Мы оба уставились на ничего не подозревающую женщину, пока Тавернер концентрировал свое внимание на ней, и она, поравнявшись с вазой, достаточно уверенно подошла к ней и сорвала ярко-красный цветок.

— Что вы делаете с нашей геранью? — спросил ее Тавернер.

— Я прошу прощения, — ответила она, — боюсь, я поддалась внезапному импульсу.

— Далеко не все мысли возникают в голове того, кто их «думает», — сказал Тавернер. — Мы постоянно посылаем друг другу подсознательные внушения и воздействуем на умы, не подозревающие об этом, и если человек, понимающий силу мысли, намеренно тренирует свой ум в ее использовании, существует не слишком много вещей, которых он не мог бы сделать.

Прогуливаясь, мы дошли до террасы, и Тавернер попрощался и удалился в свой кабинет. Я последовал за ним и застал его у открытого сейфа с лежащей на столе картотекой.

— Итак, Роудз, как вы все это расцениваете? — обратился он ко мне.

— Мартин и Мортимер ухаживали за одной девушкой, — сказал я. — И Мортимер использовал для своих личных целей те же методы, что вы используете для своих пациентов.

— Совершенно верно, — сказал Тавернер. — Великолепный наглядный урок черного и белого оккультизма. Мы оба изучаем человеческий разум, мы оба изучаем скрытые силы природы, но я использую свои знания для лечения, а Мортимер свои — для разрушения.

— Тавернер, — спросил я, глядя ему в лицо, — что мешает вам тоже использовать ваши огромные знания в личных целях?

— Несколько вещей, мой друг, — ответил он. — Прежде всего те, кто обучен так, как обучен я, должны быть (хотя я не буду утверждать, что являются таковыми всегда) хорошо отобранными людьми, тщательно проверенными. Во-вторых, я член организации, которая, несомненно, покарает за злоупотребление полученными знаниями. И, в-третьих, зная, что я делаю, я не рискую злоупотреблять силами, доверенными мне. Нет во всей Вселенной такой вещи, как прямая линия, все движется по кривым. И это лишь вопрос времени, когда посланное вашим умом вернется к вам. Рано или поздно собака Мортимера вернется в дом своего хозяина.

Мартин не пришел к ужину, и Тавернер немедленно поинтересовался, где он может быть.

— Он отправился со своими друзьями к перекрестку, чтобы посадить их на автобус, идущий в Хэзлмер, — предположил кто-то, но Тавернер, явно неудовлетворенный ответом, посмотрел на часы.

— Осталось около двух часов светлого времени, — сказал он. — Если он не вернется к сумеркам, Роудз, дайте мне знать.

Это был серый вечер, приближалась буря и стемнело рано. Вскоре после восьми я разыскал Тавернера в его кабинете и сказал: «Мартина все еще нет, доктор».

— Тогда нам лучше пойти и поискать его, — сказал мой коллега.

Мы выбрались через окно, чтобы избежать встречи с другими пациентами и, пробравшись сквозь кустарник, вскоре оказались у болота.

— Хотел бы я знать, по какой дороге он пошел, — сказал Тавернер. — Здесь слишком много путей для выбора. Лучше нам идти по возвышенности и следить за ним через бинокль.

Мы направились к утесу, поросшему соснами, израненными ветром, и Тавернер обшаривал биноклем заросшие вереском тропинки. За милю от нас он обнаружил фигуру, которая двигалась в нашем направлении, но она была слишком далеко, чтобы рассмотреть ее.

— Возможно, это Мартин, — сказал мой спутник, — но мы не можем быть в этом уверены. Нам лучше остановиться здесь и подождать, как будут развиваться события. Если мы спустимся в ложбину, мы потеряем его из виду. Возьмите бинокль, ваши глаза лучше моих. Как дьявольски рано наступает темнота. Нам бы еще полчаса дневного света.

Налетел холодный ветер, заставив нас поежиться под нашими легкими одеждами, так как оба мы были в вечернем платье и без шляп. На западе клубились тяжелые серые облака, тяжело стонали деревья. Человек за болотом шел быстрым шагом, не глядя ни вправо, ни влево. Если не считать его одинокой фигуры, обширное серое пространстве было пустынно.

Внезапно быстрое движение прервалось, он оглянулся, помедлил и вновь ускорил свой шаг. Затем он опять оглянулся и перешел на полурысь. Пройдя таким образом несколько ярдов, он опять перешел на шаг и спокойно продолжал свой путь, перестав оглядываться.

Я передал бинокль Тавернеру.

— Это, несомненно, Мартин, — сказал он, — и он увидел собаку.

Теперь мы могли определить дорогу, по которой он следовал, и, спустившись с холма, быстро двинулись ему навстречу. Мы прошли около четверти мили, когда в темноте впереди нас раздался крик, пронзительный, нечленораздельный крик создания, загнанного до смерти.

Для того чтобы привлечь внимание, Тавернер издал такой крик, что я не ожидал, что легкие человека способны на это. Мы помчались к гребню и, когда начали спускаться по противоположному склону, увидели фигуру, пробирающуюся через вереск. Наши белые манишки хорошо выделялись в сгущающейся тьме, и он направился к нам. Это был Мартин, бежавший, спасая свою жизнь от собаки, несшей смерть.

Я быстро обогнал Тавернера и схватил загнанного человека в объятия, поскольку мы буквально налетели друг на друга на узкой тропинке. Я ощущал его выдохшееся сердце, удары которого были похожи на звук плохо отрегулированного двигателя. Я опустил Мартина на землю, подошел Тавернер со своей карманной аптечкой, и мы сделали все, что было в наших силах.

Мы успели как раз вовремя. Еще несколько ярдов, и человек бы упал. Когда я смог выпрямить спину и оглянуться вокруг, я поблагодарил Бога, что у меня нет этой ужасной силы видения, которая позволила бы мне увидеть, кто скрылся в темных зарослях вереска при нашем приближении. Я не сомневался, что этот «кто-то» ушел, так как полдюжины овец, пасшихся в нескольких сотнях ярдов от нас, разбежались, чтобы дать ему пройти.

Мы привели Мартина домой и сели рядом с ним. Состояние сердца, с которым так неправильно обошлись, было крайне опасно, и мы вынуждены были прибегнуть к наркотику, чтобы дать отдых напряженным нервам.

Вскоре после полуночи Тавернер подошел к окну и выглянул.

— Роудз, подойдите сюда, — сказал он. — Вы что-нибудь видите?

Я заявил, что не вижу.

— Было бы очень полезно для вас, если бы вы увидели, — заявил Тавернер. — Вы слишком склонны расценивать мыслеформы как порождение больного ума, как будто если они объективно не существуют, то они безобидны. Теперь давайте посмотрим на это с точки зрения пациента.

Он начал отбивать на моем лбу барабанную дробь. Вскоре у меня возникло такое ощущение, как если бы сдерживаемое желание чихнуть пробивало себе путь из носоглотки вглубь моего черепа. Затем я заметил, как в наружной тьме появилось слабое свечение, и увидел серовато-белую пленку, натянутую за окном. За ней я увидел Гончую Смерти!

Призрак, сгустившийся из тьмы, бросился к окну и прыгнул, но сразу же отступил, уткнувшись головой в серую пленку. Он опять сформировался и прыгнул, и, сбитый с толку, вновь вынужден был отступить. Из открытой пасти, казалось, вырвался беззвучный лай, а глаза сверкнули потусторонним огнем. Это был не обычный для глаз животного зеленый цвет, но пурпурно-серое отражение какой-то холодной планеты, недоступной нашим чувствам.

— Вот что Мартин видит по ночам, — сказал Тавернер, — только в его случае тварь действительно находится в комнате. Что если я открою путь через психический колпак, когда она опять сунет свой нос, и позволю ей войти?

Я покачал головой и отвернулся от этого кошмарного видения. Тавернер быстро провел рукой вдоль моего лба, совершая какие-то особые хватательные движения.

— Вы получили достаточно, — сказал он, — но никогда не забывайте, что галлюцинации лунатика так же реальны для него, как эта собака для вас.

На следующий вечер мы работали в офисе, когда я был вызван для беседы с леди, которая ожидала в холле. Это была мисс Хэлэм, и мне очень хотелось узнать, что же так быстро опять привело ее к нам.

— Слуга сказал мне, что мистер Мартин болен и я не смогу увидеть его, но мне хотелось знать, не сможет ли доктор Тавернер уделить мне несколько минут?