Однако в тылу Восточного фронта все было иначе, чем прежде — на Западном фронте или в Африке. Там вступили в действие особые подразделения СС[9], которые буквально вели охоту на людей, в первую очередь — на евреев. Оккупация, запечатленная на кинопленку самими же солдатами, вполне вписывалась в логику тотальной войны. Пленников расстреливали, страна была разграблена, с мирными жителями обращались как с врагами. Это была война, в которой даже самые небольшие подразделения вермахта были вовлечены в многочисленные преступления.

В декабре 1941 года развитие войны достигло своей кульминации. Нападение на Москву провалилось, вермахт вел войну на все большем числе фронтов, Гитлер все чаще лично вмешивался в события. Большинство генералов позволяли ему делать это: кто — по убеждению, кто — опасаясь приступов ярости диктатора, не считавшегося с авторитетом героев прошлых лет, даже таких, как, например, Гудериан, и отстранявшего их от дел. Впрочем, многие генералы мирились с ситуацией еще и потому, что они получали крупные суммы денег и даже дворянские поместья. Таким образом Гитлер лишал самостоятельности своих военачальников, превращая их в козлов отпущения.

Вермахт же постепенно превращался в персональную армию Гитлера, загонявшего ее все дальше и дальше в безвыходное положение. Все чаще звучал девиз: «Все или ничего». Гитлер заявлял: «Если немецкий народ однажды перестанет обладать достаточной силой и больше не будет готов пожертвовать кровью ради собственного благополучия, то он должен погибнуть и будет уничтожен другой, более мощной силой». Война из наступательной превратилась в борьбу за выживание, и Гитлер требовал от вермахта самоубийственного служения до конца.

В этой книге бывшие солдаты рассказывают о том, как война на Востоке перешла в радикальную фазу, как солдаты пережили поражение под Москвой, как вера в командование постепенно гасла, как перед битвой под Сталинградом в пропагандистских листовках разоблачалась ложь и почему, несмотря ни на что, никто не допускал возможности отказаться от войны, считая это банальным дезертирством.

Казалось бы, совсем недавно вопрос о преступлениях вермахта был досконально изучен. Однако ожесточенная дискуссия, разгоревшаяся в результате, потребовала дополнительных исследований. Их результат был неоднозначен. С одной стороны, оказалось, что соединения вермахта, прежде всего на Восточном фронте, причастны к большому числу преступлений против гражданского населения и солдат. С другой — было очень много немецких солдат, которые следовали велению собственной совести. Так что обобщения тут просто недопустимы. Согласитесь, понятия «некоторые», «многие», «все» в этой ситуации просто неприемлемы. Потому что многие не должны нести ответственности за происходившее, но некоторые в ответе за слишком многое. В то же время тех, кто не только знал о творившихся преступлениях, но и был к ним причастен, как минимум, слишком много. По самым консервативным оценкам, это порядка 5 % всех солдат вермахта. Так что только для Восточного фронта эта цифра составляла приблизительно 500 000 человек.

Так, скажем, необходимо упомянуть пресловутый «приказ о комиссарах», требовавший немедленно расстреливать пленных политкомиссаров Красной армии. Долгое время утверждалось, что этому указанию следовали только в исключительных случаях. На самом же деле анализ документов вермахта показал, что «приказ о комиссарах» исполнялся более чем в 80 % немецких дивизий.

Непосредственно из прослушивания разговоров между немецкими офицерами, находившимися в британском плену, стало очевидно, что вермахт причастен как к военным преступлениям против гражданского населения Советского Союза, так и к массовым смертям военнопленных. В том числе и к холокосту: генералы одинаково откровенно рассказывали об эвтаназии, расстрелах заключенных и убийствах евреев. На основании этих разговоров можно сделать неоспоримый вывод, что груз военных преступлений лежит не только на С С, но и на вермахте.

Но тем не менее были и те, кто избегал выполнения преступных приказов. Такие, как, скажем, обер-лейтенант Хорст Дроссель, о котором пойдет речь ниже. Их пример показывает, что, несмотря ни на что, всегда есть простор для проявления человечности. Это — незаметные герои преступной войны.

После 1933 года армия осталась единственной силой, способной противостоять национал-социалистическому режиму. Поэтому, несмотря на существование других групп и форм сопротивления, только оппозиция, родившаяся в рядах вермахта, могла иметь хоть какой-то успех.

Немногочисленных представителей военного сопротивления объединяло убеждение, что национал-социалистическое государство безнравственно и преступно, и если Адольфа Гитлера не удастся устранить, Германию неизбежно ожидает катастрофа. Впрочем, многие будущие заговорщики поначалу с восторгом служили диктатору. И некоторые из них сами были вовлечены в истребительную войну. Хотя при этом такие крупные военачальники, как Эрих Гепнер[10]или Карл Генрих Штюльпнагель[11], в своих приказах по армии шли наперекор антисемитским циркулярам командования вермахта. И офицеры штаба, такие, как, например, Хеннинг фон Тресков[12]или Филипп фон Безелагер[13], тоже бывшие звеньями национал-социалистической системы уничтожения, разочарованные покорностью фельдмаршалов и генералов перед лицом творящихся преступлений, брали инициативу на себя и делали соответствующие выводы. Так что во главе Сопротивления в результате оказались не высшие чины, а офицеры.

Те, кто в конце концов решился покончить с обезумевшим психопатом и закончить войну своими силами, были заговорщиками-одиночками, руководствовавшимися отнюдь не волей народа, а собственным чувством долга. Они осознавали, что противостояние фюреру не встретит понимания ни в рядах вермахта, ни в народных массах, но при этом считали, что их нравственный долг — показать миру, что не все в Германии подвержены воцарившемуся там преступному безумию. Сопротивление среди военных не ограничивалось действиями представителей офицерского корпуса. Оно имело множество проявлений: военнопленным позволяли бежать, приказы исполнялись спустя рукава, переиначивались и даже игнорировались. Нет, открыто не подчиняться приказам решались немногие. Но десятки тысяч солдат — особенно в самом конце войны — дезертировали из армии[14], прекрасно понимая при этом, что того, кто будет схвачен, ждет смерть: к тому времени гитлеровский режим вел войну против своих же подданных, отказывающихся ему подчиняться.

Осенью 1944 года, спустя пять лет после начала войны, вермахт был оттеснен к старым границам рейха. Теперь на фронт призывали уже шестнадцати- и семнадцатилетних. Чем быстрее шло наступление союзников на немецкие территории, тем, с одной стороны, старше, а с другой — моложе становились солдаты.

Когда в октябре 1944 года Красная армия дошла на востоке до немецких земель, национал-социалистическое руководство запретило эвакуацию мирного населения. Циничный расчет заключался в том, что нуждающиеся в защите женщины и дети будут усиливать боеспособность солдат. Вермахт был волей Гитлера обречен на защиту каждого сантиметра земли. Генералы, не согласные с этим, как Фридрих Хоссбах[15], были вынуждены уйти в отставку.

До самого последнего момента национал-социалистическая пропаганда пыталась при помощи угроз и обмана поддерживать иллюзию обороноспособности Германии. Члены юношеской организации «Юнгфольк»[16], воодушевленные проповедовавшейся с высоких трибун ложью, спешили к линии фронта, обгоняя отчаявшихся, обескураженных старых солдат. Гражданских капитулянтов, планировавших избежать гибели, сдавшись на милость победителя, ждала виселица.