— Знаю, знаю. Но прошу вас, давайте оставим этот разговор. Лучше объясните еще раз, зачем ролики должны скользить в сторону.

Спустя неделю моногамных отношений со мной Кристина вроде как закапризничала. Я отнес это на счет переменного женского настроения и решил попробовать с другими девушками.

Кузнец Илья вернулся с пятью мужчинами и четырнадцатью мулами, нагруженными гематитом и красным железняком. Маленький прииск в тридцати милях не обеспечивал достаточным количеством руды. Почти всю зиму Илья готовился делать древесный уголь из веток срубленных нами деревьев. Но я и не подозревал, что он сам переплавлял руду в железо.

Чтобы получить древесный уголь, Илья и его помощники рубили древесину и складывали ее в одну кучу. Весной, как только оттаяла почва, кладку накрыли целым ярдом земли. Оставили лишь маленькое отверстие вверху и еще меньшее внизу. Затем он поджег кладку. Следующие пару дней Илья проделывал отверстия, чтобы проверить процесс горения. Когда вся древесина обгорела, закрыл отверстия, что уменьшило огонь, и отправился за железной рудой.

— Привез сто пар петель, как и обещал, пан Конрад, и вам наверняка понадобится железо для этой штуки.

Он показал на недостроенную мельницу.

— Ты прав, Илья. Потом поговорим о пилах. Я видел топоры, которые ты сделал. Хорошая работа. Так много и всего за пять недель!

— Пять недель? Да я управился за пять дней! Это те же самые топоры, которыми мы пользовались зимой. Я их просто закалил. При этом форма не изменилась. Я снял топорища и положил топоры в горшок с горящим каменным углем. Правда, на третью ночь этот маленький гаденыш, которому я приказал поддерживать огонь, уснул. Наутро горшок был холодным. До сих пор не могу отыскать этого мальчишку; прячется от меня. Но топоры стали достаточно прочными, так что Бог с ним.

— Поздравляю, Илья. Ты изобрел цементирование стали. То, что у тебя получилось, — это сталь снаружи и железо внутри. Для топора неплохо.

— Ух ты. Я так и думал. Пила тоже должна быть стальная?

— Разумеется.

— Тогда найдите мне побольше глиняных горшков. В Окойтце ни одного не осталось. Поварам это не нравится. Графу тоже не понравится, если он почувствует вкус кислой капусты.

— Я знаю, где их взять. В Цешине есть медный завод, где используется много глины. Через пару недель рабочие привезут сюда детали для мельницы. Я бы уже отправил туда человека, но мне нужно разрешение графа, чтобы взять с него клятву. Возможно, ты его знаешь. Это Петр Кульчиньский.

— Знаю ли я его? Это же он погасил огонь! Если найду, ему не поздоровится.

— Ни в коем случае, Илья. Тронешь его, будешь иметь дело со мной. Я же сказал, он мне нужен. Как бы то ни было, он научил тебя делать сталь, так что вы квиты.

— Только ради вас. Весь месяц я буду выплавлять железо, но после этого мне понадобятся горшки.

Илья выплавлял ковкое железо в том же самом кузнечном горне, который он использовал и для других целей. Он накладывал уголь выше сопла мехов. Затем в стороне от мехов он клал руду, а рядом с мехами еще угля, пока горн не заполнялся.

Илья разводил огонь и медленно раздувал меха в течение двух часов, добавляя по мере сгорания очищенную руду и уголь. Затем его помощники начинали сильно раздувать мехи. Через три часа он брал щипцы и вынимал из горна раскаленную зернистую массу. Ее тут же клали на наковальню, и три здоровяка молотили по ней кувалдами. Илья поворачивал массу, чтобы она приняла форму прута.

Затем прут охлаждали и снова клали в огонь. Илья доставал еще кусок расплавленного металла, и процесс повторялся. Два человека продолжали раздувать мехи и подкладывать руду с углем.

Каждый прут четыре раза вынимали, отбивали и снова нагревали. К концу дня шесть человек, работая двенадцать часов, расходовали 40 килограммов руды и 200 килограммов древесного угля, но получали менее 10 килограммов ковкого железа.

— Знаешь, Илья, когда мы построим водяную мельницу, мехи будут раздуваться сами, а падающий молот будет ковать твое железо. Соорудим огромный горн, и ты сможешь один выплавлять в десять раз больше.

— Мехи, которые сами раздуваются? Молот, который сам кует железо? Скажите еще, что рыбы могут летать!

— Я знаю таких.

— Пан Конрад, если бы вы не были правы насчет стали, я назвал бы вас величайшим лжецом всего христианского мира. Я сделаю то, что вы хотите. Но я поверю в эти мехи и молоты, только когда сам их увижу.

Кристина по-прежнему оставалась неприветливой, поэтому я спросил ее, в чем дело.

— Пан Конрад, я не отталкиваю вас. Просто… ах, вы назвали бы это предрассудками.

— Расскажи, милашка.

— Пани Ричеза мне кое-что объяснила.

— Что же?

— Если считать дни после… ну вы понимаете, и ни с кем не спать с конца первой недели и до середины второй, то не забеременеешь. Я знаю, это глупо, я знаю, это предрассудки, но мне не хочется забеременеть и не хочется выходить замуж за крестьянина. Я не хочу состариться к двадцати годам и умереть в сорок, и…

Она заплакала в моих объятиях навзрыд. Успокоив ее, я сказал:

— Не волнуйся, милашка. Не нужно быть такой, какой ты не хочешь быть. Что касается воздержания в определенные дни, то в моей стране это называют методом календаря. Сам Римский Папа одобрил его.

Она поплакала еще немного. Мне же пришлось составить программу: полмесяца с Кристиной, полмесяца с другими.

К первому мая мы собрали модель ткацкой фабрики. Во дворе не хватало места, поэтому я спроектировал ее трехэтажной, высотой с церковь.

На верхнем этаже, с высокой остроконечной крышей, находились ткацкие станки. Второй этаж занимали прялки и чесальное оборудование. Первый этаж был для мытья и краски, с дополнительным местом под склад. Вдобавок я сконструировал лифт, чтобы поднимать и спускать материалы.

Мне хотелось сделать окна, но стекло стоило ужасно дорого. Даже несколько маленьких окошек обошлись бы дороже, чем все сооружение в целом. Отсутствие стекла и хорошего искусственного освещения было серьезной проблемой. Это уменьшало наши человеко-часы как минимум втрое. Польша расположена в зоне умеренного климата. Летом длина светового дня может достигать восемнадцати часов. Но летом, кроме двух месяцев после сева, большинство людей заняты на полях.

Зимой на полях делать нечего. Световой день часто составлял менее шести часов. Работать можно было либо на улице, либо возле открытого окна. От лампы на животном жире мало пользы, кроме того, жир вонял и дорого стоил: животные в тринадцатом веке были худые. В Цешине килограмм жира стоил в два раза больше килограмма постного мяса.

Полевые работы занимали полгода. Два месяца поздней весной оставались свободными для другой деятельности, но без хорошего источника света четыре зимних месяца практически бесполезны.

Хотя об электричестве не могло идти и речи, керосиновые лампы были вполне реальны. Первые в мире нефтяные скважины пробурил в Польше Игнаций Лукашевич, который простроил первый нефтехимический завод и изобрел керосиновую лампу. Но в ближайшие пять лет наша технология не могла достичь такого уровня.

Восковые свечи? Чтобы лишь немного осветить фабрику, понадобится тридцать свечей. По моим подсчетам, потребуется шестьсот ульев, чтобы воска хватило на всю зиму.

Короче говоря, я проектировал фабрику, которая будет работать только два месяца в году.

Когда я объяснил проблему графу, он в свойственной ему манере моментально решил ее. Он просто приказал каждому из своих 140 рыцарей присылать ему одну-две крестьянских девушек на период от Пасхи до Рождества. Им платили сукном, и все были довольны. Но я забегаю вперед.

Граф Ламберт вернулся утром первого мая. Этот день был очередным праздником. С ним прибыло около тридцати рыцарей и много знати, среди прочих отец пана Стефана. Я посчитал наилучшим оставить Ламберта наедине с его гостями, пока меня не пригласят.

После полудня я смотрел соревнования лучников. Крестьяне стреляли по мишеням, находившимся в пятидесяти ярдах от них, причем делали они это не хуже современных стрелков из лука.