Через два месяца Веня был счастлив. Посетители в музей не заходили. Коллекцию образцов горных пород, напоминавших о геологе, он самолично запрятал в темный угол.

При музее оказалась отличная библиотека, собранная стараниями многих поколений директоров. В тишине этой библиотеки Веня понял, что должен стать писателем. К этому его обязывал долг пережитых мытарств.

Директорство в норковом питомнике Семен Семенович Крапотников принял без удивления. Точно так же он согласился бы руководить раскопками мамонта, часовой мастерской или лесозаготовительной конторой.

Перед тем как принять назначение, он установил:

Норка относится к семейству куньих.

Объектом клеточного звероводства является так называемая американская норка, имеющая шкурку коричневого цвета.

Мех норки имеет круглогодичный выход и чрезвычайно стабилен по цене на международном рынке.

Питается норка мелкими млекопитающими, рыбой и даже земноводными, то есть обычными лягушками. Более подробно о питании следует смотреть в работе кандидата биологических наук В. С. Попято «Рационы кормления при вольерном содержании пушных зверей».

Хозяйство располагалось в полутора километрах от городка, в неширокой, заросшей травой долинке. Городок отсюда был виден как на ладони.

Прежний директор, одышливый мужчина, водил Семена Семеновича по хозяйству и равнодушно тыкал коротким пальцем: «Это то, это то…» Дощатые заслонки вольер были подняты по случаю хорошей погоды, Коричневые зверьки ловко бегали за проволочной сеткой, косили темными бусинками. Семен Семенович легкомысленно сунул за проволоку палец. Одышливый мужчина вздохнул и сказал: «Откусят. Очень уж до жратвы охочи».

Мимо быстро, так что раздувалась юбка, прошла молоденькая работница Соня. Покосила на начальство смуглое, крутое, с раскосыми глазами лицо. «Егоза», — сказал ей вслед прежний директор и ушел, тяжело ступая по обрезкам досок, испорченным кормушкам и разному хламу неизвестного происхождения. Ушел насовсем. Семен Семенович остался у клеток. Несколько зверьков кончили возню и подошли к сетке, прижав к ней острые мордочки. Похоже, хотели спросить: каков будет новый директор, с каким характером человек?

Социологи не ломали копий из-за Топоркова, Бедолагина и Янкина. Они их просто не знали, Но если бы какой-нибудь пытливый исследователь пропластков человеческих судеб добрался до маленького города на берегу Охотского моря, то он смог бы применить к Топоркову и Бедолагину или Бедолагину и Янкину лишь два расплывчатых принципа:

а) Все трое занимались тем, что добывали средства к существованию.

б) Средства к существованию они добывали нерегламентированными путями.

Нижней границей в этом свободном предпринимательстве был уголовный кодекс, который все трое свято чтили. Верхней — абсолютная неспособность ежедневно начинать и кончать работу в одно и то же время.

Причина, поставившая всех трех на такой путь, затерялась в тумане десятилетий.

Давняя дорога привела их в молодости на Север. Их можно было видеть со старательским лотком в руках и с плотничьим топором на какой-нибудь малокалиберной стройке. Возможно, их гоняла мечта о длинном рубле, возможно, просто страсть к перемещению, которая, как известно, принимает различные формы. Большинство страстей ушло вместе с десятилетиями. Неизвестно также, какая причина привела их в маленький город на берегу Охотского моря. Их потребности состояли из чая, папирос, хлеба и сахара. Они умели делать все. Маленький город на берегу Охотского моря был идеальным местом для такого существования.

Топорков был мал ростом и худ. Бедолагин высок, жилист и тощ. Янкин был просто волосатого вида мрачным мужчиной.

Все трое носили армейские гимнастерки, купленные где-то по дешевке, и хлопчатобумажные полосатые штаны. Мосшвеевские кепки со сломанными козырьками и молчаливость ставили точку во внешней характеристике этих людей. Положенный для общения запас слов выдавался лишь изредка в сериях: «а вот однажды», «к примеру возьмем», «в одна тысяча девятьсот…», «снасть, она…» и т. д.

Тема первого Вениного романа наметилась сразу. «Жизнь сурового северного городка с мужественными людьми и романтическими судьбами главных героев». (Не будучи искушенным в литературе, Веня для простоты мыслил стандартными формулировками.) Именно по этому плану Веня уже около месяца изучал жизнь. Опыта у него, конечно, не было. Веня подолгу толкался в магазинах, ходил на морской берег, где пацаны в отцовских резиновых сапогах обманывали бычка на красную тряпочку, и выбирался на окраины, где у иных домов (вот он, колорит) подыхали от безделья косматые упряжные псы.

Главный герой с романтической судьбой был. Ехидно остроумный молодой человек, капитан институтской сборной по баскетболу и свой парень. Это вначале. А потом жизнь у него закручивалась вовсе не по стандарту.

Но все оказалось не так просто, как думалось в тишине музейной библиотеки.

Столпы экономической жизни города — грек Згуриди и Семен Семенович Крапотников оказались соседями. Их разделяли только бревенчатая стена и полоса травы между дощатыми крылечками. Вначале дощатые крылечки послужили ареной знакомства, затем стали местом ежевечерних встреч. Семен Семенович уже наизусть знал историю жизни этого тихого человека. Обычная и необъяснимая история о том, как человеку «захотелось куда-то поехать».

«Хорошо, спокойно живем, — говорил Згуриди. — Очень хорошие люди. Всех знаешь, тебя все знают. Мы с Марусей думали: скопим денег, купим каменный домик на Черном море. Я раньше в Одессе жил. Очень хотел каменный домик. За три года хорошо скопили. Приехали туда. А жарко, людей много. Понимаешь, мне, греку, жарко. Через полгода я этот город во сне стал видеть. Не понимаю сам почему, а вижу его во сне. Очень редкий грек я, вот что иногда думается».

Семен Семенович слушал, поддакивал, с коротким смешком рассказывал забавные случаи своей жизни.

Так за несколько вечеров он узнал всю историю жизни городка и всех его достойных упоминания обитателей. Однажды Згуриди рассказал о системе экономических взаимоотношений внутри города. Семен Семенович слушал не очень внимательно.

По Згуриди получалось так. Около пятисот жителей городка работали в разных учреждениях. Получали зарплату. Остальные жители перераспределяли ее между собой. Остальными были «добытчики». Добытчики солили рыбу. Продавали огурцы и капусту. Из собственных парников. Поставляли свинину, дрова и кетовую икру. Два человека жили тем, что жгли известь для беления потолков. Получалось — городок был натуральным хозяйством и не выдавал ничего, кроме административных функций управления большим краем.

— Чудеса, — охотно посмеялся Семен Семенович. — Консервная банка без дырки…

На крылечке было тихо. В комнате Згуриди перестал шуметь примус. Значит, сейчас их позовут пить чай. С моря доходил дальний шум: где-то в океане бушевал шторм, и отголоски его разбивались о здешние тихие берега.

— Чудеса, — повторил Семен Семенович и вдруг почувствовал, как рождается волнующий холодок идеи. Идея возникла и мягко, но властно расперла грудь.

Консервная банка без дырки? А норковый питомник? Как же он не мог понять этого раньше? Не жалкое ателье с плюшевыми жакетками, не одноэтажные учреждения со стеклянными вывесками, не двести норок у одной кормушки, а грандиозный питомник — вот идея! В этом заключалась историческая, социальная, географическая и какая хотите роль городка. И личная задача С. С. Крапотникова. Голова кружилась. Это была идея!

Городок спал. Спали работники учреждений с вывесками: «РАЙ…» и «ГОР…», спали домохозяйки, похрапывали добытчики.

Плескался в отголосках шторма набитый рыбой Тихий океан. Грандиозная кормушка для гигантского питомника. Большинство женщин земного шара и не мечтали в это время о норковых шубах. Министры финансов решали валютные проблемы, помня, что существует зверек, мех которого равносилен самой твердой валюте. Главное — в чьих руках этот мех находится.