Гори в полном молчании предавался собственному страданию. В Фивах он старательно избегал многочисленных родственников и любил, переодевшись в простую крестьянскую одежду, гулять по берегу реки, бродить по городским базарам или же часами простаивать в храме Амона, укрывшись за какой-нибудь колонной и наблюдая, как изнутри поднимается в голубое небо дым ладана. Он даже пытался молиться, но молитвы не шли на ум. В душе царили горечь и черная злоба.
Как-то раз, отправляясь на прогулку подальше от дворца и храма, туда, где вдоль берега реки тянулась запруженная повозками дорога, Гори вдруг услышал, как его окликнули по имени. Он остановился и оглянулся, прикрыв от солнца глаза ладонью. Меньше чем в десяти шагах от него остановились носилки, и чья-то ручка отдернула штору. Гори успел заметить длинную смуглую ногу, перехваченную блестящими золотыми браслетами, и край белоснежного одеяния. На один краткий миг сердце его сильно забилось, и он бросился к носилкам, ожидая найти в них Табубу, но вот изнутри высунулась женская фигура. Она оказалась меньше ростом и моложе, нежели та, что так захватила его воображение, – Гори приветственно улыбалась Неферт-кай, дочь главного царского архитектора. Он смутно помнил эту девушку – они познакомились во время его последнего приезда в Дельту. Живая и хорошенькая, она сидела тогда рядом с ним за пиршественным столом, а потом приложила все возможные усилия, чтобы только заставить Гори поцеловать себя. Он подошел к носилкам, а она почтительно поклонилась.
– Приветствую тебя, Неферт-кай, – глухим голосом проговорил Гори.
– Значит, я не ошиблась, – весело воскликнула девушка. – Это сам царевич Гори. Я знала, что ты приедешь в Фивы на похороны бабушки, но никак не надеялась, что ты узнаешь меня. Я польщена, царевич!
– Как мог бы я забыть тебя? – Гори подхватил ее шутливый тон, изо всех сил стараясь, чтобы она не заметила его мрачного настроения. – Тебя трудно причислить к самым скромным и неприметным! Я рад снова видеть тебя, Неферт-кай. Куда ты направляешься?
Она засмеялась, обнажив ровные белые зубы.
– Я намеревалась посвятить некоторое время уединенным молитвам, но, сказать по правде, царевич, я просто искала предлог, чтобы улизнуть из дворца. Там так мало места, и в своих комнатах мы просто сидим друг у друга на шее. Едва могу вздохнуть. А ты куда?
– Я как раз только что окончил свои молитвы, – ответил Гори серьезным тоном. – Я думал, может быть, стоит немного прогуляться по берегу.
Ему было почему-то очень приятно беседовать с этой девушкой. Она – словно само воплощение свежести, не мудрствующее понапрасну, здоровое, веселое создание, всегда готовое отдаться радости жизни. Ее густые, блестящие на солнце волосы были заплетены в четыре тугие косы, спадающие на почти обнаженную грудь с такой безупречной гладкой кожей, ее ясные глаза задорно улыбались, лучась энергией жизни и радости. Мрачная злоба, не оставлявшая в последнее время Гори, стала понемногу рассеиваться.
Она скорчила гримаску притворного ужаса:
– Как, царевич прогуливается в полном одиночестве? Без друга и без охраны? Но у меня есть прекрасная мысль. Что если нам найти где-нибудь на реке уединенный уголок и вместе поплавать? А молитву я могу отложить на вечер. Амон не станет возражать.
Первым желанием Гори было принести извинения и под каким-нибудь предлогом отказаться, но он, словно бы и сам того не желая, уже улыбался ей в ответ.
– Спасибо, – сказал он. – Для меня не могло бы сейчас быть ничего более приятного и желанного. А тебе известно такое уединенное место?
Нет, но мы прикажем, чтобы носильщики двигались вперед, а мы тем временем присмотрим по дороге что-нибудь подходящее. Фивы, в конце концов, обыкновенный город. – Отодвинувшись чуть в сторону, она похлопала рукой по примятой подушке, на которой только что сидела. – Садись в мои носилки, царевич.
И опять он хотел было отказаться от приглашения и пойти рядом пешком, но, сам того не желая, ловко скользнул внутрь. Носилки поднялись в воздух и, раскачиваясь, двинулись вперед.
– Найди тихий уголок на берегу, Симут! – приказала она, обращаясь к старшему носильщику, потом, опустив занавеси, повернулась к Гори. Ее чистое, невинное лицо было в каких-то дюймах от его собственного. И Гори вдруг с отвращением осознал, какая грязная на нем юбка, какие спутанные волосы, а сам он с головы до ног покрыт песком и пылью. – Будь ты лет на десять моложе, я бы сказала, что ты – несносный мальчишка, который убежал из дому, – честно призналась девушка, внимательно осмотрев своего спутника. – У тебя такой вид, словно ты уже пережил массу захватывающих приключений. А твой царственный отец знает, чем ты сейчас занят?
Охваченный восхищением, Гори не смог сдержать улыбки.
– Приношу свои извинения, Неферт-кай, – смиренно проговорил он. – Мою душу тревожит одна вещь, и я не в силах думать ни о чем другом, кроме этой своей печали. – Он в задумчивости провел руками по спутанным волосам. – И эта встреча с тобой представляется мне весьма своевременной…
Потому что ты прекрасно понимаешь, что тебе просто необходимо срочно помыться! – закончила она с хихиканьем. – Царевич, ты совершенно невыносимый, невоспитанный и непредсказуемый человек. Ты появляешься при дворе, словно только что с неба свалился. Ты задумчиво бродишь по коридорам и по саду, не замечая ни души вокруг себя, уносясь в неведомые дали на крыльях собственных мыслей, а потом вновь исчезаешь так же неожиданно, как появился. И когда моим друзьям и подругам надоедает обсуждать дурацкие ужимки придворных, ты, и никто другой, становишься предметом их рискованных шуточек и насмешек, за которые запросто можно получить по губам. Люди говорят, например, так: «Мне кажется, вчера вечером у фонтанов я видел царевича Гори, но точно сказать не могу. Он опять при дворе?» Наверняка об этом не знает никто из нас, и тогда мы пускаемся в бурные обсуждения твоей таинственной личности и принимаемся на чем свет стоит бранить тебя за высокомерный и несчастный вид. – И она опять захихикала, извиваясь от душившего ее смеха. Вся дышащая жизнью, пряными ароматами благовоний – такова была яркая представительница молодого благородного сословия Египта.
Гори охватило жгучее желание излить перед ней душу. Ему хотелось, склонившись к этому похожему на раковину ушку, рассказать все без утайки, хотелось увидеть, как ее веселое лицо нахмурится и станет серьезным. Однако он сдержал свой порыв. «Пусть лучше все будет так, как сейчас, – решил он. – Пусть она остается такой же веселой и забавной, пусть радуется жизни и на один-единственный день поможет и мне выбраться из плена собственных страданий».
– А я и не знал, что моя персона вызывает такой живейший интерес, – честно признался Гори.
Она лежала на спине, согнув ноги в коленях, а в пальцах вертела увядший цветок лотоса.
– Возможно, все это преувеличение, – согласилась она без тени раскаяния. – Возможно, в тебе вообще нет ничего загадочного. А то, что нам с подружками представляется таинственным и нездешним, на самом деле является свидетельством одной лишь пустоты и бессмысленности. Женщины ведь так по-глупому романтичны, ты согласен, царевич?
«Лишь некоторые из них, – подумал он мрачно. – А некоторые жестоки, другим же романтика совсем ни к чему, им подавай только деньги и власть, а есть и такие, что свою красоту используют во вред ближнему».
– В романтике нет ничего плохого, – твердо заявил он. – Любовь – восхитительное чувство, правда, Неферт-кай?
Она глубоко вздохнула.
– Ты так считаешь, царевич? Ты знаешь, какова любовь? Может ли мужчина предаваться бесплотным мечтам, может он стоять, ничего вокруг не замечая, и бессмысленно смотреть куда-то вдаль? А способен он стащить браслет или даже обрывок папируса, что держал в руках предмет его желаний, чтобы потом, когда никто не видит, целовать этот обрывок и страстно прижимать к груди? – Она повернулась и смотрела на него с насмешливой серьезностью. – Так бывает?
