Но я, пусть это звучит самонадеянно, достаточно… м-м… неглуп, чтобы из-под кровавого слоя чувств извлечь зерно истины. Их, истин, много бывает даже в одной фразе. Но здесь главная истина в том, что мы — похожи. Стало быть, я сумею их понять.

Я хочу понять.

Я — смогу.

АХА — НАЧАЛО

…На этот раз Волк забрался далеко на юг, к озерам. Недаром забрался, довольно думал он про себя: зверье здесь непуганое, а в озере рыбины водятся — загляденье: одну он добыл — руками поймал, подцепив под жабры, — прямо у берега в мелкой, по колено, воде — здоровенная, и чешуя отливает полированной медью. Рыбину он спек на углях, скупо посыпал горячее розоватое мясо крупными серыми крупинками соли и съел. Всю. Кости только остались да пригоршни три крупной медной чешуи — хоть монисто делай. Вечерело, торопиться было некуда, а потому Волк, которого от сытости тянуло в сон, пристроился у костра, завернулся в меховой плащ — осень есть осень, по ночам подмораживает иногда — и заснул.

Сладко спалось на сытый желудок, и проснулся Волк, только когда солнце уже стояло высоко над горизонтом. Полежал немного — на осенний холодок из-под теплого меха, говоря по чести, не хотелось совсем, — потом решительно поднялся, потянулся блаженно…

И тут увидел.

Черные, нет, очень темные, как дымчато-просвечивающие кристаллы, в которые шаманы смотрят, чтобы видеть духов ушедших, прямо из тела горы вырастали башни — в зубчатых венцах, с тонкими иглами шпилей. Кое-где меж башнями были переброшены легкие кружевные мосты, арки, вились высокие лестницы… И все это казалось — живым.

Что-то я не понимаю — Гортхауэр ведь вырастил достаточно страшный замок, да и описания времен Белериандских Войн говорят отнюдь не об ажурном легком сооружении… Или, может, он подошел с севера, а там фасад был совсем иной? Угрожающий — для врагов, манящий — для тех, кого надо было привлечь?

Волк долго разглядывал это, неведомое, невиданное, пытаясь понять. Что ж это творится-то? Вечор еще не было ничего такого, и вот — нате вам… Он сдвинул брови, теребя тонкий ремешок оберега, задумался тяжело.

И тут вдруг его осенило: это бог. Потому что больше никому не под силу выстроить за ночь вот такое. Бог поселился у Трехглавой Горы, Небесный Вождь, Ннар'йанто.

Волк, не отводя глаз от невероятного чертога, подхватил копье и двинулся на север, то и дело оглядываясь через плечо — не исчезло ли чудо. Надо было спешить. Надо было рассказать людям — он вернулся, Небесный Отец ирайни-Лхор…

…И, разумеется, никто ему не поверил. Старейшины, и вождь, и колдун — все они выслушали его рассказ. Внимательно. Не перебивая. И — не поверили. Потому что никто с незапамятных времен не видел богов, ходящих среди людей.

И конечно, не поверили молодые охотники, которым за чарой медового хмельного напитка уже заплетающимся языком Волк поведал о горной обители. И тогда, ударив кулаком по дубовой щербатой столешнице, Волк побился об заклад на копье, охотничий нож и голову в придачу, что не врет.

Копье было доброе, нож — прадедовский еще, из странного светлого железа, которое не брала ржа.

Ойе! Да чему же было Мелькору тогда их учить, ежели у них ТАКОЕ железо было? Это они еще до него выплавляли железо, подобное тому, что делали эльфы да гномы времен расцвета Эрегиона!

И еще — «Небесный Отец вернулся»… Значит, они его и прежде знали? Значит, знали… И те, кто поклонялся ему и принимал его дары, и те, кто бежал от его Тени…

Голова немедленно была признана наименее ценным и как заклад отвергнута с негодованием.

— А ты отведи туда — поглядим! — веселился Дарайна, второй сын вождя.

— И отведу! Хоть поутру! Хоть прям счас!

— И отведи!

— Отведу! — рявкнул Волк и еще раз с размаху шарахнул кулаком по столу. Для убедительности, надо полагать.

Вызвались чуть не все — «непременно поутру», как заявил Дарайна. На трезвую голову, однако ж, поостыли: с Волком идти решили человек пять, да и те поход отложили на пару дней.

— Чертоги там, не чертоги, — рассудительно басил Борг-Медведь, — а коли охота хорошая — что ж, можно и сходить… только, того… собрать надо кой-чего в дорогу — путь-то неблизкий…

…Всю дорогу Волка не оставляла мысль, что чудо невиданное как явилось, так и пропасть может — поди докажи потом, что не примерещилось… он уже и сам не был в этом уверен: Дарайна зря времени не терял и неустанно веселил компанию рассказами о разных героях, которые, мухоморчиков нажравшись, беседовали с богами, летали по небу и прекраснейших дев из небесных чертогов… того… ну, ясно, в общем. И никто, представляете, ну совершенно никто почему-то им не верил! С чего бы это?..

А он был молодым Волком. И Волчонком его перестали называть всего полтора года назад. И жгуче благодарен он был иро-Бъоргу за его: «Ладно, парень, дойдем — поглядим, чего там за чертог такой…»

И поглядели. Волк в душе возблагодарил Ннар'йанто — подумать страшно, что было бы, если бы это чудо пропало! Да Дарайна его б после этого со свету сжил своими насмешками — и так солоно пришлось… Чувство облегчения было столь велико, что он почти не ощутил того благоговейного восторга и изумления, которое испытал в первый раз. Зато остальные!.. Волка так распирало от гордости, будто он сам, собственноручно построил горный замок.

Дарайна, пришедший в себя первым, предложил посмотреть на это вблизи; подумав, остальные согласились с ним — не без затаенной робости, надо признать. Однако издавна известно, что молодые парни готовы полезть хоть в ледяную преисподнюю, хоть Великому Змею в пасть, только бы их не сочли трусами.

— Вы кто? — раздался внезапно звучный низкий голос.

Все шестеро обернулись мгновенно — и остолбенели.

Потому что позади них стоял неизвестно откуда появившийся высокий человек в черном с головы до ног, а рядом с ним — громадный волчище, тоже черный, с невиданными изумрудно-зелеными глазами.

Взгляд у волка был человеческим. Почти.

А с загорелого обветренного лица человека смотрели сияющие, ледяные глаза. Нелюдские. Совсем.

— Ирайни-Лхор, Дети Волка, — отважился ответить Волк: в горле мгновенно пересохло. Глаз от незнакомца отвести он не мог. Не получалось. Хотя понятно было, что такое откровенное разглядывание незнакомец вполне может воспринять как оскорбление.

Талию светлоглазого стягивал наборный пояс из драгоценного, тонкой работы серебра, плащ его был сколот на правом плече серебряной же застежкой с сияющими, невероятной чистоты и прозрачности адамантами, а иссиня-черные прямые волосы через лоб были перехвачены обручем светлого металла.

А еще — на поясе у него был кинжал с рукоятью из двух переплетенных змей.

А еще — он был красив.

Нечеловечески.

Стало быть, эти дикие люди уже и по серебру умели работать, и адаманты обрабатывать — а то как бы признали, что есть что? И кто их ЭТОМУ научил? А вдруг — эльфы-авари? А?

И тут благоговейное молчание нарушил Борг — поскреб в затылке и бухнул:

— Так ты чего же… это… Небесный Волк, значится, что ли?

— Нет, — помедлив немного, ответил незнакомец. — Я — его… спутник.

— Угу, понятно… — прогудел Борг. — А как, к примеру, звать тебя, спутник?

— Гортхауэр, — ответил незнакомец.

— Гортхаар, значит, — повторил Борг. И замолчал.

И тут по спине Волка пополз зябкий холодок: он осознал то, что должен был понять с самого начала.

Незнакомец говорил с ними, не разжимая губ.

За Горами Ночи на севере жило к тому времени семь кланов-иранна: золотоглазые илхэннир, ведущие род свой, как говорят, от Иллаинис — богини Ночи в обличье совы, Волки — Лхор — черноволосые, со странными зелеными, приподнятыми к вискам глазами, Рыси, Медведи и Вороны, Ястребы и Дети Молнии. И множество мелких родов — Ласки, Олени, Соколы… Враждовали и замирялись, объявляли кровную месть и вводили в семьи женщин других родов — только Вороны неизменно держались особняком, не торопясь привечать чужаков и неохотно допуская их в земли у подножия Гор Солнца, которые считали своими. Сильнейшими из Семи считались дети Иллаинис и ирайни-Лхор. И когда молодые охотники принесли весть о возведенной в горах за одну ночь обители бога — кому, как не вождям, было первыми приветствовать его? Однако жене предводителя Сов через пол-луны подходил срок родить, а потому в путь отправился ннар-Хоннар эр'Лхор-йанто…