Приблизительно к середине V в. до н. э. в Греции возникают условия для культурного переворота, который в течение нескольких десятилетий затронул все сферы общественной и политической жизни и произвел радикальное изменение в образе мыслей значительной части гражданского населения, а также в самом направлении философских занятий. Главной причиной произошедшего катаклизма стало развитие греческой политической жизни. В период, начавшийся после персидских войн, центр тяжести политической и культурной жизни Эллады перемещается с территории Малой Азии и островов Эгейского моря в континентальную Грецию, возрастает значение Афин, крупнейшего города Аттики — области на юго-востоке Балканского полуострова, поэтому этот период истории Древнего мира называется часто «аттическим». Существовавшие к этому времени сотни греческих полисов (городов-государств) с давних пор обладали различным устройством, занимали различное положение в иерархии военных и экономических союзов, постоянно соперничали между собой в многоразличных сферах деятельности. На многочисленные экономические и политические противоречия накладывались противоречия этнические — между дорийским, ахейскими и ионийскими городами. С установлением политической гегемонии Афин интересы многочисленных греческих городов-государств впервые в истории Греции приобретают общее направление — вследствие роста гражданского самосознания и актуальности обоснования собственной политической идентичности. Результатом развития всех указанных противоречий стало резкое усложнение внутренней ситуации в греческих городах, активизация всей политической и вообще человеческой жизни.

Прежде всего это коснулось самих Афин: здесь впервые политика становится делом каждого гражданина, наиболее важным моментом его повседневного существования. «Человек есть животное политическое», — утверждал Аристотель.

В это время, когда человек, его специфически человеческий опыт поневоле становится «мерой вещей», появляются первые теоретики нового мироотношения — софисты, букв. «специалисты по мудрости», — платные преподаватели красноречия, политической добродетели и всевозможных знаний, считавшихся необходимыми для активного участия в гражданской жизни. К «старшим софистам» (2-я пол. V в. до н. э.) традиционно относят Протагора, Горгия, Гиппия, Продика, Антифонта, Крития. К «младшим софистам» (1-я пол. IV в. до н. э.) принято причислять Ликофрона, Алкидаманта и Фрасимаха.«Наполовину философы, наполовину политики» (Продик Кеосский), софисты поставили целью своих занятий не разгадывание тайн природы, а постижение человека во всем его своеобразии. Главный принцип софистики был сформулирован самым старшим из них — Протагором Абдерским(ок. 480 — 410 гг. до н. э.), учеником Демокрита: «Человек есть мера всех вещей: существующих — насколько они существуют, несуществующих насколько они не существуют» (Протагор, фр. 1). Принимая учение Гераклита и Парменида об относительности и противоречивости «человеческого» знания, Протагор вместе с тем отказался от традиционного противопоставления этого знания, основанного на чувственном опыте, знанию «божественному», как бы проникающему в скрытую сущность вещей. Нет у вещей никакой «скрытой сущности», есть только сами единичные вещи, данные в ощущениях; однако мир человеческих ощущений противоречив, поэтому, по словам Протагора, «относительно каждой вещи можно выставить два противоположных суждения» (Диоген Лаэртский, IX, 51). «Быть» для софиста значит «являться», поэтому, говорит Протагор, «каким что является мне, таким оно верно для меня, а каким тебе — таким для тебя» (Платон. Теэтет, 15le). Другой знаменитый софист, Горгийиз Леонтин (ок. 480 — 380 гг. до н. э.), ученик Эмпедокла, в сочинении с парадоксальным названием «О том, чего нет, или О природе» (своеобразной пародии на Элейскую метафизику), аргументировал три положения: 1) ничто не существует; 2) если и есть нечто существующее, то оно непознаваемо; 3) если даже оно и познаваемо, то его познание невыразимо и неизъяснимо.

Учения софистов с неизбежностью вступали в конфликт с традиционными религиозными представлениями. Сочинение Протагора «О богах» начиналось словами: «О богах я не могу знать ни того, что они есть, ни того, что их нет, ни как они выглядят, ибо многое препятствует этому: и неясность предмета, и краткость человеческой жизни» (фр. 4). Афинские граждане обвинили Протагора в безбожии, ему пришлось тайно бежать, и, по легенде, застигнутый в море штормом, он утонул при кораблекрушении. Близкие к софистам Диагор Мелосский и Феодор Киренский, прозванный

«Безбожником», прямо отрицали существование богов. Продик Кеосский видел истоки религии в почитании хлеба и вина, солнца, луны и рек, т. е. всего, «что приносит пользу людям» (Продик Кеосский, фр. 4). Критий объявил религию выдумкой, предназначенной для того, чтобы заставить людей соблюдать законы (Критий, фр. 25).

Софисты считали себя знатоками многих вещей: Гиппий обучал астрономии, метеорологии, геометрии и музыке; Горгий был сведущ в вопросах физики; Критий разделял учение Эмпедокла о душе; Антифонт занимался задачей квадратуры круга и пытался объяснять метеорологические явления. Софисты сделали важный шаг к созданию науки о языке: Протагор занимался категориями словоизменения и синтаксисом предложения; Продик заложил основы учения о синонимах. Гиппий гордился тем, что знает не только все науки, но и все ремесла: сам себе выткал плащ, окрасил его пурпуром, расшил золотом, стачал сандалии, вытесал посох и выковал перстень. «Царицей наук» для софистов являлась риторика — «искусство убеждать». Горгий, Гиппий и Фрасимах славились, прежде всего, своим неподражаемым красноречием. Умение выстроить речь, сделать ее ясной и привлекательной, украсить ее антитезами, аллитерациями, метафорами, придать ей звучность и музыкальность, умение убеждать людей на народных собраниях и управлять настроениями толпы, было настолько необходимым в изменившейся политической обстановке, что за обучение этому ремеслу софистам платили огромные деньги.

Образцом софистической диалектики могут служить софизмы — букв. «уловки», задачи на то, чтобы найти парадоксальный ход мысли и применить его в качестве средства публичной полемики. Например, «Рогатый»: «То, что ты не терял, ты имеешь; ты не терял рогов; стало быть, ты имеешь рога». Или — «Покрытый»: «Знаешь ли ты, кто стоит перед тобой под покрывалом? Нет? Но это ведь твой отец; значит, ты не знаешь собственного отца». Самым известным софизмом был парадокс под названием «Лжец»: «Критянин сказал: «Все критяне — лжецы»; сказал ли он правду или ложь? Если правду — значит, он тоже лжец — стало быть, он солгал — значит, на самом деле критяне правдивы и т. д.

Так как о каждой вещи, утверждали софисты, можно высказать несколько суждений, противоречащих друг другу, то и каждому доказательству можно противопоставить другое, противоположное, столь же хорошо обоснованное и убедительное. Более сильным окажется то доказательство, которое будет практичнее и насущнее. Нельзя сказать, что такое-то утверждение «более истинно», чем другое, можно сказать только, что оно «полезнее». Законы, обычаи и само государство не были созданы волей богов, а появились когда-то вследствие соглашения между людьми. Отсюда — центральное для софистики различение между, с одной стороны, существующим «по природе» (греч. φύσις — «природа»), и существующим «по закону» (греч. νόμος — «закон») — с другой.

Так, например, Гиппий, по свидетельству Платона, провозгласил, что все люди суть «родственники, свойственники и сограждане — по природе, а не по закону: ведь подобное родственно подобному по природе, закон же — тиран над людьми — принуждает их ко многому, что противно природе» (Платон. Протагор, 337d).

Алкидамант заявлял, что «бог сделал всех свободными, природа никого не сделала рабом» (Схолии к «Риторике» Аристотеля, 1373b); Антифонт и Ликофрон отвергали преимущество знатного происхождения; Фрасимах определял справедливость как «то, что пригодно сильнейшему» (Платон. Государство, I, 338с), и утверждал, что каждая власть устанавливает свои законы, полезные для нее самой: демократия — демократические, тирания — тиранические и т. д. С точки зрения софистов, все людские обычаи — условность, и даже самые привычные из них возникли не «по природе», а «по соглашению». Добро и зло, прекрасное и постыдное, истина и ложь суть вещи заведомо относительные, и то, что для одного есть благо — для другого зло, что для одного прекрасно — для другого безобразно, а истина в устах одного — ложь в речах другого.