Когда за спиной про меня говорят, что отказался от всех привилегий — дач, пайков, спецполиклиники и прочего ради популярности, чтобы подыграть чувствам толпы, жаждущей уравниловки и требующей, чтобы все жили одинаково плохо, я на эти слова не обращаю внимания и не обижаюся. Понятно, кто их говорит и почему. Но есть люди совсем другие — мои друзья, союзники, те, кто хорошо ко мне относится, — они тоже иногда, особенно когда возникает конкретная ситуация, говорят, например, зачем вам понадобилось отказываться от Четвёртого управления? Где теперь лекарства доставать (а я в этот момент как раз простудился), ничего же нет: ни антибиотиков, ни простого анальгина, ни аскорбинки?!

Или вот совсем свежая ситуация. Летом, когда шла сессия, я писал эту книгу урывками, то ночью, придя с заседания, то по воскресениям, в общем, времени для нормальной, полноценной работы не хватало. В августе были объявлены каникулы для депутатов, и я решил вплотную заняться рукописью. В кабинете это, естественно, сделать невозможно— миллион проблем, дома -тоже, от звонков не уйти, и я решил на пару недель снять дачу под Москвой, там уж меня никто на найдёт. И тут выясняется, что в августе снять дачу нельзя, это можно сделать только ранней весной. Начинаются судорожные поиски уже не дачи, а любого маленького домика, где можно уединиться. Каникулы короткие, дорог каждый час. Тогда я много наслушался упрёков — вот, вы со своей социальной справедливостью и получили по заслугам, нельзя было от государственной дачи отказываться, работать-то ведь негде, книжку бы и написали, потом и отказывались сколько угодно… В конце концов домик мы все-таки нашли. Главное достоинства, что далеко от Москвы, около двухсот километров. Природа, конечно, замечательная — птицы, лес, грибы. А что касается всех остальных удобств — они на улице. Вот в таких естественных, живых условиях рождалась эта книга.

Но, впрочем, я отвлёкся. Итак, разговор о привилегиях. Конечно, хочется есть вкусную, здоровую пищу, хочется, чтобы врачи к тебе были ласковы и внимательны, хочется отдыхать на прекрасных пляжах и так далее. И, вполне естественно, отказавшись от всего этого, моя семья тут же столкнулась с множеством проблем, точно таких же, какие возникают в миллионах советских семей.

Вообще, жить, как живёт весь цивилизованный мир, очень хочется. И поэтому никогда не пойму Горбачёва, который, я уже писал об этом, на съезде гордо произнёс, что у него нет личной дачи. Чем здесь гордиться, чему радоваться? Плохо, что нет. Должна быть у Генерального секретаря личная дача, построенная на деньги, заработанные личным трудом, как у рабочего, писателя, инженера, учителя… Но персонально-государственная — это для него лучше.

А пока этого нет, пока мы живём так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать её чёрной икрой, не могу мчать на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребёнка.

Потому что стыдно.

В связи с этим возникают мысли о нашей стране, о выбранном пути, о причинах низкого уровня жизни, вечного дефицита во всем, о духовности, нравственности, о будущем.

Многих людей волнует вопрос — куда мы идём? Тот ли мы строим дом, который нам нужен и в котором можно, если не благоденствовать, то хотя бы сносно существовать? Общество сейчас изо всех сил старается перетряхнуть старые представления и найти единственно верное направление. Поблуждали-то мы уже вдоволь. Но, проходы загромождены ложью, всякой догматической рухлядью, и всем нам придётся хорошенько поработать, чтобы не потеряться в завалах прошлого.

Если верить учебникам, то социализм мы построили давным-давно, но затем мы его почему-то стали достраивать и, наконец, построили «окончательно и бесповоротно». Но идеологам показалось и этого недостаточно; тогда они не без помощи Л.И.Брежнева провозгласили «развитой социализм». Теперь они ломают голову над тем, как бы обозвать следующий этап. Ведь какая-то формулировка должна же быть. Без этого мы просто не можем. У нас существует, по подсчётам теоретиков, если не ошибаюсь, 26 видов советского образа жизни. Очевидно, скоро будет столько же разновидностей социализма.

Если непредвзято сопоставить теорию и практику социализма, то станет ясно: из основных его классических составных частей в жизнь воплощена только одна — обобществление собственности, и то это сделано топорно. Остальных же элементов социализма реально или нет вообще, или они заретушированы до такой степени, что их просто не разглядеть.

Чтобы представлять, куда идём, важно знать, откуда идём? В двадцатых года Сталин «обрубил» демократический путь и стал насаждать государственно-авторитарный, административно-бюрократический социализм. Демократия была задушена в зародыше, а безгласное общество ничего, кроме карикатуры на самое себя, создать не может. Безгласные люди никогда не смогут договориться между собой. Было очень много устрашающих жестов и полное отсутствие при этом социально-политического диалога между партией и народом. Началось насаждение политического диктата и террора.

Иные перспективы сулил путь демократизации общества, в котором царили бы личный интерес, личная заинтересованность и личная ответственность. Да прибавить бы ещё к тому истинный, а не показной хозяйственный расчёт. Но увы, этого не случилось: дальнейшая экономическая политика строилась исключительно на основе «общественного интереса». Под его «крышу» подводились все негодные методы хозяйствования, которыми великолепно манипулировали комбюрократы, понимая под словами «общественный интерес» свои личные корыстные цели. Но отнюдь не интересы рабочего, крестьянина.

Сегодня много пишут про обновление нашего социализма. Но это, мягко говоря, плохая защита социализма, ибо можно обновлять, то что уже существует во времени и пространстве. Конечно, если дом построен, его можно как угодно обновлять, достраивать, расширять, реконструировать и т.д. А если его ещё нет и в помине? Моё мнение таково: мы социализм только ещё строим. Нужна честная, поистине научная теория, которая могла бы обобщить и учесть без спекуляции семидесятилетний опыт нашего бытия.

Догматические представления о социализме не исчезают мгновенно. Ещё долгое время они питаются инерцией прошлых лет.

Длительная абсолютизация роли экономических факторов развития (в ущерб социально-политическим) сказалась и на общей стратегии перестройки. Экономическая реформа вовремя не была дополнена синхронной (а лучше бы опережающей) перестройкой политической структуры.

Следовало начинать перестройку с партии, её аппарата. Необходимо было чётко определить место партии в обществе и её главные «направляющие удары». Получилось, что какое-то время мы перестраивали экономику, находясь в плену догм и традиций, пришедших из прошлого, из мёртвых концепций, не имея комплексного пакета законов о собственности, о земле, о кооперации, аренде, налоговой системе, новой системе ценообразования.

Сегодня, ускоряя политическую реформу, мы пытаемся наверстать упущенное. Даже то немногое, что сделано, привело к заметной политизации общественного сознания. В политику активно включается народ.

Народная политика, начавшись с народной дипломатии расширила сегодня арсенал своих средств, форм, и методов. Общественная жизнь была буквально взбудоражена забастовками и созданием забастовочных комитетов. Развивается народная пресса в виде изданий самодеятельных организаций: «неформалов», фондов, инициативных групп и т.п. В ряде республик и регионов сформировались и действуют народные фронты, зачастую их считают чуть ли не новой политической партией в обществе. Я — за создание народных фронтов, но при условии, что их программа и действия не противоречат общечеловеческим ценностям. В Прибалтике народные фронты поставили вопросы, от решения которых партия уходила. Имею в виду национальные проблемы.

Перестройка всколыхнула людей, разбудила их созидательную энергию, позвала к социальному творчеству. Важно, чтобы найденные формы народной политики заняли достойное место в обществе. Они должны консолидировать всех, кто обеспокоен судьбами страны, кто стремится к истинно демократическому устройству. Устранение из борьбы за перестройку инакомыслящих ослабит формы народного движения. За инакомыслие надо платить людям тринадцатую зарплату, иначе наше безвольное единодущие доведёт нас до ещё более безнадёжного застоя. И особенно следует поощрять разномыслие в момент критического положения — тут каждое новое слово, каждая новая мысль — дороже золота. И вообще, разве можно отказать человеку в праве на свою мысль?!