Пациент умолк и вытер со лба пот, выступивший у него во время рассказа.

Подобное преследование — не слишком приятная вещь для любого, кто одержим навязчивой идеей, но для человека с таким сердцем, как у нашего пациента, оно было особенно опасно.

— Что вы предпринимаете для защиты от этого создания?

— Я удерживаю ее, говоря: «Ты нереальная, ты знаешь это, ты только жуткий кошмар, и я не позволю тебе меня схватить».

— Хорошая защита, как и любая другая, — сказал Тавернер. — Но я обратил внимание, что вы разговариваете с ней, словно она реальна.

— Ей-богу, именно так! — задумчиво сказал наш посетитель. — Это что-то новое. Я никогда раньше так не думал. Я считал само собой разумеющимся, что тварь нереальна, только фантом в моем собственном мозгу, но с некоторых пор начало вкрадываться сомнение. Если представить, что она действительно существует? Что она обладает реальной силой, чтобы напасть на меня? Где-то в глубине души у меня появилось подозрение, что эта собака вовсе не так безопасна.

— Она определенно станет крайне опасной для вас, если вы потеряете самообладание и побежите от нее. Пока вы сохраняете хладнокровие, я не думаю, чтобы она могла вам чем-то повредить.

— Совершенно верно. Но есть предел, за которым самообладание можно потерять. Представим, что ночь за ночью, укладываясь спать, вы всякий раз просыпаетесь от мысли, что это создание находится в комнате, вы видите ее морду, высовывающуюся из-за занавески, вы собираетесь с духом, освобождаетесь от нее и успокаиваетесь. Затем, когда вас вновь одолевает сонливость и вы бросаете последний взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке, вдруг появляется что-то темное между вами и угасающим отблеском огня. Вы не решаетесь заснуть и не можете продолжать бодрствовать. Вы можете прекрасно сознавать, что все это игра воображения, но подобные вещи, повторяясь из ночи в ночь, изнашивают вас.

— Это происходит регулярно каждую ночь?

— Почти. Ее привычки не совсем постоянны, так как, кроме того, что я вам рассказал, она всегда отсутствует по пятницам, и, если бы не это, я бы уже давно умер. Когда наступает пятница, я говорю ей: «Ну, тварь, настало время вашего звериного шабаша», и в восемь вечера отправляюсь спать и сплю двенадцать часов подряд.

— Если вы согласны отправиться в мою. лечебницу в Хиндхеде, мы, возможно, сумеем удалить это создание из вашей комнаты и обеспечить хороший ночной отдых, — сказал Тавернер. — Но что нам действительно хотелось бы знать, — он сделал почти незаметную паузу, — почему ваше воображение посещают собаки, а не, скажем, освященный веками образ алой змеи?

— Я тоже хотел бы знать, — ответил наш пациент. — Если бы это были змеи, я мог бы взять побольше воды и утопить их, но эта крадущаяся черная тварь… — он пожал плечами и последовал за слугой из комнаты.

— Ну, Роудз, что вы на это скажете? — спросил мой коллега, когда дверь закрылась.

— На первый взгляд, — сказал я, — это похоже на обычный случай галлюцинаций, но я уже видел у вас достаточно странных больных, чтобы ограничиваться лишь внутренними механизмами психики. Вы считаете, что мы имеем дело еще с одним случаем передачи мысли?

— О, вы продвигаетесь, — сказал Тавернер, одобрительно кивая головой. — Когда вы впервые присоединились ко мне, вы, не колеблясь, рекомендовали успокоительные средства всем больным, у кого болезнь была связана с мозгом. Теперь вы признаете, что на Небесах и на Земле существуют вещи, которых вы не изучали в медицинских школах.

Итак, вы предполагаете, что мы имеем дело с передачей мысли? Я тоже склонен думать, что это так. Когда пациент рассказывает вам о своих галлюцинациях, он настаивает на них и часто объясняет, что это психические явления, но, когда пациент подробно описывает психические явления, он обычно извиняется за них и объясняет, что это всего лишь галлюцинации. Но почему тварь не нападет и не разделается с ним и почему она берет регулярный выходной, как будто в соответствии с каким-то указом о рабочих днях?

— Пятница, пятница, — размышлял он. — Что же в ней есть такое особое?

Он внезапно хлопнул ладонью по столу.

— Пятница — это день встречи Черной Ложи. Мы снова должны идти по их следу. Они узнают обо мне еще до того, как мы закончим. Кто-то получивший оккультную подготовку в Черной Ложе, несет ответственность за это собачье привидение. Причина, по которой Мартин может спокойно спать по пятницам, состоит в том, что его потенциальный убийца сидит в этот вечер в Ложе и не может заниматься своими личными делами.

— Его потенциальный убийца? — спросил я.

— Конечно. Любой, кто посылает подобный призрак человеку с таким сердцем, как у Мартина, знает, что рано или поздно призрак станет причиной его смерти.

Представим, что Мартин, обнаружив в безлюдном месте следующую за ним собаку, впал в панику и побежал?

— Он пробежит около полумили, — сказал я, — сомневаюсь, чтобы ему удалось пробежать больше.

— Это чистый случай ментального убийства. Какой-то хорошо обученный оккультист создал мыслеформу черной собаки, и он в достаточном контакте с Мартином, чтобы передать эту мыслеформу в его сознание с помощью передачи мысли, а Мартин видит или думает, что видит, образ, созданный в сознании другого человека.

Подобная мыслеформа сама по себе безвредна, кроме того страха, который она внушает. Но как только Мартин потеряет голову и прибегнет к сильным физическим мерам обороны, эта перегрузка спровоцирует сердечный приступ и он упадет мертвый без малейшего намека на то, что именно вызвало смерть. В один из ближайших дней мы посетим эти Черные Ложи, Роудз, они знают слишком много. Звоните Мартину в отель «Сесиль» и скажите ему, что мы вечером заберем его к себе.

— Как вы предполагаете справиться с этим случаем? — спросил я.

— Дом закрыт вибрациями психического колокола, так что с ним ничего не сможет произойти, пока он под его защитой. Затем мы выясним, кто отправитель, и посмотрим, можно ли разделаться с ним и остановить его раз и навсегда. Разрушение твари не лучший выход, ее создатель тут же произведет следующую. Тот, до кого мы должны добраться, — это человек, стоящий за этой собакой.

Нам, однако, надо быть осторожными, чтобы Мартин не заметил, что мы считаем, будто ему грозит опасность, иначе он утратит свою единственную защиту от твари — веру в ее нереальность. Это увеличивает наши трудности, так как мы не смеем задавать ему много вопросов, чтобы не вызвать у него подозрений. Мы должны добраться до фактов окольными путями.

По дороге в Хиндхед Тавернер беседовал с пациентом об оккультных теориях, чего прежде я никогда за ним не замечал. Иногда, уже подводя итог, он объяснял законы, лежащие в основе явления, чтобы лишить неведомое тех ужасов, которые оно вызывало, и дать возможность своему пациенту справиться с ними, но чтобы он это делал заранее? Никогда.

Я слушал, не переставая удивляться, а потом понял, что Тавернер хочет выудить. Он хотел выяснить, обладает ли сам Мартин какими-либо оккультными знаниями, и использовал свое собственное увлечение, чтобы пробудить интерес у другого, если он у него имеется.

Дипломатия моего коллеги немедленно принесла плоды. Мартин тоже интересовался этими вопросами, хотя реальные его познания были равны нулю — даже я сумел заметить это.

— Я хочу, чтобы вы и Мортимер встретились, — сказал Мартин. — Это ужасно, интересный тип. Одно время, бывало, засиживались с ним до полуночи, беседуя на эти темы.

— Мне доставит удовольствие встретиться с вашим другом, — ответил Тавернер. — Как вы считаете, его можно будет убедить приехать к нам в одно из воскресений? Я всегда ищу тех, от кого могу узнать что-нибудь новое.

— Я… я боюсь, что не смогу с ним сейчас связаться, — сказал наш спутник и погрузился во всепоглощающее молчание, из которого его не могли вытащить никакие усилия Тавернера опять завязать разговор. Мы явно затронули болезненную тему, и я увидел, что мой коллега мысленно отметил этот факт.