– Я думаю, вас, главным образом, обвиняют в интеллектуальных преследованиях, – говорит мисс Каллендар. – Сухарики с цукатом?

– Благодарю вас, – говорит Говард. – Но ключевым вопросом теперь стали мои отношения с мисс Фий. Вы помните мисс Фий?

– А я должна ее помнить? – спрашивает мисс Каллендар.

– Да, – говорит Говард, – вы видели ее в моем кабинете внизу, когда уходили с вечеринки.

– Так значит, это был один из ваших эпизодов, – говорит мисс Каллендар. – Да, мне так и показалось.

– Жаль, что вы не знаете ее ближе, – говорит Говард, – тогда, возможно, вместо того, чтобы поддерживать сумасшедшие утверждения Кармоди, вы поняли бы, какая это извращенная, вредоносная чепуха.

– Я не поддерживаю его историю, – говорит мисс Каллендар, – я не знаю, верна ли вообще его интерпретация того, что он видел. Просто у меня, не правда ли, есть основания думать, что он видел то, что видел.

– Но он ничего не видел, – говорит Говард, – он просто заглянул снаружи и сделал извращенные выводы. Мисс Фий одна из моих курируемых. Это очень несчастное существо. Она прошла через все. Неудачи с мальчиками, неудачи с девочками, аборт, кризис личности, нервный срыв…

– Климакс, – говорит мисс Каллендар.

– Пока еще нет, – говорит Говард.

– Ну так у вас еще остается кое-что впереди, – говорит мисс Каллендар. – Булочку? Я сама их пекла.

– Благодарю вас, – говорит Говард. – В тот вечер у нее был душевный кризис. Лесбийская связь, которую она имела, оборвалась.

– Не слишком ли она жадна на всякие проблемы? – спрашивает мисс Каллендар.

– Ей было плохо, – говорит Говард. – Она спустилась в мой кабинет и начала рыться в моих бумагах. Думаю, она хотела, чтобы ее там застали. И как бы то ни было, я ее там застал.

– Инстинкт любознательности, – говорит мисс Каллендар, – он есть и у мистера Кармоди.

– Конечно, я рассердился. Но смысл ситуации был очевиден, она жаждала внимания.

– Так что вы уложили ее на пол и оказали его ей, – говорит мисс Каллендар.

– Нет, – говорит Говард, – это произошло практически наоборот.

– О боже, какой ужас, – говорит мисс Каллендар, – она на вас напала? Нанесла вам травму?

– Я объясняю вам, что она меня совершенно не привлекает, – говорит Говард. – Я совершенно ее не хотел. Я хотел другую. Собственно говоря, вас. Там за окном.

– Но ввиду моего отсутствия вы взамен удовольствовались ею, – говорит мисс Каллендар, беря со столика возле ее стула таинственное спутанное вязание с торчащими из него спицами и начиная ими орудовать. – Понимаю.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что ситуация была не такой, какой ее описывает Кармоди, – говорит Говард. – Я хочу, чтобы вы взглянули на нее по-человечески.

– Мистер Кармоди хотел, чтобы вы взглянули по-человечески на него, – говорит мисс Каллендар.

– Мисс Фий нуждалась в помощи, – говорит Говард, – вот почему я взял ее в свой дом. Вот почему она была там в ту субботу и в воскресенье, пока моя жена отсутствовала.

– Ваша жена уезжала далеко? – спрашивает мисс Каллендар.

– В Лондон, – говорит Говард.

– Да, вы мне говорили о ее поездках в Лондон, – говорит мисс Каллендар. – Она идет своей дорогой, вы идете своей. Без сомнения, вы получили возможность оказывать ей гораздо больше внимания и помощи, пока она отсутствовала.

– Она была там, – говорит Говард, – чтобы приглядывать за детьми. Мы вместе за ними приглядывали. Мы поехали с ними на аттракционы, гуляли с ними за городом.

– Но вы все-таки оказали ей помощь, – говорит мисс Каллендар. – Ведь есть фотографии этой помощи.

– Вот именно, – говорит Говард. – Такой была ситуация, которую Кармоди подсмотрел, и сфотографировал, и исказил в шантажное обвинение, ничего о ней не зная.

Мисс Каллендар, сидя в своем кресле, завершает ряд в своем вязании.

– Понимаю, – говорит она. – Это и есть обещанная история.

– Самая ее суть, – говорит Говард.

– Вы не против, если я выскажу критические замечания, – спрашивает мисс Каллендар, – не будучи специалистом?

– Прошу вас, – говорит Говард.

– Ну, это повесть о прекрасных чувствах, – говорит мисс Каллендар, – и, бесспорно, в ней куда больше психологизма, чем в версии мистера Кармоди. Она менее иронична и отвлеченна, более близка к реализму конца девятнадцатого века, но в его версии больше сюжета и действия. Я хочу сказать, у него мисс Фий нуждается в оказании помощи очень часто. А кроме того, вам пришлось как-то вечером ускользнуть, чтобы оказать помощь доктору Бениформ, и затем небольшой эпизод со мной, полностью опущенный в вашей версии, хотя я нахожу его многозначительным.

– Он едва ли сюда относится, – говорит Говард.

– Это довольно обидно, – говорит мисс Каллендар, – просто невыносимо, когда тебя не включают в суть. Оставляют для побочной сюжетной линии. В его версии я тоже полноценный персонаж.

– Я не совсем вижу, причем в данном сюжете вы, – говорит Говард, – поскольку я думал, что суть его истории в том, что я ставлю хорошие отметки мисс Фий по аморальным причинам.

– Совершенно верно, – говорит мисс Каллендар, – в его истории есть финал. В котором вы ставите мисс Фий «А» и «В». За общие достижения, как говорится.

– Тогда как суть моей истории в том, что ставь я оценки мисс Фий за общие достижения, это были бы не «А» и «Б».

– Да, – говорит мисс Каллендар, – это я вижу. Ну, вот. Отсюда следует, насколько другой может стать история, если изменить point d'appui – то есть угол зрения.

– Угол зрения! – говорит Говард. – Этот тип шпионил за мной, выслеживал меня, фотографировал меня сквозь занавески, а затем сочинил из всего этого ложь. Чудесный угол зрения!

– Посторонний взгляд иногда очень просвещающ, – говорит мисс Каллендар, – и, разумеется, как говорит Генри Джеймс, в доме беллетристики есть много окон. Ваша беда в том, что вы, кажется, стояли перед большинством из них.

– Послушайте, мисс Каллендар, – говорит Говард, – это же не просто два маленьких рассказа, материал для игры вашего блестящего критического ума.

– Да, – говорит мисс Каллендар, – на карту поставлено много больше. Но беда в том, что вашу историю я не нахожу законченной. Не думаю, что вы рассказали мне все. Я не знаю, чего вы хотите от Кармоди, я не знаю, чего вы хотите от меня. Есть сюжетная интрига, о которой вы умолчали.

– Не знаю, знаете ли вы, сколько поставлено на карту, – говорит Говард. – Вы отдаете себе отчет, что Кармоди шпионил за мной каждый день и сочинил из увиденного историю, которая может стоить мне моей работы?

– Вы могли бы сказать, что он пытался разобраться в вас, – говорит мисс Каллендар.

– Бога ради, – говорит Говард, – возможно, он сейчас где-то там на пожарной лестнице сочиняет историю о том, как я раздеваю вас.

– И он лжет? – спрашивает мисс Каллендар. – Нет ли в этом толики истины?

– Я вас не раздеваю, – говорит Говард.

– А его там нет, – говорит мисс Каллендар, кладет вязание на столик и смотрит на Говарда влажными глазами. – Ему назначили прием. Он сейчас у вице-канцлера.

– Знакомит его со своим углом зрения, – говорит Говард.

– Да, – говорит мисс Каллендар. – Мне жаль, искренне. Это правда, что вы можете лишиться работы? Ему ведь нужен всего лишь шанс.

– Есть нечто, именуемое вопиюще позорным поведением, – говорит Говард, – это крайне неясное понятие, и тем более в наши дни. Но у меня есть политические враги, которые понавешают на меня все, что сумеют.

– О Господи, – говорит мисс Каллендар, – поэтому я и вернулась домой. Просто не выдержала. Эти жуткие копания сегодня утром. Я так встревожилась за вас обоих.

– За него? – спрашивает Говард. – Он шантажист и фашист. Вы тревожитесь из-за него?

– Он не фашист, он личность, – говорит мисс Каллендар, – он еще мальчик, глупый, испуганный, потому что вы напугали его. Он вел себя скверно и глупо. Я так ему и сказала, я набросилась на него. Но он убежден, что вы решили его уничтожить только потому, что он то, что он есть, и он ведет борьбу, чтобы выжить.