А потом был второй посетитель, третий, четвёртый, и так два дня подряд я слушал, казалось бы, неправдоподобные, но на самом деле более чем реальные истории о взятках в высшем партийном эшелоне республики.

Из этих рассказов складывалась стройная система подкупа должностных лиц снизу доверху, где честному человеку нужно было иметь настоящее мужество, чтобы не оказаться в этой цепочке взяточников. Эти люди в основном и приходили ко мне.

Сейчас об этих делах достаточно хорошо известно, ну, а тогда картина, которая открылась, произвела на меня шокирующее впечатление. Я решил по приезде в Москву обязательно рассказать обо всем Горбачёву.

Когда я уезжал, произошёл ещё один симптоматичный эпизод. Я попросил выписать счёт за питание в гостинице, чтобы расплатиться. И вдруг мне говорят: за все уже заплачено. Я попросил своего старшего охраны, чтобы он объяснил гостеприимным хозяевам, что я не собираюсь шутить, счёт должен быть выписан обязательно. Он возвращается обескураженный, говорит: нет счета, питание оплачено по специальной статье Управления делами ЦК республики, он проверял. Я не выдержал и сам, почти уже крича, потребовал счёт…

Прилетев в Москву, я внимательно изучил все документы, которые мне передали, и пошёл к Горбачёву. Я достаточно подробно рассказал ему обо всем, что удалось узнать, в заключение сказал, что необходимо немедленно предпринять решительные меры. И, главное, надо решать вопрос с Усманходжаевым. Вдруг Горбачёв рассердился,, сказал, что я совершенно ни в чем не разобрался. Усманходжаев — честный коммунист, просто он вынужден бороться с рашидовщиной, и старая мафия компрометирует его ложными доносами и оговорами. Я говорю: Михаил Сергеевич, я только что оттуда, Усманходжаев прекрасно вписался в рашидовскую систему и отлично наживается с помощью даже и не им созданной структуры. Горбачёв ответил, что я введён в заблуждение, и вообще, за Усманходжаева ручается Егор Кузьмич Лигачев. Мне на это ответить было нечего, ручательство второго человека в партии, а тогда это было именно так, дело серьёзное. В заключение я просто попросил Горбачёва ещё раз внимательно разобраться в этом деле, оно слишком серьёзное…

Так закончился наш разговор. Ну, а то, что случилось потом, уже после отставки, хорошо известно. Усманходжаев был смещён со своего поста, привлечён к ответственности. Что касается ручательства Лигачева, то сейчас многое становится явным.

Но, впрочем, я забежал вперёд. Эти события произойдут не скоро. Пока же я работаю секретарём ЦК и пытаюсь наметить программу выхода отрасли из кризиса.

Я не подозреваю, что моя судьба уже предрешена. В кабинете раздаётся звонок. Меня срочно вызывают на Политбюро.

Иногда думал, следя, как одну за другой совершают ошибки мои оппоненты, сражаясь против меня: а что я бы предпринял, если бы мне пришлось возглавлять борьбу против кандидата в народные депутаты Ельцина?…

Совершенно точно знаю, таких глупостей не делал бы. Ну, во-первых, вообще снял бы всякий покров секрета и таинственности с этого имени, он должен был стать обыкновенным кандидатом, как Петров, Сидоров. Немедленно бы позволил, точнее, даже заставил все газеты и журналы взять по паре интервью, и через месяц имя его уже стало бы надоедать. Ну, и телевидение, конечно. Показывать часто, много и желательно невпопад, в любой передаче — «Сельский час», «Служу Советскому Союзу», «Взгляд», «Время», «Музыкальный киоск», по всем программам, чтобы он окончательно надоел со своими идеями и мыслями. И вот тогда бы появился шанс прокатить неугодного Ельцина.

Здесь же, в жизни, делалось все, чтобы моё имя с каждым днём все ярче приобретало ореол мученика. Официальная пресса обо мне молчала, интервью со мной можно было услышать только по западным радиостанциям. Каждый новый шаг, предпринятый против меня, все больше и больше возмущал москвичей. А поскольку таких шагов было множество, в конце концов те, кто боролся против меня, сделали все, чтобы народ избрал именно Ельцина по Московскому округу.

Многие спрашивали меня чуть ли не на полном серьёзе, а может быть первый секретарь МГК Л.Зайков — моё доверенное лицо, тайное, одиннадцатое по счёту?.. Во всяком случае, мне все советовали, когда выборы состоятся и все завершится успешно, обязательно ему позвонить и поблагодарить за огромную «поддержку и помощь», оказанную во время выборов. Абсолютное непонимание законов человеческой психологии, неумение чувствовать людей и предвидеть их реакцию каждый раз приводило борцов против меня к обратным результатам.

Мне часто западные корреспонденты задают вопрос, есть ли у меня какая-то тактика предвыборной кампании, так сказать, секреты и тайны грядущей, хочется верить, победы. Как бы это ни звучало просто, но тактика была одна — здравый смысл. Не совершать никаких поступков, которые каким-то образом оскорбили бы моего соперника; на встречах, митингах говорить только правду, какой бы неудобной, невыигрышной она для меня ни была; быть предельно откровенным. Ну, и все время надо чувствовать людей. Это самое главное.

Почти каждый день я проводил встречи с огромными коллективами. А в последний месяц даже по две в день. Выматывался, конечно, очень сильно, но после каждой такой встречи я получал внутренний заряд уверенности, что все будет нормально. И даже не в том дело, что я выиграю. Это, так сказать, частная задача. Появлялась уверенность, что с такими людьми, с такой искренней жаждой справедливости, добра мы все-таки обязательно выкарабкаемся из той пропасти, в которой очутились.

Митинги я меньше люблю. Особенно многотысячные, а были дни, когда в Лужниках собиралось до ста тысяч человек. Здесь не разглядишь лиц, не увидишь глаз. Тут не происходит доверительного контакта с аудиторией. Но тем не менее, митинг — это, пожалуй, одна из самых мощных и трудных школ для политического деятеля. Здесь нужно уметь одним словом овладеть вниманием огромной массы людей, одна фраза — и тебя могут скинуть с трибуны.

Мне лично жаль, что Горбачёв не принимает участия в митингах. Для него это было бы более чем полезно. Ему, привыкшему к разговору со специально подготовленными, отобранными, доставленными на автобусах людьми, изображающими трудящиеся массы, опыт лужниковских митингов стал бы очень ценным уроком. Может быть, в конце концов это и произойдёт…

Ещё раз повторю, митинги — это очень опасный инструмент в политической борьбе. Здесь не сдерживают эмоции и не ищут парламентских выражений. И, значит, тем более взвешенным, точным должно быть выступление на нем. Мне. трудно сейчас подсчитать, но, наверное, я участвовал более чем в двадцати крупных многотысячных митингах. Сложные чувства возникали, когда огромная масса людей, увидев тебя, начинала скандировать: «Ельцин! Ельцин!..» Мужчины, женщины, молодые, пожилые… Честно скажу, радости и удовольствия при этом не испытываешь. Нужно как можно скорее подняться на трибуну, взять микрофон и начать говорить, чтобы сбить эту волну восторгов, эйфории. Когда люди слушают, атмосфера уже меняется. Я с какой-то внутренней осторожностью смотрю на этот энтузиазм ещё и потому, что все мы отлично знаем, как легко многие могут восторгаться, а потом терять веру. Поэтому здесь лучше в иллюзии не впадать.

После митингов я нередко спорил со своими доверенными лицами, которые считали, что чем громче скандировали моё имя, тем успешнее прошёл митинг. Это все ерунда. А вообще, мои доверенные лица — это какой-то особый сплав людей. За их бескорыстную поддержку, искренность, самоотверженность, преданность буду им благодарен всегда. Мне многие твердили, что я совершаю страшную и непростительную ошибку, взяв к себе в доверенные лица непрофессионалов — не политиков, учёных, а простых, умных, человечных людей. Я никого из них до предвыборной кампании не знал, они звонили, приходили ко мне, говорили: хотим быть вашими доверенными лицами, я отвечал: спасибо, но подумайте, будет очень тяжело. Они говорили: мы знаем, брали отпуск за свой счёт и работали, буквально, не преувеличивая, день и ночь… Возглавил работу доверенных лиц Лев Евгеньевич Суханов, человек, взваливший на себя огромный груз по координации моей предвыборной кампании.