...На одной из колонн стояла статуя женщины необыкновенной красоты, представленная в самом цвете юности, заплетенные косы ее падали на плечи по обеим сторонам головы и были связаны сзади; она стояла невысоко, так что можно было дотянуться до нее рукою. В правой кисти руки, хотя рука ее ни на что не опиралась, она держала всадника за ногу его коня, и так легко, словно кубок вина. Всадник мужественной осанки, покрытый бронею, словно бы дышал войной. Конь поднял уши, как бы внимая звукам трубы, голова его была вздернута кверху; свирепый взгляд и пылкость, сверкавшие в очах его, показывали нетерпеливое устремление к бегу; ноги, закинутые в воздух, свидетельствовали о том же.

Подле этого изваяния, близ восточной границы ристалища, стояли статуи возниц, бывших примерами и образцами в искусстве ловко управлять колесницей. Казалось, движением рук своих они остерегали не отпускать вождей, приближаясь к финишу, но удерживать коней при повороте и живо действовать бичом, чтобы, как можно ближе держась границы, сбить неловкого соперника и этим лишить его преимущества, даже если бы у него были лучшие кони. Прибавлю только еще одну подробность, поскольку я не брался описывать всего. Особенно доставлял своим видом удовольствие и заслуживал удивления памятник, стоявший на каменном пьедестале и представлявший бронзового зверя, которого можно было бы принять за быка, если бы хвост его не был коротким и если бы, подобно египетскому Апису, он не имел длинного подгрудка и цельных копыт. В своих челюстях он сжимал, и как бы хотел удавить, другое животное, кожа которого вся покрыта была чешуею, столь иглистой, что хотя и медная, она могла бы уколоть того, кто бы к ней прикоснулся. Это животное почитали «василиском», а то, которое он ухватил зубами, «аспидом»; но большинство полагало, что первый зверь – бык с берегов Нила, а второй – крокодил. Я не берусь сказать, какое из этих двух мнений более достоверное; скажу только, что животные эти представляли дивную борьбу; они наносили друг другу жестокие удары то одерживая верх, то ослабевая, и каждое из них в одно и то же время казалось и победителем, и побежденным. Зверь, называемый многими василиском, весь вздулся от головы до ног, и яд, разлившийся по всему его телу, придавал ему зеленоватый цвет, вроде лягушечьего, словно цвет мертвенности. Он опирался на колени, взор его был томный; казалось, он потерял свою силу и мощность. Можно было бы даже подумать, что он уже умер, если бы не держался еще прямо и твердо на ногах. Другое животное, которое первый зверь держал в своей пасти, махало хвостом и широко раскрывало зев под усилиями зубов, кои сжимали и давили его. Казалось, оно всячески силилось вырваться из зубов и пасти его пожиравших; но безуспешно, ибо тело его находилось между челюстями, и зубы его врага пронзили его насквозь от спины и передних ног, до части тела, ближайшей к хвосту.

Так умирали они один от другого: борьба была взаимная, мщение обоюдное, победа равная и смерть общая. Заметим при этом случае, что не в одних лишь изображениях, и не только между лютыми зверями видим мы существа свирепые и гибельные, взаимно себя таким образом умерщвляющие; но весьма часто видим также, как народы, пришедшие воевать с нами, гибли во взаимной вражде, терзая друг друга, и погибли по воле Иисуса Христа, который рассеивает народы, жаждущие войны, не терпит кровопролития и дает праведному попрать и аспида, и василиска, и льва, и дракона.

...Заморский поход, предпринятый около 1212 года и состоявший из детей, хотя и не принадлежал к числу самых замечательных событий истории Крестовых походов, тем не менее является чем-то удивительным. Что учреждения, внушаемые духом религии к распространению нашего богопочитания или к увеличению его блеска, не всегда находили предохранительные меры против порчи, свойственной всякому человеческому делу, это составляет истину, подтверждаемую многочисленными примерами; но чтобы фанатизм или дух злобы мог иметь достаточно сил погасить в детях естественное сознание своей слабости и лишать их опоры, чтобы внушить им известную последовательность идей, настойчивость в решимости, согласие, требуемое для всякого предприятия, соединенными силами нескольких лиц, этому можно поверить с трудом, хотя воспоминание о подобном факте сохранилось у многих историков. Кому известен вкус Средних веков к чудесному и кто читал одно неполное изложение Крестовых походов новейшими историками, тот прежде всего почувствует склонность отнести поход детей к баснословным приключениям; а потому необходимо собрать вместе все свидетельства, заслуживающие доверия, чтобы внушить веру в подобный факт...

...В этом оригинальном событии надобно различать следующие обстоятельства: время, когда оно совершилось, средства, которые подготовили его, места, бывшие свидетелями факта, и его исход. Хотя критика не имеет достаточных средств, чтобы определить с точностью каждый из этих пунктов, однако средневековые хроники доставляют нам показания довольно обширные, чтобы удовлетворить благоразумную любознательность.

Относительно времени, современные историки помещают этот Крестовый поход под 1212 годом и не позже 1213 года. Если иные отодвигают его на десять лет назад или ставят на двенадцать лет вперед, то это очевидная ошибка.

Относительно места, где зародилось и было исполнено это предприятие; крестоносцы, как кажется, принадлежали к двум народностям и составляли два отряда, следовавшие по двум разным направлениям. Одни, отправляясь из Германии, перешли Саксонию, Альпы и прибыли к берегам Адриатики; Франция доставила другой отряд, который собрался в окрестностях Парижа, прошел через Бургундию и прибыл в Марсель, где предполагалось сесть на корабли.

Для того чтобы поднять и привести в движение эти массы детей, были употребляемы всякого рода посулы и рассказы о чудесах. По словам Винцента из Бове, в то время рассказывали, что Старец Горы, воспитывавший ассасинов, держал у себя в плену двух клириков и возвратил им свободу с тем условием, чтобы они доставили ему мальчиков из Франции. Поэтому и думали, что дети, обманутые лживыми видениями и обольщенные обещаниями тех двух клириков, и наложили на себя знамение Креста. Возбудителем Крестового похода детей в Германии был некто Николай, родом из Швабии[19]. Он уверил массу детей посредством ложного откровения, будто засуха в этом году будет столь велика, что море высохнет и обратится в сушу, и толпа детей явилась в Геную с намерением отправиться в Иерусалим прямо по высохшему дну Средиземного моря.

Состав этих отрядов вполне соответствовал мерам обольщения. Там находились дети всякого возраста, всякого звания и даже обоего пола; некоторые из них имели не более двенадцати лет; они проходили по городам и деревням без вождей, без руководителей, без всяких запасов, с пустым кошельком. Тщетно родные и друзья старались их удержать, указывая на безумие подобного похода; уговоры лишь удваивали их решимость, сломав ворота или преодолев заборы, они успевали ускользнуть и присоединялись к своим товарищам. На вопрос о цели странствования они отвечали, что идут посетить святые места. Хотя паломничество, начатое при таких условиях и ознаменованное всякого рода преувеличениями, должно было служить поводом скорее к соблазну, чем к назиданию, тем не менее нашлись люди столь мало благоразумные, чтобы видеть в этом знак могущества Божия. Мужчины, женщины оставляли дома и поля и присоединялись к толпам юных бродяг, думая, что идут путем спасения; другие доставляли им деньги и припасы, полагая тем помогать душам, вдохновленным Богом и руководимым чувством живейшего благочестия. Сам папа, узнав о их шествии, говорил, вздыхая: «Эти дети служат нам упреком за то, что мы погрузились в сон, между тем как они летят на защиту Святой земли». Если люди дальновидные, в среде духовенства, открыто порицали этот поход, то их осуждение принималось за безверие и скупость, и потому, дабы избежать общественного презрения, благоразумие было вынуждено молчать.