А вдруг и они — подобно направляемым волей Мелькора тварям — тоже действуют лишь потому, что их направляет воля Эру?

И тогда Мелькор воистину — Даритель Свободы?

А может, я просто теряю разум?

Но ведь то, что я с детства учил…

Меня всегда несколько коробила история создания гномов. Как это — сотворить и потом уничтожить живых существ, испугавшись нарушить какие-то запреты? Но я утешался тем, что только Эру мог вдохнуть в гномов истинную жизнь. И все равно — уничтожать свое творение… Если представить, что Валар и вправду могут творить живое — то, выходит, прав-то все же Мелькор.

Самое тяжкое, что сейчас мне НИКТО на это ответа не даст. Разве что когда отправлюсь по Пути Людей. А мне еще хочется пожить и узнать истину, не дожидаясь встречи с Владыкой Судеб.

Неужели правду мы узнаем лишь ТАМ, когда она так нужна нам ЗДЕСЬ?

Создатель раскинул руки, запрокинув лицо к сияющим сводам — счастье переполняло его, все — золотое сияние и звонкая медь, хотелось смеяться, хотелось взлететь, распахнув крылья, хотелось…

…Артано увидел только, как внезапно замер Кузнец, как страх удушливо-темной волной затопил его глаза, как с побелевшим лицом, искаженным болью и тоской, он, словно повинуясь чужой воле, поднимает молот…

Майя вцепился в руку Кузнеца, повис на ней — молча, стиснув зубы.

Ваятель… ведь ты создал живое… зачем ты…

Не выдержав пронзительно-светлого вопрошающего взгляда, Ауле отвернулся.

Таково веление Единого.

Майя выпустил Ваятеля, сощурил дерзкие глаза.

В треснувшей форме отлито! Ты покорился Эру, как воск — молоту! Почему?

Ауле все ниже клонил голову.

Всеотец — Творец Мира.

Но и ты — творец! Ты — Мастер!

Он создал нас. Нет своей воли у молота, не измыслит нового наковальня: мы — лишь орудия Замысла Единого.

А ты создал меня — значит…

Майя остановился: мысли Кузнеца склубились в туман, на миг в них проступил и исчез образ — больше ничего понять было невозможно, и Артано спросил снова, уже угадывая ответ:

Ты создал меня — или?..

…Из глубин непроглядного темного озера рванулся столб ослепительного пламени — явилось вспышкой пламени тонкое яростное лицо, мучительно искаженное — лицо — незнакомое и виденное когда-то, то же — иное — обожгловоспоминанием -

Он?

Кто он?

Кто?!

Ваятель опустил тяжелые веки. Ничего не сделать. Артано — вспомнил. Голос Ауле звучал ровно, слова падали свинцовыми каплями, глухо и тускло:

— Ты… пришел из тьмы… и… несешь в себе… тьму. Уходи, айканаро. Ты…сожжешь меня… и сгоришь сам. Большего… я… не скажу. Уходи.

Он отвернулся и медленно побрел прочь, еще ожидая, что Сотворенный остановит его. Но бесшумные шаги позади не были шагами Артано, и Кузнецу не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто следует за ним.

Курумо. Курунир. Саруман? Вполне возможно. Слишком похожее созвучие. И к тому же — он майя. Неужели я прочту не только историю Падения Валы, но и падения Сарумана? Падения тех, кто хотел как лучше, но слишком был уверен в своей непогрешимости?

…На мгновение майя показалось — он видит перед собой Властителя Изначальных; даже головой тряхнул, отгоняя наваждение, — но стоило вглядеться, и он уже не понимал, как мог ошибиться.

И дело было не в том, что стоящий перед ним был в черном и черными были его волосы, тяжелыми волнами спадающие на плечи. Весь он был как-то легче, тоньше, стремительнее — хотя и стоял неподвижно, даже шага не сделал навстречу вошедшему. Резче и острее были черты его лица, и какая-то неуловимаянеправильность в них — незавершенность, которой живое дерево отличается от попытки изобразить его. Асамое странное — глаза, на мгновение ледяным сиянием напомнившие майя снегаВершины Мира: глаза, цвета которых он не мог угадать, как ни старался.

Майя так и остался стоять посреди подземного зала, не зная, с чего начать.

Подземный зал? Никак он пришел в Утумно!

Стало быть, получается так: Мелькор создал своих майяр еще в Средиземье, потом их увели в Валинор — после падения Столпов Света, и оттуда уже Артано пришел снова к своему создателю. Вроде бы так.

Кажется, Ступающий-во-Тьме вовсе не намеревался помогать ему: просто рассматривал его — спокойно, внимательно — и еще было в его глазах что-то странное, то, что прежде майя читал иногда во взгляде Одинокой.

Что же, ты собираешься объяснить, зачем пришел сюда, или предоставишь мне самому догадаться?

Мысль, коснувшаяся его сознания, оставила ощущение глубокого мягкого голоса. Майя кивнул, но так ничего и не сказал.

Ты станешь говорить словами?

Снова майя не ответил, и Вала повторил:

— Ты станешь говорить словами?

Голос у него оказался именно такой, какой и ожидал услышать майя. Слова были иными — по-другому говорят в Валиноре, когда выбирают говорить — как Те, Кто Придет; но смысл был внятен.

— Да.

— Так говори.

— Был среди Народа Валар. Ушел.

— Зачем?

— Хотел видеть. Хотел понять.

— И что же ты увидел? — Еле уловимая усмешка в голосе — как искорка.

Говорить словами было непривычно, тяжело, и майя немного помолчал, прежде чем ответить:

— Чего не увидел — сказать легче. Говорили — ты искажаешь Замысел. Говорили — извращаешь кэлвар и олвар. Говорили — бездны огня и пустыни без жизни создаешь. Этого — не видел. Теперь — вижу тебя.

— И что понял?

— Что не вернусь.

Вала помолчал: задумался. Тени и блики скользили по его лицу, неуловимо меняя облик.

— Вижу — ты был среди майяр Ауле. — Странно он подчеркнул слово «майяр». — Как имя тебе?

— Имени больше нет, Ступающий-во-Тьме. Называли — Артано. Артано Аулендил. — Во взгляде майя вспыхнул мрачноватый упорный огонек — и словно в ответ в глазах Валы заплясали огненно-золотые искры, черты лица стали острее и резче:

— Так — не стану называть, айкъе-нээрэ. Вижу — тебе это имя не по нраву. Чего хочешь от меня?

— Знать. Знать все.

Вала пожал плечами: странный его из тьмы сотканный плащ колыхнулся, словно ветер хотел распахнуть его — только ветра не было.

— Ты создал меня?

— Ты только это хотел знать?

Майя ощутил какую-то затягивающую холодную пустоту внутри; и этот, самый главный вопрос, который собирался задать с самого начала, показался вдруг неважным.

— Нет. Хочу остаться с тобой — позволь! Возьми — это все, что есть. — Снял с пояса кинжал, протянул — резко, порывисто. — Только — прими к себе!

— Разве ты считаешь, что за это нужно платить дарами?

Затем внезапно, почти резко:

— Камни — твоя песнь?

— Видел — огонь. Хотел сохранить. Не застывшее — живое.

— А что Ауле?

— Сказал: твой замысел — мой замысел. Иного в тебе нет. Непонятно. Я ведь сам увидел…

Чуткие пальцы Валы скользнули по рукояти кинжала — двум сплетенным змеям, серебряной и черненой, с отливом в синеву:

— Это?..

— Не знаю. Не мое. Не его. Другая песнь. Услышал. Красиво. Словно — знак. Сделал — а понять не могу.

— Почему решил отдать мне? — Вала все еще разглядывал клинок.

— Не знаю…

Вала медленно провел рукой по клинку — железо вспыхнуло льдистым бледным пламенем, потом чуть потускнело, словно остывая, но свет, холодный и прозрачный, остался внутри самого металла, — и коротким движением протянул кинжал майя.

— Это твое. И не нужны дары для того, чтобы остаться со мной, если таково твое желание… фаэрни. — Снова глаза подернулись задумчивой дымкой. — Возьми. Идем. Майя медленно пошел следом.

— …Смотри.

Сначала он не видел ничего, кроме привычной темноты. А потом рванулось над головой ослепительным светом — раскаленное, огненное, сияющее… Майя тихо вскрикнул и прикрыл глаза рукой:

— Что это? Откуда?

— Сай-эрэ.

— Твоя песнь…

— Нет. Оно было раньше, прежде Арты. Смотри.

И майя смотрел и видел, как огненный шар, темнея — словно остывал кипящий металл, — скрылся за горизонтом. И стала тьма, но теперь он ясно видел в ней свет — искры, мерцающие холодным светом капли.