Прежде при одном упоминании этого имени король менялся в лице. Но сейчас просто нахмурился и пожевал губу.

— Гм, Гай де Шампер… Некогда я торжественно поклялся сделать все возможное, чтобы изловить и достойно покарать этого любовника Матильды. Но теперь… Жоффруа Анжуйский доказал, что недостоин тех усилий, которые я прилагал, оберегая его честь. Тебе известно, что мы на грани войны с Анжу? И заискивать перед Жоффруа, казнив его недруга или даже покарав того, кто помогал де Шамперу, сейчас вовсе не время.

И великий король Генрих, как самый обычный простолюдин, стал жаловаться на нелады в семье, бранить последними словами Матильду и Жоффруа и сокрушаться по поводу обманутых надежд. А я кусала губы, сожалея, что снова промахнулась. То, что еще несколько месяцев назад могло погубить Эдгара, ныне стало обычной сплетней.

Что мне оставалось? Я тихо жила при дворе и ждала, когда начнется смотр войск, на который прибудет мой муж. И тогда отец, ради сохранения спокойствия и чести семьи, тем или иным образом принудит его восстановить супружеские отношения со мной. Или их видимость.

Как мы с Эдгаром сможем жить после этого — другой вопрос. Я еще не забыла той ненависти, которая горела в его глазах. С другой стороны… Смогли же поладить между собой Матильда и граф Анжуйский. И говорят, сестра снова ждет ребенка.

Странное дело, но при дворе в том тревожном году едва ли не в каждой знатной семье ждали прибавления. Явился мой брат Роберт, порадовав короля известием, что леди Мабель в тягости. Стефан буквально ликовал от того, что Мод снова ждет ребенка. Даже унылый Суррей пожаловался мне, что его супруга снова понесла. В семьях графа Эссекского, графа де Мелан, Лестера, в семье моего брата Корнуолла — везде ожидали наследников. Впору было и самой королеве Аделизе оказаться с приплодом.

Одна я не принадлежала к сонму этих плодовитых леди. И это как бы превращало меня в женщину с тем самым изъяном, который может стать поводом для развода.

Я обратилась к ученым мужам и духовным особам, и те несколько успокоили меня, сославшись на тексты из Библии: «Что Бог сочетал, того да не разлучит человек», а также: «Кто разводится с женой и женится на другой — прелюбодействует; и всякий женящийся на разведенной с мужем — прелюбодействует». Так-то оно так, но ведь Папа порой все же давал разрешения на развод! Но мне отвечали, опять же ссылаясь на Библию — Господь расторг брак между Агарью и Авраамом и дал Моисею предписание о разводе. Полная непоследовательность!

Тогда я сама пустилась в теологические изыскания — со стороны это смахивало на приступ внезапного благочестия. Такой смиренной и погруженной в себя меня при дворе еще не видывали. Однако слухи о моем разводе уже начали передаваться из уст в уста — я это знала доподлинно. Возможно, поэтому я и оказалась в одиночестве, старые знакомцы и поклонники словно избегали меня.

Даже верный Гуго держался поодаль, так как рассчитывал сменить отца на должности стюарда двора, и скандалы ему были сейчас совершенно ни к чему. Я же, в свою очередь, избегала его, памятуя, как расценил нашу дружбу мой отец.

Только мой брат Роберт Глочестер оставался со мною неизменно дружелюбен и приязнен, частенько наносил мне визиты и делился новостями. В беседах мы не раз касались весьма щекотливых тем, и в частности того, что именно он, Роберт, старший и любимый сын короля, мог стать куда более достойным наследником трона, чем непокорная Матильда или ко всему безразличный Теобальд. Я с готовностью поддерживала брата в этих мыслях и советовала держаться поближе к отцу. Ведь при дворе поговаривали, что король Генрих, утомившись распрями, может вернуть силу старому закону, по которому еще со времен Роллона Нормандского[85] трон оставляли побочным сыновьям. При этих словах глаза Роберта загорались, как плошки. Ах, до чего же было бы славно, если бы он и впрямь стал наследником престола!

Я настолько увлеклась политикой, что прозевала момент, когда в Нормандию прибыл Эдгар, и весть об этом привела меня в замешательство. Я затворилась в своей башне и то плакала, то начинала молиться, то жестоко мучила прислужниц.

Зная день и час, когда король намеревался принять Эдгара, я все же отправилась ко двору, и когда их беседа в отдаленном покое затянулась, упросила Роберта выяснить, о чем они толкуют.

Он вернулся оживленным, но, встретив мой затравленный взгляд, смешался.

— Прости, Бэртрада, но король и твой супруг беседовали о совершенно несущественных вещах. Тебе известно, что оба они знатоки соколиной охоты, и речь шла исключительно о достоинствах птиц. Я и твой муж придерживаемся мнения, что лучше всего работают птицы, пойманные взрослыми и натасканные для охоты — они и сильнее, и смекалистее. Король же предпочитает соколов, добытых птенцами и сызмальства обучавшихся в соколятнях. Он доказывал нам…

Не дослушав, я взвизгнула и бросилась на него, словно намеревался впиться ногтями в лицо брата.

Насилу ему удалось меня утихомирить.

— Возьми себя в руки, Бэрт. Ты должна понять, что отцу сейчас необходима поддержка столь сильного вассала, каким стал граф Норфолк.

— А как же я? Он что, готов пожертвовать мною ради Эдгара?

— Об этом ты сама потолкуй с ним. Король примет тебя завтра сразу после утренней мессы. Думаю, он нашел некий компромисс и не даст тебя в обиду.

Никакого компромисса тут быть не должно. Король — мой отец и обязан отстаивать мою честь и мои интересы. Так ведется испокон веков.

Отправляясь к королю, я оделась во все белое. Белое блио, белый плащ, белое покрывало на голове. Белый — цвет невинности, и хотя я терпеть его не могла, в этот день я должна была выглядеть невинной жертвой.

Король ждал меня в круглом башенном покое. Этот покой служил ему кабинетом, но я всегда считала это помещение мрачным и неуютным — темные грубые стены, полы из плохо отесанных гранитных плит, суровая темная мебель без украшений, и даже стоявшие на полках фолианты потемнели от времени.

Встретил меня отец не слишком любезно.

— Почему мои дочери приносят мне одни огорчения? — начал он, даже не дав мне произнести слова приветствия. — Словно у меня нет иных забот, как улаживать их семейные дела.

Я оскорбленно вскинула подбородок.

— Что еще наговорил вам обо мне этот сакс?

— Достаточно для того, чтобы я понял — его желание развестись с тобой вполне обоснованно. У тебя же я спрошу только об одном: ты и впрямь покушалась на его жизнь? Это ты наняла людей, чтобы его схватили и убили в фэнах?

От каменного пола по ногам потянуло зимней стужей. Я зябко повела плечами.

— Пусть попробует доказать это! Его единственный свидетель, Гай де Шампер, никогда не осмелится появиться при дворе и дать показания…

Я осеклась. Проклятье — я сболтнула лишнее! Ведь мне и знать не положено, о чем идет речь.

Отец мгновенно все понял. Веки его опустились, он сокрушенно покачал головой и погрузился в молчание.

Но я не могла заставить себя поверить, что услышанное так потрясло его — человека, о котором было достоверно известно, что именно он приказал убить на охоте своего брата-короля, а затем ослепил и сгноил в темнице другого брата. Ему ли не знать, что во мне течет его кровь, а значит я не остановлюсь ни перед чем.

Когда он вновь заговорил, голос его звучал спокойно.

— Действительно, ты способна на многое. Но неужели ты не до сих пор не поняла, что твой муж тебе не по зубам? Ты давным-давно проиграла свою войну против Эдгара.

Я не желала этого слушать. Поэтому спросила напрямик, каково его решение.

— Эдгар Норфолкский уже отправил доверенных лиц в Рим и заручился поддержкой прежних собратьев по ордену Храма. Я мог бы наказать его за самоуправство, лишить титула и посадить в застенок…

Я даже подалась вперед. О, если бы отец так и поступил! Тогда бы я осталась графиней Норфолка, вернулась в Дэнло и сделала то, чего желала больше всего на свете — разделалась с этой тварью из фэнов.