— У кого? — переспросил я.

— У Нади Буланже. Это знаменитая преподавательница музыки. В Париже. — Она проговорила два последних слова как-то слишком торопливо.

— В Париже? — произнес я не сразу.

— Американцев она берет очень редко. Мне повезло. Я даже стипендию получила.

— Дженнифер, ты собираешься в Париж?

— Я никогда не была в Европе. Мне очень хочется туда поехать.

Я схватил ее за плечи. Может быть, слишком грубо. Я не знаю.

— Эй, и давно ты туда собралась? Впервые в жизни Дженнифер не смотрела мне прямо в глаза.

— Олли, не глупи, — сказала она. — Это неизбежно.

— Что неизбежно?

— Что мы заканчиваем колледж, и каждый идет своей дорогой. Ты поступаешь в Школу Права…

— Минуточку. Это ты о чем?

— Не глупи, Олли, — повторила она. — Гарвард — это как рождественский мешок Санта Клауса. Он набит всякими сумасшедшими игрушками. Но когда праздник заканчивается, тебя вытряхивают… — Она немного помедлила. — …И ты оказываешься там, где тебе и положено быть.

— Ты что, собираешься печь пирожки в Крэнстоне, Род-Айленд?

Все это я говорил от отчаяния.

— Печенье, — сказала она. — И не смей издеваться над моим отцом.

— А ты не смей бросать меня, Дженни. Пожалуйста !

— А как же моя стипендия? А Париж, который я так ни разу и не видела за всю мою чертову жизнь?

— А как же наша свадьба?

— А разве кто-нибудь когда-нибудь говорил о свадьбе?

— Я. Я сейчас об этом говорю.

— Ты хочешь жениться на мне?

— Да.

Она склонила голову набок и серьезно поинтересовалась:

— Почему?

Я посмотрел ей прямо в глаза:

— А потому.

— А-а, — сказала она. — Это убедительно. Она взяла меня под руку (а не за рукав, как раньше), и мы молча пошли вдоль реки. Все уже было сказано.

Ипсвич (штат Массачусетс) находится приблизительно в сорока минутах езды от Мистик Ривер Бридж — впрочем, это зависит еще от погоды и от того, как вы водите машину. Однажды мне удалось проделать этот путь за двадцать девять минут…

— Ты гонишь как сумасшедший, — заметила Дженни.

— Это Бостон, — отозвался я. — Здесь все ездят как сумасшедшие. — В этот момент я как раз притормозил на красный свет.

— Я боялась, что нас убьют твои родители, но, кажется, ты сделаешь это раньше.

— Послушай, Джен, мои родители — прелестные люди.

Зажегся зеленый, и через десять секунд мой «эм-джи» уже мчался со скоростью шестьдесят миль в час.

— Даже Сукин Сын? — уточнила она.

— Кто?

— Оливер Бэрретт III.

— А-а, да он же отличный парень. Тебе он обязательно понравится.

— Откуда ты знаешь?

— Он нравится всем.

— Тогда почему он тебе не нравится?

— Именно потому, что он нравится всем, — ответил я.

И вообще, зачем я вез ее знакомиться с ними? Разве я нуждался в благословении Камнелицего? Но дело в том, что, во-первых, этого захотела она («Так принято, Оливер»), а во-вторых, Оливер III был моим банкиром в самом паршивом смысле слова: он платил за мое проклятое обучение.

Я свернул на Гротон Стрит — по этой дороге я гоняю с тринадцати лет и в повороты вписываюсь на любой скорости.

— Странно, здесь нет домов, — удивилась Дженни, — одни деревья.

— Дома за деревьями.

Когда едешь по Гротон Стрит, надо быть очень внимательным, иначе можно пропустить поворот к нашему дому. Так и случилось. И, только пролетев еще триста ярдов, я спохватился и резко затормозил.

— Где мы? — спросила она.

— Проскочили поворот, — буркнул я, ругая себя самыми последними словами.

И было что-то символическое в этом возвращении, в этих трехстах ярдах, отделявших нас от поворота к моему дому. Во всяком случае, въезжая во владения Бэрреттов, я сбавил скорость. От Гротон Стрит до Доувер Хаус, по меньшей мере, полмили. А вдоль дороги, по обеим сторонам… ну, в общем, много чего понастроено. Думаю, все это выглядит достаточно внушительно, особенно поначалу.

— Ни фига себе! — проговорила Дженни.

— В чем дело?

— Притормози, Оливер. Я серьезно. Останови машину.

Я остановился. Она сидела, стиснув руки.

— Послушай, я не знала, что все это будет выглядеть так.

— Так — это как?

— Ну, так величественно. Слушай, могу поспорить — у вас тут, наверное, и рабы есть.

Я хотел протянуть руку и дотронуться до нее, но ладони у меня были непривычно влажные, и тогда я попытался успокоить ее словами.

— Да ладно, Джен. Считай, что мы поехали проветриться.

— Разумеется, но почему мне вдруг захотелось, чтобы меня звали, скажем, Абигайль Адамс или Венди БАСП[7]?

К дому мы подъехали в полном молчании. Потом припарковались, подошли к парадной двери, позвонили и стали ждать. Тут, в последнюю минуту, Дженни вдруг запаниковала.

— Давай убежим, — предложила она.

— Давай останемся и поборемся, — сказал я. Шутил ли кто-нибудь из нас? Дверь открыла Флоренс, верная старая служанка семейства Бэрреттов.

— О, мастер Оливер, — обрадовалась она. Боже, как я бешусь, когда меня называют «мастер», подразумевая унизительное для меня различие между мистером Камнелицым и мной!

Мои родители, как сообщила Флоренс, ожидали нас в библиотеке. Дженни была потрясена портретами, мимо которых мы проходили. И не только потому, что некоторые принадлежали кисти Джона Сингера Сарджента (в частности, знаменитый портрет Оливера Бэрретта II, иногда выставляемый в Бостонском музее).

— Господи Иисусе, — сказала Дженни, кивая на портреты. — Выходит, что они построили пол-Гарварда.

— Это все ерунда, — сообщил я.

— Значит, ты и к Сьюэл Боут Хаус имеешь отношение?

— Да, я происхожу из древнего рода каменщиков. Длинный ряд портретов заканчивался стеклянной витриной. В ней хранились трофеи. Спортивные трофеи.

— Потрясающе! — воскликнула Дженни. — Ничего подобного я не видела, и, главное, они прямо как из золота и серебра.

— Они из золота и серебра.

— Боже мой! Твои?

— Нет. Его.

Общеизвестно, что Оливер Бэрретт III не был призером Амстердамской Олимпиады. Тем не менее, на его долю все же выпадали гребные триумфы. Иногда. Довольно часто. И теперь Дженнифер стояла, ослепленная блестящими свидетельствами этих побед.

— У нас в Крэнстоне есть Лига кегельбанщиков, но даже там такие штуки не вручают. — И тут она решила бросить камешек в мой огород. — А у тебя есть трофеи, Оливер?

— Да.

— Под стеклом?

— В моей комнате, под кроватью.

Тут Дженни вдруг превратилась в пай-девочку и прошептала:

— Мы на них потом посмотрим, угу? Не успел я проникнуться смыслом этого заманчивого предложения насчет прогулки в мою комнату, как нас прервали.

— А-а, привет!

Вот сукинсынство. Это был Сукин Сын.

— О, здравствуйте, сэр. Знакомьтесь, это Дженнифер…

— А, привет!

Я еще не успел представить его Дженни, а он уже тряс ей руку. И еще я заметил, что вместо традиционного Костюма Банкира на Оливере III был модный кашемировый джемпер. А каменное выражение лица он сменил на пакостную улыбочку.

— Пойдемте, я познакомлю вас с миссис Бэрретт. Для Дженнифер был припасен еще один трепетно неповторимый миг: знакомство с Элисон Форбс «Типси» Бэрретт[8]. Иногда с патологическим упрямством я старался представить себе, как могло повлиять на нее это школьное прозвище, не стань она волею судеб истово-добродетельной попечительницей музея. Неважно, что Типси Форбс так и не закончила Смит Колледж. Она сбежала со второго курса, получив от родителей восторженное благословение на брак с Оливером Бэрреттом III.

— Это моя жена, Элисон, а это Дженнифер.

Он уже узурпировал мое право представлять Дженни.

— Калливери, — добавил я, поскольку Камнелицый не знал ее фамилии.

— Кавиллери, — вежливо поправила меня Дженни, так как я неверно произнес ее фамилию. Первый и последний раз в моей проклятой жизни…