда та ходит взад и вперед, и приспособление, которое скрепляет короткие нити. А также валик для готовой материи.

Я был уверен, что на современных ткацких станках есть специальные устройства, которые крепко держат длинные нити, а в готовой ткани немного ослабляют их. Но не мог придумать простой способ для всего этого. Он должен быть очень простым, поскольку нам нужна тысяча таких устройств.

Я решил эту проблему, проигнорировав ее. Плотник просверлил целый ряд дырок — 36 в ширину и 48 в высоту, прямо в деревянной стене графского зала. В них он забил 1728 крючков, чтобы держать катушки с длинными нитками. Это было удобное число, потому что равнялось двенадцати в кубе — или тысяче в нашей новой двенадцатеричной арифметической системе.

Отсюда нити перебрасывались вокруг шеста под потолком, снова спускаясь вниз под подвешенным шестом, который можно было поднять, когда нитки закончатся, затем снова вверх на четыре метра к потолку и снова вниз через гребни, к колотушке и валику с готовой тканью.

Таким образом, прежде чем ослабить каждую из тысячи катушек и вновь опустить подвешенный шест, можно было произвести восемь метров ткани.

Пусть не отличное, но вполне приемлемое решение.

В готовом виде ткацкий станок занял площадь около четырех квадратных метров, а если учитывать пространство для двух ткачей, то восемь. На нем можно было производить ткань шириной в два метра.

Однажды вечером, когда я разговаривал с Витольдом о гребнях, вошел пан Стефан. Он был облачен в доспехи и укутан в теплый плащ.

— Снова какое-нибудь колдовство? — устало поинтересовался он.

Витольд перекрестился, но ничего не сказал.

— Станок, чтобы ткать материю, — сказал я. — Сколько можно нести эту чушь о колдовстве.

— Чушь, да? Тогда как ты объяснишь сверхъестественное поведение своей любимой кобылы?

— Я купил Анну в Кракове меньше двух месяцев назад. Она всего лишь умная, отлично обученная лошадь.

— Правда? Знаешь, что я видел прошлой ночью? Я видел, как она вышла из конюшни, зашла в отхожее место и справила там нужду! Я проследовал за ней до ее загона и увидел, как она поставила на место загородку. Нормальные лошади так не делают!

Он гневно взглянул на меня.

— Да, конюх говорил мне, что она не пачкала свой загон, ну и что с того? Если собаку можно приучить к чистоплотности, то чем лошадь хуже? Я же говорил, что она превосходно обучена.

— Превосходно обучена? Да это просто какая-то дьявольская кобыла! Знай, Конрад, что мой отец, барон Ярослав — один из самых могущественных вассалов Ламберта, и он хорошо знаком с герцогом Хенриком. Клянусь, они узнают о твоих колдовских выходках! — выкрикнул он и вышел на улицу.

Витольд вновь перекрестился.

— Черт возьми, Витольд, неужели и ты поверил в эту чепуху? Ты сам строишь этот станок. Ты знаешь, что в нем нет никакого колдовства!

— Я делаю то, что мне приказывают.

Он продолжил работу, но было заметно, что бедняга перепугался.

Мы целый месяц сооружали станок, и затем, чтобы заправить его, я попросил принести 1728 катушек ниток, около пятисот метров каждая.

На меня посмотрели с ужасом. Такого количества ниток просто не существовало.

Я сказал, что это очень нужно, иначе я не смогу заправить станок. А еще столько же понадобится на короткие нити.

И девушки достали свои прялки и принялись за работу.

Теперь настала моя очередь прийти в ужас. Прялки были не больше маленького деревянного крестика. Вы натягивали пряжу между крестиком и вашей левой рукой, а затем правой рукой вращали крест. Так получались нитки. Затем вы обматывали вокруг креста полметра ниток, вновь растягивали шерсть и так далее.

Самым трудоемким этапом в производстве материи была отнюдь не работа на ткацком станке. Труднее всего было прясть. Я взялся за этот проект, не узнав вначале все параметры. Такого можно ожидать от новичка, но не от опытного инженера.

Я сказал девушкам убрать свои прялки и начал работать над прядильным колесом.

В течение пяти недель мы пытались запустить колесо, частично из-за того, что вначале мне пришлось изготовить деревянный токарный станок. Также мы потеряли неделю, потому что я не учел, что нужны две веревочные петли от колеса до веретена: одна — чтобы поворачивать катушку, а вторая — чтобы немного быстрее поворачивать веретено.

Наше первое прядильное колесо выглядело очень похожим на то, которое можно видеть в современных музеях, потому что я проектировал на его основе. Недостатков было немало; от них мы пытались избавляться в последующих моделях. Скамья оказалась неудобной, и на ней невозможно было работать в длинном платье. Наши придворные дамы носили либо платья до пола, либо вообще ничего. Платья длиной до икр носили крестьянки. От педали сводило ногу, и затем выяснилось, что если от большого пальца ноги к рычагу колеса привязать веревку, то работать намного легче.

Очень давно я узнал, что если операторам не нравится ваш проект, то машина не будет работать. Если им было удобно с веревкой на большом пальце — значит, пусть будет так.

Работа сильно облегчалась, если веретено находилось перед оператором на расстоянии вытянутой руки, а не располагалось горизонтально на уровне груди.

Наша третья модель была рассчитана на шесть операторов, которые сидели кружком лицом друг к другу. Работа была скучная, и им хотелось поговорить.

Чтобы управиться со станком, потребовалось шесть прядильщиц. Ламберт решил эту проблему, набрав еще несколько служанок.

Также понадобилось двое мужчин — один держит резец, другой поворачивает рычаг — шесть недель на нашем новом деревянном токарном станке, чтобы сделать достаточно катушек, на которые наматываются нитки.

Впоследствии я узнал, что прядение и ткачество — две из семи стадий в производстве самой грубой домотканой материи. Для хорошей конкурентоспособной ткани требуется около тридцати стадий.