— Я уж точно не извращенка!

— Вам это понравилось. Да признайтесь же себе ради Бога, вы в конце даже укусили меня в плечо. Вы...

Укусила его в плечо? Неужели? Нет, конечно, она не могла этого сделать. Эмма прикусила губу и покраснела. Она еще кое-что вспомнила. Она действительно это сделала. Такое бывало с ней раньше, она знала, что на это способна. Лицо ее пылало от стыда. О Боже, это чувство: как будто все сжимается и дрожит, этот трепет, такое всепоглощающее, такое редкое чувство... Только оно никогда не наступало так быстро, и, что еще хуже, оно еще не вполне испарилось. Она не знала, как называется то, что только что совершило ее тело. Но что-то еще осталось от того чувства, что-то неуловимое, как эхо. Это тепло, разлитое по животу, эта нега, приятная нега везде, но особенно в животе и между ногами.

— Я не кусала вас за плечо, — пробормотала она.

— Вот, — сказал он и приподнял бровь в выражении забавного недоумения и легкого раздражения. — Смотрите!

Эти мужчины, эти заносчивые существа! Как будто это его надо было сейчас успокаивать! Чего доброго, он сейчас начнет опять вытаскивать рубаху из штанов, расстегивать ее, показывать ей свои плечи.

— Не снимайте рубашку, — с сарказмом сказала она. — Все верно. Я вам позволила. Только не думайте, что я позволю вам это вновь. Даже не мечтайте. — Она с трудом верила в то, что это случилось. Через полчаса после знакомства, так сказать. С... — на этот раз ее действительно весьма обеспокоило это обстоятельство — со связанными за спиной руками. Так до какой степени она испорчена и развращена, если могла совершить такое? Это он виноват.

Да, все верно, но и она тоже, с глубоким презрением к себе подумала Эмма. Господи, ну разве ей не нравились смуглые красавцы? И разве Стюарт Эйсгарт не был одним из них? Он точно принадлежал к ее любимому типу: красивых и пренебрегающих нормами общественной морали. Шалопаев, плутов и негодников и белых ворон (черных овец — так лучше). Да уж, этот представитель правящего класса, столь сосредоточенно застегивающий сейчас ширинку, смог бы переплюнуть по части негодяйства чуть ли не всех ее знакомых.

Она встала очень медленно, боясь, что не удержится на ногах. О, ее тревога была напрасной. Она прекрасно себя чувствовала. Лучше, чем когда-либо. Это приятное тепло в животе не собиралось исчезать. И в то же время она почувствовала расслабленность, которую годами не испытывала. Обновленная, возрожденная к жизни. «Вероятно, это после того, как поняла, что бояться нечего», — заверила себя Эмма. Более вдумчиво подходить к этому вопросу она не хотела.

— Мы не станем делать этого больше, — повторила она. Он посмотрел на нее с особой пристальностью, она даже вынуждена была отвернуться.

— Жаль, — сказал он. — Вы не хотите об этом поговорить?

— Нет.

Она поймала его взгляд. Он справился с застежкой на брюках и быстро провел по ней рукой, словно чтобы удостовериться, что все в порядке.

— Как хотите, — ответил он безразлично и подбросил ей носком сапога ее сапог. — Одевайтесь. Так какой у нас план?

— Какой план?

— План, касающийся «денежного мешка». Или как там вы его называете. Сначала надо раздобыть мешок, а потом запускать хлопушку. — Он рассмеялся.

— Очень забавно.

Эмма взяла сапог и села на пол, чтобы надеть его. Сесть на стул она не могла себя заставить. Она натянула один сапог, потом другой в полном молчании. Мышцы ее до сих пор слегка дрожали — после пережитого.

— Вы готовы?

Эмма повернула голову и увидела, что Стюарт уже стоит у дверей и держит свое пальто, ее пальто и небольшой вещевой мешок, где лежал парик и, вероятно, пять сотен фунтов, ибо денег на кровати больше не было.

— Куда мы направляемся?

— В мой номер. Упакуем вещи. Там же вы мне объясните все детали комбинации, с помощью которой надеетесь перехитрить моего дядю.

— Я не могу. Я должна посмотреть на одного барана. На ферме Станнелов. Я должна ехать туда, меня там ждут. — Она состроила гримасу. — Я собиралась купить нового барана за ваши пятьдесят фунтов, раз моего старого вы задавили.

Он понимающе кивнул.

— Ферма Станнелов далеко?

— Шесть миль отсюда.

— Отлично, едем вместе. Я пошлю за экипажем.

Как замечательно! Вот нашлась еще одна причина, по которой они не могут продолжить общение.

— У меня стоит ослица возле каретной.

— Мой лакей доставит ее туда, куда надо. Так куда ее надо доставить?

Он забросил на одно плечо все свои вещи, а другим навалился на дверь. Красавец в крахмально-белой рубашке, не желающий задерживаться ни на минуту.

Должно быть, что-то такое было в его одежде или манере носить ее, что эти простые вещи: белая рубашка без всякого шейного платка, простые бежевые брюки, заправленные в черные сапоги, — вещи, которые мог бы носить любой деревенский житель, безошибочно выдавали в нем аристократа голубых кровей. Он был так красив и элегантен, что прямо глаза этим жег.

Эмма смотрела на него во все глаза и думала о том, что им действительно предстоит через это пройти — ей и виконту Монт-Виляру. Она не хотела думать о том, что уже было между ними. Теперь все в прошлом. Мать Эммы часто наставительно замечала ей, что жить надо настоящим. «Ты такая мечтательница, Эмма, — говаривала она, когда Эмма была совсем юной. — Перестань мечтать, перестань придумывать всякое и стань практичной».

То же самое сейчас Эмма говорила себе: «Сконцентрируйся на том человеке, что стоит перед тобой. На том человеке, который буквально силой заставляет тебя обмануть своего дядю».

Ей пришдось собрать волю в кулак, чтобы легко и непринужденно ответить на его вопрос. Она постоянно повторяла мысленно его имя без всяких регалий, чтобы не заискивать, чтобы перестать смотреть на него снизу вверх, как хотелось. Пусть завоюет ее уважение, как это было между мужчиной и женщиной в прежние времена. А пока он может рассчитывать только на показную вежливость.

— Я полагаю, ее надо доставить Джону Такеру, — сказала она, стараясь держаться на равных. — Вы знаете, где это?

— Может, в деревне? В таком случае мой слуга вполне может спросить и найти место. Что-нибудь еще?

Он знал, что она ищет предлог, как бы увильнуть от обязательств. И тут ее осенила идея.

— Вы не шутили, когда говорили о том, что заседаете в палате лордов? Если вы хотите сделать карьеру политика, вам не стоит затевать эту бодягу с дядей. Вы не можете позволить себе скандал.

— Мы не говорим о скандале, не так ли?

— Но риск есть. — Как интересно! Он не отрицал своих политических амбиций. Этот неортодоксальный пэр действительно делал ставку на свое место в высшей палате законодательного собрания. Эмма ликовала. Итак, у нее оказались карты на руках, карты, способные побить его собственные.

— Стоило ей предать известности то, что уже случилось...

И тогда он сказал:

— Так, к вашему сведению. Я вполне серьезно отношусь к своему праву и обязанности присутствовать на заседаниях палаты лордов. Но никаких серьезных дебатов до Пасхи не будет. Что касается скандала, то я его не хочу. Но политика — не слишком чистая игра. Миссис Хотчкис, перед вами человек, который достаточно удачно обошел все козни турецких халифов, не нарушил ни одного пункта сложного и запутанного персидского протокола и довольно долго играл немаловажную роль при дворе российского царя. Что касается политических интриг, я могу дать фору любому англичанину. Я думаю, что справлюсь с любой ситуацией. Хотя, — добавил он, — спасибо вам за заботу.

Эмма пошла ва-банк.

— Я могла бы рассказать людям, что вы делаете.

— Да, могли бы, но я бы представил все наоборот.

— Не важно, что бы вы сказали. Газеты бы все напечатали, и читателям, я думаю, стало бы интересно.

— Вне сомнений.

Она оттолкнулась от пола и, медленно вращаясь, для лучшего эффекта обхватив колени руками, оказалась с ним лицом к лицу.

— Люди могут плохо о вас подумать.

Он засмеялся.