Хаэмуас покачал головой, но его голос, когда он наконец заговорил, звучал слабо и неуверенно.

– Не могу, – прошептал он. – В ней моя жизнь, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она оставалась со мной. Ты ошибаешься, Солнышко. Ни один человек в здравом уме не усомнится в том, что моя любимая – самая прекрасная, самая одаренная и самая желанная из всех женщин на свете. Я вполне допускаю, однако, что ее родословная не совсем безупречна. Возможно даже, этой родословной вообще не существует.

– Гори не стал бы умышленно причинять вред Табубе, – сказала Шеритра.

В голове у нее стучало, все тело ломило от усталости, хотелось спрятаться в надежном укрытии, хотелось обо всем забыть, но она чувствовала, что за поспешным арестом Гори скрывается нечто большее. Ей казалось, что отец слишком быстро, с какой-то странной готовностью воспользовался случаем, чтобы лишить его свободы, чтобы полностью держать его под контролем. Она подошла к нему совсем близко, и они стояли, долго и печально глядя друг другу в лицо. Тьма рассеивалась, и серый безжалостный свет первых лучей Ра уже проникал в комнату сквозь закрытые ставни.

– Гори вовсе не хочет причинять Табубе вред. Он любит ее так же горячо, как и ты. И за это чувство он ненавидит себя, а не ее и, уж конечно, не тебя. Отец, существуют ли заклинания, способные снять смертельное проклятие?

Он поморгал.

– Да.

– Можно мне взглянуть?

И опять на его лице появилось уже знакомое ей выражение звериной хитрости и изворотливости.

– Нет, нельзя. Эти заклинания – вещь сложная и опасная, обращаться с ними в силах лишь маги и чародеи, люди, наделенные знаниями и правом произносить эти страшные слова.

– Тогда ты сам произнесешь такое заклинание, чтобы спасти Гори?

– Нет. Я не знаю наверняка, что на него наложено смертельное заклятие, а если произнести спасительное заклинание, то оно лишь причинит ему еще больший вред.

– О боги, – тихо произнесла Шеритра, отступая от отца. – Ты хочешь его смерти, да, хочешь? Ты внушаешь мне ужас, отец. Может быть, и мне стоит покончить с собой прямо сейчас, избавив тем самым тебя от лишних хлопот? Зачем дожидаться, пока Табуба решит, что я ей только мешаю?

Он не отвечал. Он по-прежнему стоял на одном месте, и безжалостный утренний свет подчеркивал каждую складку, каждую морщину на его стареющем лице. Крик боли, муки и разочарования вырвался из груди Шеритры, и она бросилась прочь из комнаты.

«Я должна успеть вернуться в его кабинет, пока слуги помогают ему умыться и одеться, – в отчаянии думала Шеритра на бегу. – А также пока не сменилась ночная стража. О, как мне страшно! Но Антефа нельзя больше впутывать в эти дела. Все, что мне предстоит сделать, я должна буду сделать сама. Жаль, что здесь нет Хармина». Она чуть не врезалась в двоих слуг с метелками и тряпками в руках, и те поспешно отскочили, прижимаясь к стене и поклонами выражая ей свои извинения.

Дом просыпался. Совсем скоро целый отряд музыкантов и слуг отправится по своим делам, чтобы разбудить и помочь одеться господам. Слуги станут осторожно стучаться в двери, неслышным шагом под нежные звуки арфы приближаться к постелям, предлагая своим господам на серебряных подносах утреннее питье. «Но к материнским покоям они не придут, – уныло подумала Шеритра. – Эти комнаты стоят теперь пустые. Я еще не успела почувствовать, что мне ее не хватает, но теперь, когда она уехала, сама душа этого дома стала чахнуть. Табуба, конечно, постарается занять ее место, но оно вовсе не по ней, ей не справиться с этой ролью». Шеритра заставила себя не думать сейчас о будущем. Она замедлила шаг и приветствовала сонного стражника, несущего караул у входа в ее покои. К своему удивлению, она увидела, что Бакмут сидит на стуле и на ее лице не осталось и следа сна. В руке она сжимает какой-то свиток. Завидев Шеритру, служанка встала и поклонилась.

– Доброе утро, Бакмут, – сказала Шеритра. – Я вижу, ты тоже не долго спала.

Девушка подошла к своей госпоже и протянула ей свиток. На нем виднелась царская печать Рамзеса. Взяв в руки папирус, Шеритра заметила, что послание адресовано Гори.

– Как он к тебе попал? – резко спросила она служанку.

– Я его перехватила, – с решительным видом заявила девушка. – Вчера его привез царский посланник, и, к счастью для нас, в поисках царевича он оказался у твоих дверей. Если бы он углубился дальше в дом или заблудился, оказавшись тем самым поблизости от домика наложниц, это послание, вполне возможно, попало бы совсем в другие руки. А я спрятала его у себя, вот только вчера вечером, когда приехал твой брат, забыла сообщить ему об этом свитке.

– Что ты такое говоришь? – спросила Шеритра, нахмурившись.

– Я говорю, что больше не доверяю ни единой душе в этом сумасшедшем доме, – бесстрастно заявила Бакмут.

Шеритра в задумчивости смотрела на свиток.

– Моего брата заключили под стражу, – сказала она наконец. – Стоит ли мне самой прочесть это послание или же попытаться каким-то образом передать его адресату? Должно быть, здесь содержится ответ на его призывы о помощи. – Служанка по-прежнему молчала. – Ты все правильно сделала, Бакмут, – сказала ей Шеритра, передавая девушке папирус. – Сохрани его пока у себя. Сейчас у меня нет времени на чтение. Мне надо идти. Если кто-нибудь станет меня спрашивать, скажи, что я легла спать и не хочу, чтобы меня беспокоили.

Бакмут кивнула, поджав губы и не говоря ни слова. Улыбнувшись ей на прощание, Шеритра вышла.

У отцовского кабинета на страже стоял все тот же воин, который пустил их троих внутрь. От бессонницы глаза у него покраснели и припухли. На этот раз Шеритре без особого труда удалось уговорить его пустить ее в кабинет, и едва только она закрыла за собой дверь, как до ее слуха донеслись шаги другого стражника, пришедшего на смену караула, послышались слова приветствия. «Отлично, – подумала она. – Если мне повезет, этот человек так и не узнает, что я здесь».

Таинственная и зловещая атмосфера, царившая в кабинете этой ночью, теперь полностью рассеялась. Ра уже высоко поднялся над горизонтом. Лучи солнца, падающие на пол, а также крупинки пыли, так ясно различимые при ярком утреннем свете, которые совсем скоро выметут усердные слуги, не оставляли для призраков и мрачных теней ни единого уголка. Шеритра немного успокоилась. Сделав глубокий вдох, она вошла во внутреннюю комнату. Дверь по-прежнему была распахнута настежь, шкатулка со сломанным замком стояла на полу.

Шеритра не стала долго раздумывать. Она села на пол, поджав под себя ноги, и выхватила наугад из шкатулки несколько свитков. В глубине души она понимала, что поставила перед собой непосильную задачу, что даже если ей по какому-то немыслимому везению и удастся отыскать нужный свиток, у нее ни за что не получится произнести заклинание как положено, выполнить все необходимые колдовские действия. Но если Гори суждено умереть, а она не сделает все, что в ее силах, она до конца жизни себе этого не простит.

Прошло немного времени, пока она сидела на полу, изо всех сил стараясь разобраться в путанице таинственных иероглифов, когда снаружи за дверью послышались голоса – голос стражника и мощный отцовский бас, который ни с кем не спутаешь. От страха душа у нее ушла в пятки. Швырнув свиток в шкатулку, она принялась искать какое-нибудь подходящее укрытие. Отец, видимо, не стал тратить время на умывание и туалет, он сразу же поспешил своими глазами оценить, какой ущерб нынче ночью они ему нанесли. Комната была совсем маленькой, мебели немного, но между стеной и длинным рядом шкатулок и ящиков оставалось узкое пространство. Недолго думая, она протиснулась в эту щель и легла, упираясь спиной в стену. Сквозь просвет между ларцами ей был виден покореженный угол одного из ящиков, а также нижняя часть входной двери. Стараясь дышать как можно тише, она напряженно ждала, едва не теряя сознания от ужаса.

Вскоре появился отец. Он остановился прямо в дверях. До ее слуха донеслись его раздраженные восклицания при виде устроенного в комнате беспорядка, потом она увидела совсем близко от себя его голые ноги. Опустившись на одно колено, он принялся просматривать свитки, возможно пересчитывая их, чтобы удостовериться, что все на месте.