Как только мы приехали, Тавернер направился прямо в кабинет, открыл сейф и вынул свою картотеку.

— Маттео, Монтэгю, Мортимер, — бормотал он, перекладывая карточки. — Энтони Уильям Мортимер, посвящен в орден Братьев в Сутанах — октябрь 1912 года; назначен Вооруженным Охранником — май 1915 года; арестован по подозрению в шпионаже — март 1916 года. Возбуждено дело по обвинению в использовании чрезмерного влияния при составлении завещания его матери. (Все указывало на его причастность к этому, но никто не мог схватить его за руку.) Стал Великим Мастером Ложи Когорты Разрушителей. Код: два, три, два; псевдоним «Шакал».

— Так много о мистере Мортимере. Человек, с который, я думаю, лучше не встречаться. Теперь хотел бы я узнать, чем же Мартин вывел его из себя.

Поскольку мы не решались задавать Мартину вопросы, нам оставалось наблюдать за ним, и вскоре я заметил, что он просматривает получаемую почту с величайшей тревогой. Он всегда слонялся по холлу в ожидании ее прибытия и нетерпеливо хватал свою скудную почту, казалось, с той только целью, чтобы немедленно впасть в уныние. Какого бы письма он ни ожидал, оно так и не приходило. Он, однако, не выражал никакого удивления по этому поводу, и я пришел к выводу, что он скорее тешит себя надеждой, чем ожидает чего-то такого, что должно произойти.

Но однажды, когда он уже больше не мог этого выдержать, а я, проверив около восьми вечера почтовый ящик, сказал ему, что для него ничего нет, он выпалил:

— Поверите ли, доктор Роудз, что «разлука заставляет сердце любить сильнее»?

— Это зависит от человека, — ответил я. — Но обычно я замечал, что когда вы рассорились с кем-нибудь, то скорее готовы смотреть сквозь пальцы на его недостатки, если вы некоторое время находились вдали от него.

— Но если вы влюблены в кого-то? — продолжил он наполовину тревожно, наполовину застенчиво.

— Я считаю, что любовь остывает, если ее не подпитывать, — ответил я. — Человеческий ум обладает огромными возможностями адаптации, и рано или поздно человек привыкает обходиться без своих ближайших и любимейших.

— Я тоже так думаю, — сказал Мартин, и я увидел, как он отправился в дальний угол искать утешения в своей трубке.

— Значит, здесь замешана женщина, — сказал Тавернер, когда я сообщил ему о нашем разговоре. — Мне бы хотелось взглянуть на нее. Я намерен выступить в роли противника Мортимера, и, если он посылает черные мыслеформы, хотел бы я посмотреть, чего я смогу добиться с помощью белой.

Я догадался, что Тавернер намерен применить метод молчаливого внушения, непревзойденным мастером которого он был.

По-видимому, магия Тавернера сработала достаточно быстро, так как пару дней спустя я вручил Мартину письмо, которое заставило его лицо засиять от удовольствия, а его самого броситься в свою комнату, чтобы прочесть его в уединении. Через полчаса он пришел ко мне в кабинет и сказал:

— Доктор Роудз, удобно ли будет пригласить на завтрашний ланч двух дам?

Я заверил, что это вполне удобно, и отметил перемену, произошедшую с ним после получения долгожданного письма. В этот момент он справился бы с целой сворой черных собак.

На следующий день я увидел Мартина, знакомившего двух леди с окрестностями, а когда они пришли в столовую, он представил их как миссис и мисс Хэлэм. Мне показалось, что с девушкой что-то происходит, она была странно рассеянна и невнимательна. Но Мартин был на седьмом небе, а человек, не скрывающий своего счастья, всегда забавляет окружающих. Я со скрытой улыбкой следил за этой маленькой комедией, когда она внезапно превратилась в трагедию.

Когда девушка сняла свои перчатки, на среднем пальце левой руки у нее оказалось кольцо. Это, несомненно, было обручальное кольцо. Я поднял глаза на Мартина и увидел, как его взгляд остановился на кольце. Всего за несколько секунд человек был раздавлен, маленький счастливый прием был завершен. Он прилагал все усилия, чтобы играть роль хозяина, но эти усилия вызывали жалость, и я обрадовался, когда окончание завтрака позволило мне покинуть помещение.

Однако убежать мне не удалось. Когда я выходил из комнаты, Тавернер поймал меня за руку и увлек на террасу.

— Пошли, — сказал он. — Я хочу подружиться с семьей Хэлэмов, может быть, они помогут пролить свет на нашу проблему.

Мы обнаружили Мартина, идущего рядом с матерью, поэтому для нас не составило труда присоединиться в прогулке по парку к девушке. Она, казалось, приветствовала такую расстановку, и не успели мы провести в ее обществе несколько минут, как нам стала понятна причина.

— Доктор Тавернер, — сказала она, — можно мне поговорить с вами о себе?

— Это доставит мне удовольствие, мисс Хэлэм, — ответил он. — О чем вы хотите мены спросить?

— Меня ставят в тупик некоторые вещи. Возможно ли быть влюбленной в человека, который тебе не нравится?

— Вполне возможно, — ответил Тавернер, — но это не дает удовлетворения.

— Я обручена с человеком, — сказала она, передвигая по пальцу свое обручальное кольцо, — в которого я страстно и безнадежно влюблена, когда я не с ним. Но как только он появляется, у меня возникает чувство ужаса и отвращения к нему. Когда я не с ним, я страстно стремлюсь к нему, а когда он появляется, я чувствую, как все плохо и страшно. Я не могу выразиться яснее, но вы понижаете, что я имею в виду?

— Как вы с ним обручились? — спросил Тавернер.

— Обычным образом. Я знала его почти так же долго, как и Билли, — сказала она, указывая на Мартина, который шел впереди, прогуливаясь с матерью.

— Он не оказывал на вас чрезмерного давления? — спросил Тавернер.

— Нет, не думаю. Как только он сделал мне предложение, я согласилась.

— Задолго ли до этого вы знали, что примете предложение, если он его сделает?

— Не знаю. Я не думала над этим. На самом деле обручение было такой же неожиданностью для меня, как и для любого другого. Еще три недели назад я совсем не думала о нем как о муже, а потом внезапно поняла, что именно за этого человека я хочу выйти замуж. Это был внезапный импульс, но такой сильный и ясный, что я знала — именно так я должна поступить.

— И вы не сожалеете?

— До сегодняшнего дня не сожалела, но сегодня, сидя в столовой, я внезапно почувствовала, как было бы замечательно, если бы не нужно было возвращаться к Тони,

Тавернер взглянул на меня.

— Психическая изоляция этого дома достигает своей цели, — сказал он. Затем он опять повернулся к девушке. — Вы не допускаете, что именно сила личности мистера Мортимера повлияла на ваше решение?

В душе я был восхищен выстрелом, произведенным Тавернером наугад, и тем, как девушка блаженно шла в расставленную им ловушку,

— О нет, у меня часто бывают подобные импульсы, как раз один из них привел меня сюда.

— Следовательно, — сказал Тавернер, — он может быть совсем другим, чем тот, который заставил вас обручиться с Мортимером. Более того, я могу вам сказать, что именно я несу ответственность за этот импульс.

Девушка удивленно уставилась на него.

— Как только я узнал о вашем существовании, я захотел увидеть вас. Здесь находится душа, которая в настоящее время поручена моим заботам, и я думаю, вы внесете свой вклад в ее благополучие.

— Я это знаю, — сказала девушка, глядя на широкие плечи ничего не подозревающего Мартина с такой тоской и страданием, что сразу стало ясно, на кого направлены ее истинные чувства.

— Люди, когда хотят что-то сообщить, посылают телеграммы, но не я. Я посылаю мысли, ибо уверен, что им повинуются. Телеграммой человек может пренебречь, но мысль заставит его действовать, потому что он верит, что это его собственная мысль, хотя, конечно, необходимо, чтобы он не подозревал о полученном внушении, иначе он может поступить как раз наоборот.

Мисс Хэлэм с удивлением смотрела на него.

— Разве это возможно? — воскликнула она. — Я не могу в это поверить.

— Вы видите эту вазу с красной геранью слева от дорожки? Я заставлю вашу мать подойти и сорвать одну из них. Смотрите.