Управляющий Петербургской таможней Александр Николаевич Радищев (1749—1802) в начале 1790 г. отпечатал в собственной типографии и выпустил в свет книгу "Путешествие из Петербурга в Москву" (включающую часть оды "Вольность"). Книга попала в руки Екатерины II. "Сказывать изволила, — записал секретарь императрицы, — что он бунтовщик, хуже Пугачева". По указанию Екатерины Палата уголовного суда приговорила А. П. Радищева к смертной казни. Через 40 дней смертная казнь была заменена ссылкой в Илимский острог "на десятилетнее безысходное пребывание".

Теоретической основой политико-правовых взглядов Радищева были идеи естественного права и общественного договора, наиболее радикальные концепции Просвещения. В произведениях Радищева отражены также революционные события английской, американской и первого года французской революций.

Напуганная французской революцией императрица увидела в книге Радищева "рассеивание заразы французской: отвращение от начальства". "Давно мысль его готовилась по взятому пути, а французская революция его решила себя определить в России первым подвизателем". Однако бoльшая часть книги Радищева и ода "Вольность" написаны задолго до революционных событий во Франции, а основным источником мыслей и выводов была феодально-крепостническая действительность самодержавной России. "Я взглянул окрест меня, — начинается "Путешествие", — душа моя страданиями человечества уязвленна стала".

Книге предпослан эпиграф: "Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй". Описание встреч, событий, впечатлений путешественника вырастает в жуткую картину беспросветного произвола и беззакония, насилий и издевательств помещиков и чиновников над беззащитными крестьянами.

Содержащаяся в "Путешествии" критика "злых помещиков тем отличается от журнальной критики отдельных пороков и недостатков, что впервые в русской литературе крепостное право осуждается как "зверский обычай порабощать себе подобного человека", как система, при которой от "доброго помещика", пожалуй, даже больше вреда, чем от "злого", хотя бы уже потому, что сколько-нибудь просвещенный крестьянин еще болезненнее чувствует и труднее переносит свое бесправие. "Крестьянин в законе мертв", — писал Радищев о законодательстве самодержавной России.

Радищев доказывал несостоятельность крепостничества с позиций теории естественного права. Положительный закон должен иметь основание в естественном законе; по природе все люди равны, и если одни порабощают других, то "тут никакой не можно быть связи, разве насилие". Крепостное право противоестественно, потому оно является не правом, а насилием, которому порабощенные могут противопоставить силу же; оно противоречит общественному договору, поскольку общество создано для обеспечения интересов всех и каждого, а не порабощения одной его части другой.

Радищев раскрывает также экономическую несостоятельность крепостничества, его противоречие интересам развития сельского хозяйства, низкую производительность подневольного труда. У крепостных нет стимулов к труду; чужое поле, урожай с которого им не принадлежит, крестьяне обрабатывают без прилежания и заботы о результатах труда. "Нива рабства, неполный давая плод, мертвит граждан".

Не менее резко Радищев выступал против самодержавия. Еще в 1773 г. термин "деспотизм", содержащийся в книге Мабли, Радищев перевел как "самодержавие" и пояснил: "Самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние". Ода "Вольность" (1781—1783 гг.) содержит осуждение монархии и концепцию народной революции.

В "Путешествии из Петербурга в Москву" сделаны конкретные выводы из общетеоретических посылок естественно-правовой школы.

В главе "Спасская полесть", описывая противоречие между внешним обликом "лучезарного царского величества" и его истинной деспотической сущностью, Радищев почти открыто изображает противоположность между показным великолепием екатерининского двора и бедственным состоянием ограбленной и угнетенной России. Первенствующий в славе, почете, в заботах об общем благе монарх, который "в народе зрит лишь подлу тварь", — на самом Деле "первейший в обществе может быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший".

В главах "Путешествия" изображены слуги самодержавия, казнокрады, бездушные бюрократы, самодуры. Каждый из чиновников связан круговой порукой со всем дворянским сословием, объединенным общей заинтересованностью в совместной охране сословных "ривилегий, подавлении угнетенных и недовольных. Эту круговую поруку, неразрывную связь "дворянского общества" и "верховной власти" Радищев красочно рисует, описывая дворянский суд над крепостными в главе "Зайцово", вызвавшей особенно злобные замечания Екатерины II. Она обнаружила здесь идеи "совершенно те, от которых Франция вверх дном поставлена... Надежду полагает на бунт от мужиков".

Особое место в радищевской критике самодержавия занимает проблема "просвещенного абсолютизма". Само положение монарха, утверждал Радищев, таково, что он недоступен просвещению. "Пребывание мое, — говорит Истина, — не есть в чертогах царских". Союзником монарха в угнетении и подавлении народа под прикрытием "общего блага" являются церковь и духовенство: "Власть царска веру охраняет, власть царску вера утверждает; союзно общество гнетут; одно сковать рассудок тщится, другое волю стерть стремится; на пользу общую — рекут".

Казенному оптимизму прислужников монарха Радищев противопоставлял реалистическое описание страны, подавленной и разоренной самодержавием и крепостничеством.

Критика идеи "философа на троне" у Радищева органически связана с опровержением надежд на реформы "просвещенного монарха". Во-первых, монарх не может стать просвещенным ("Скажи же, в чьей голове может быть больше несообразностей, если не в царской?"). Во-вторых, монарху нет выгоды ограничивать свой собственный произвол.

В главе "Хотилов" излагается проект постепенного освобождения крестьян, о возможности которого Радищев, однако, пишет скептически: свободы следует ожидать не от соизволения помещиков, "но от самой тяжести порабощения".

Впервые в истории русской политико-правовой идеологии Радищев выдвинул концепцию народной революции. Критика надежд на совестливость помещиков или "просвещенность" монарха, описание ужасов крепостного права логически подводят к выводу: "Из мучительства рождается вольность".

"Русский народ очень терпелив, — писал Радищев, — и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость". Напоминая помещикам о крестьянской войне, когда восставшие "не щадили ни пола, ни возраста", Радищев предостерегает дворянство: "Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение".

Близко к аналогии Козельского между восстанием угнетенных и рекой, прорвавшей плотину, Радищев пишет о потоке, который будет тем сильнее, чем тверже ему сопротивление; если этот поток ("таковы суть братья наши, в узах нами содержимые") прорвется, "мы узрим окрест нас меч и отраву. Смерть и пожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие".

В оде "Вольность" красочно описываются народный суд над царем и его казнь: "Ликуйте, склепанны народы. Се право мщенное природы на плаху возвело царя". Обращаясь в той же оде к истории английской революции, Радищев порицает Кромвеля за то, что "твердь свободы сокрушил". "Но, — продолжает Радищев, — научил ты в род и в роды, как могут мстить себя народы, ты Карла на суде казнил".