Когда я как-то сел и спокойно посчитал, сколько было устроено против меня больших и малых провокаций только ради одной цели — чтобы я не был избран, даже сам удивился: этого количества хватило бы на весь Верховный Совет. Срывавшиеся встречи с трудовыми коллективами, потому что не давали залов, распространявшиеся организованным способом анонимки, фальсификация и обман — все это я получил в полной мере.

Совсем грустно стало, когда за дело взялся Центральный Комитет КПСС. Это произошло на Пленуме, на котором, кстати, проводились просто позорные выборы от КПСС как общественной организации. Тогда и была принята специальная резолюция по мне. На следующий день во всех газетах было опубликовано решение о создании комиссии во главе с членом Политбюро В.А.Медведевым по проверке моих высказываний на встречах с избирателями, митингах и т.д.

Все началось с выступления рабочего Тихомирова, члена ЦК КПСС, эдакого классического послушного и исполнительного псевдопередовика, взлелеянного и подкармливаемого системой. Таких в недавнем прошлом было много, они являлись как бы выразителями рабочего класса и от его имени поддерживали и одобряли любые, самые авантюрные решения партии и правительства. Начиная от ввода войск в Чехословакию, высылки Солженицына, травли Сахарова и закачивая бурной поддержкой войны в Афганистане. Для этих целей всегда имелись вот такие карманные рабочие. Писатель Даниил Гранин хорошо его назвал — «номенклатурный Тихомиров».

Так вот, он выступил на Пленуме с заявлением, что мы не можем больше позволить иметь в своих крепких рядах ЦК такого, как этот Ельцин. «Он выступает перед избирателями на митингах и собраниях, клевеща на партию, позволяет себе высказываться даже в адрес Политбюро, и к тому же он сам бюрократ, хотя в своих выступлениях ругает бюрократию, — говорил Тихомиров; — я попытался попасть к нему в кабинет, но в течение сорока минут он держал меня, члена ЦК в приёмной…».

Это была очередная ложь. Он действительно приходил ко мне и ждал в приёмной, но пришёл без предупреждения, а в этот момент у меня шло совещание с ведущими специалистами Госстроя. Но как только секретарь мне сообщила, что в приёмной ждёт Тихомиров, я, зная его, попросил товарищей сделать перерыв. Мы с ним переговорили, пришёл он по совершенно несущественному поводу. У меня тогда ещё зародилось сомнение, что это он решил ко мне заглянуть?.. А когда он выскочил на Пленуме, все стало ясно.

Я сразу выступил вслед за ним, сказал, что это клевета. Горбачёву в этой ситуации повести бы дело тоньше, не обращать внимания на этот явно несерьёзный провокационный выпад против' меня. Но, видимо, он уже был сильно заведён, а скорее всего, вся ситуация была заранее продумана. Он предложил создать эту самую комиссию.

Известие об этом ещё больше взорвало людей. В эти дни я получил письма, телеграммы со всей страны с протестами против создания комиссии ЦК. Решение Пленума, честно говоря, добавило мне ещё несколько процентов голосов.

Так получилось, что избрание Горбачёва Генеральным секретарём в марте 1985 года на Пленуме ЦК обросло различными слухами. Один из мифов гласит, что четыре члена Политбюро, выдвинув Горбачёва, решили судьбу страны. Лигачев это сказал прямым текстом на XIX партконференции, чем просто оскорбил, по-моему, самого Горбачёва, да и всех, кто принимал участие в выборах Генерального секретаря. Конечно же борьба была. В частности, я уже говорил, нашли список состава Политбюро, который Гришин подготовил, собираясь стать лидером партии. В него он внёс свою команду, ни Горбачёва, ни многих других в том списке, естественно не было.

И все-таки в этот раз судьбу Генерального секретаря решал пленум ЦК.

Практически все участники Пленума, в том числе и опытные, зрелые первые секретари обкомов считали, что вариант с Гришиным невозможен — это был бы немедленный конец для партии, для страны. За короткий срок он сумел бы засушить всю партийную организацию страны, как он засушил, московскую. Этого допустить было ни в коем случае нельзя. К тому же нельзя было забывать о его личных чертах: самодовольстве, самоуверенности, чувстве непогрешимости, страсти к власти.

Большая группа первых секретарей сошлась во мнении, что из состава Политбюро на должность Генсека необходимо выдвинуть Горбачёва — человека наиболее энергичного, эрудированного и вполне подходящего по возрасту. Решили, что будем делать ставку на него. Побывали у некоторых членов Политбюро, в том числе и у Лигачева. Наша позиция совпала и с его мнением. Потому что Гришина он боялся так же, как и мы. И после того, как стало ясно, что это мнение большинства, мы решили, что если будет предложена другая кандидатура — Гришина, Романова, кого угодно, — выступим дружно против. И завалим.

В Политбюро, по-видимому, так и происходил разговор, наша твёрдая решимость была известна участникам заседания, поддержал эту точку зрения и Громыко. Он же на Пленуме выступил с предложением о выдвижении Горбачёва. Гришин и его окружение не рискнули что-либо предпринимать, они осознали, что шансы их малы, а точнее, равны нулю, поэтому кандидатура Горбачёва прошла без каких-либо сложностей. Это было в марте.

А 23 апреля 85-го состоялся знаменитый апрельский Пленум Центрального Комитета партии, где Горбачёв провозгласил основные моменты своего будущего курса — курса на перестройку-

Люди поверили в Горбачёва — политика, реалиста, приняли его международную политику нового мышления. Всем было ясно, что так жить, работать как это происходило многие годы, нельзя. Это было равносильно самоубийству для страны. Был сделан правильный шаг, хотя, конечно же, это была революция сверху. А такие революции в конечном счёте неизбежно оборачиваются против аппарата, если он не в состоянии удержать инициативу в приемлемом для себя русле. И этот аппарат начал сопротивляться перестройке, тормозить её, бороться с ней, и она забуксовала на месте. К тому же, к сожалению, концепция перестройки оказалась непродуманной. В большей степени она выглядела как набор новых звучных лозунгов и призывов. Хотя слова эти на самом деле совсем не новые, они встречаются и у Канта: и перестройка, и гласность, и ускорение — эти слова были в обиходе не одну сотню лет назад.

Когда я читал книгу Горбачёва «Перестройка и новое мышление», надеялся там найти ответы на вопросы, каким ему представляется наш путь вперёд, но почему-то у меня не сложилось впечатления теоретической цельности от этой работы. Не ясно, как он видит перестройку нашего дома, из какого материала предполагает перестраивать его и по каким чертежам. Главная беда Горбачёва, что он не имел и не имеет в этом отношении глубоко теоретически и стратегически продуманных планов. Есть только лозунги. Удивительно, но с апреля 1985 года, когда была провозглашена перестройка, прошло больше четырех лет. Почему-то всюду этот период, целых четыре года, называют началом, первым этапом, первыми шагами и т.д.

На самом деле это много, в США — это президентский срок. За четыре года президент должен сделать все, что обещал, что было в его силах. Если страна не продвинулась вперёд, его переизбирают. При Рейгане в США произошли позитивные перемены во многих вопросах, и его выбрали на новый срок. Он оказался не так прост, как нам его преподносили. Хотя, конечно, болячки остались. И за восемь лет он их не мог все залечить. Но огромные сдвиги, особенно в стабилизации экономики, были налицо.