Она махнула рукой и снова вздохнула, продолжая сверлить профессора восхищенным взглядом.

Надо полагать, это «да и…» расшифровывалось как: «Если даже вы меня не выслушали, то к Нему мне и вовсе не пробиться».

«К Нему» следовало произносить с большой буквы и с придыханием. Даже мысленно.

В голове некстати звенели слова, брошенные Брайаном, когда тот притащил мне полное досье на госпожу Трейт, включающее ценные сведения от ее подруги.

«На твоем месте я бы не тратил время, Тони. Не того полета птица».

В этот момент «светило» достало белый платок, сняло очки и протерло их, подслеповато щурясь.

Все, с меня хватит.

Я решительно подхватил девицу под локоть и потащил к выходу, игнорируя возмущенный писк и слабое трепыхание. Всерьез вырываться посреди ресторана ей, кажется, не позволяло воспитание. Ну и славно!

— Куда вы меня тащите?! — прошипела Оливия, стоило нам оказаться в фойе, а мне — выпустить ее руку.

— Вы хотели осмотреть мой завод? — осведомился я, выхватывая из рук лакея серое пальто. — Мы едем осматривать мой завод!

И пока дама пребывала в легком шоке от перемены моего настроения, я накинул пальто ей на плечи, выхватил из тонкой ручки портфель и вышел из ресторана, твердо зная, что уж свои драгоценные бумаги она не бросит.

Водитель, едва завидев меня на ступеньках ресторана, выскочил из машины, чтобы открыть дверь.

— Стойте! — за спиной колокольчиком звенел напряженный голос. — Верните немедленно мои документы!

Я обернулся возле дверцы и с явным удовольствием окинул с ног до головы тонкую фигуру в отвратительного цвета одежде, которая, правда, вкупе с хмурым днем делала карамельную шевелюру еще ярче. Глаза у мадам Трейт сверкали, губы были зло поджаты, тонкие брови сошлись на переносице.

Ей богу, она бы еще ножкой топнула.

Я демонстративно закинул портфель в салон.

— Это возмутительно!

Она сбежала по ступенькам и уставилась на меня снизу вверх, вздернув подбородок.

Возмутительно, мадам! Полностью с вами согласен.

— Только после вас. — Я любезно указал ей на теплое нутро мобиля.

— Что все это значит? — Оливия хмурилась и зябко куталась в наброшенное на плечи пальто, которое не успела в погоне за мной надеть нормально.

— Значит — я принимаю ваше предложение.

— Но вы же отказались!

— Я передумал.

— И у вас сейчас важная встреча…

— Обманул.

— И… и… — взгляд девушки растерянно метнулся к портфелю, виднеющемуся в салоне, но недосягаемому, если не забраться в машину. Потом на меня. Потом опять на портфель. — И у меня с собой только бумаги, и нет никаких инструментов…

— Надо признать, вы отвратительно подготовились к нашей беседе.

Меня обожгло полыхающим взглядом, от которого в душе разливалось мстительное удовлетворение — контроль над ситуацией возвращался туда, где и должен был быть!

— Мы можем заехать за всем этим ко мне домой…

Я хмыкнул.

— Я напоминаю вам, Оливия, что я не такси. Предлагаю считать поездку обоюдным авансом — вы со мной пообедали, я покажу вам завод. А потом мы составим договор, на котором вы так настаивали.

— Я не настаивала, я внесла предложение! — оскорбилась она.

— Вы садитесь или нет?

Она колебалась.

Замерла, вглядываясь в мои глаза, а на лице читалась ожесточенная борьба здравого смысла с необходимостью сделать таки эти чертовы замеры на этом чертовом заводе этого чертова господина Уолтера, чтобы ему в аду гореть!

И, кажется, она уже очень жалела, что выдвинула эту идею с договором.

Вот только поздно теперь жалеть.

Внутри кипел азарт. Мгновения казались долгими, но торопить их не было желания. Это как в рулетке — ты ставишь на число, а потом, пока крутится колесо, смакуешь эти мгновения неопределенности, которые отделяют тебя от выигрыша или потери денег.

Сядет? Не сядет? Решится? Не решится?..

Оливия Трейт опустила ресницы, разрывая затянувшийся зрительный контакт и с коротким злым выдохом села в машину, проигнорировав мою руку, протянутую для помощи.

Оливия

Флора вернулась, когда за окном уже царила глубокая ночь. И не та глубокая ночь, которая наступает в декабре уже в районе четырех часов пополудни, а настоящая ночь — когда все соседи, даже самые неуемные, уже спали. И даже я должна была бы спать, но не спала, потому что иначе меня во сне разорвало бы от невыплеснутых переживаний этого дня.

Хотя ровно до того момента, как в двери не зазвенели ключи, меня разрывало от злости пополам с беспокойством. Эта змеища, отправила меня в лапы другого змея, а вместо того, чтобы сидеть и ждать меня с отчетом и булочкой, где-то болтается! Или с ней что-то случилось! Но поскольку «что-то случилось» — вариант отвратительный, я предпочитала думать, что у меня просто отвратительная подруга.

В чем я, собственно, и убедилась, когда подруга эта вплыла в гостиную с выражением полного и абсолютного счастья на лице.

— О! Лив, — обрадовалась она мне. — Не спится?

— Ты где была?! — проскрипела я тоном не то старого мужа, не то строгой матушки.

— Обеспечивала отца своим детям!

Она явно рассчитывала на мое закономерное: «У тебя нет детей», чтобы ответить что-нибудь вроде: «Так поэтому им и нужен отец!». Но я только смерила ее взглядом с ног до головы, пытаясь по состоянию одежды угадать, не начали ли они над этими детьми работать, не откладывая дело в долгий ящик.

— Расслабься, хранитель моей морали, это был всего лишь ужин! — Флора плюхнулась на диван рядом со мной и растеклась блаженной лужицей. — Но я все больше убеждаюсь, что моим детям он подходит!

— А тебе?.. — робко уточнила я, и подруга легкомысленно пожала плечами, не желая развивать тему.

— А вот ты не надела платье, непослушная девочка!

Я закатила глаза, а потом вздохнула.

— Фло, это чудовище. Натуральное. Шантажист, кровопийца, манипулятор и похититель документов. И ты по-прежнему хочешь меня ему скормить?

— Оу, я вижу свидание прошло жарко, — она расплылась в улыбке. — Выкладывай!

Я возмущенно пересказала все, что случилось в ресторане, особенно акцентируя внимание на том, какой Уолтер сноб и самовлюбленный павлин, уверенный, что от его внимания все должны таять. И что я вообще-то даже готова была пойти на эту жертву, потешить мужское самолюбие и честно дать ему шанс! А он сначала отказался, а потом вдруг передумал и вообще…

Подруга отказывалась выполнять свои священные дружеские обязанности — поддакивать, сочувственно охать и проявлять понимание.

Она сначала восхищенно цокала языком от оказанного мне внимания, а когда я перешла к выдвинутому мной предложению — начала сдавленно хихикать. А потом и вовсе — неприкрыто ржать.

— Бедный господин Уолтер, — рыдала она. — За что же ты ему так по самому дорогому?.. он тебе ресторан, и цветы, и… и… а ты-ы-ы…

Она уронила лицо в ладони, и плечи ее затряслись от беззвучного хохота.

— Цветов не было! — справедливости ради оскорбленно заметила я. — И хватит ржать! — окончательно рассвирепев, я стукнула вредину свернутой газетой.

— Ли-и-ив, а Ли-и-ив, ты понимаешь, что, по сути, ты заявила мужику, что он тебе совершенно неинтересен как мужик, но так и быть ты его потерпишь ради великого дела. Но даже… даже ради великого дела — не дашь!

Я открыла рот от возмущения и замахнулась, чтобы стукнуть заразу еще раз и… застыла, переваривая.

Нет, определенно, в моей голове все это звучало как-то совсем иначе. В моей голове это было — мы с вами взрослые деловые люди и наверняка можем прийти к устраивающему нас обоих соглашению.

Однако, интерпретация Флоры куда больше объясняла, какая муха Уолтера после этого укусила…

Теперь мне хотелось стукнуть газетой себя, но, пожалуй, не стоит выставлять себя еще большей дурой, чем я есть на самом деле. Ибо если я сейчас ко всему прочему, еще и начну колотить себя газетой по лбу…