Только тогда я начал понимать проблемы в моей теории. Полный выброс нашими телами самых коротких микроволн наступает в тот момент, когда мы переживаем сильный стресс. Его могут вызвать внешние раздражители, физическая боль или наслаждение, а также сильные внутренние переживания, как страх, радость, любовь и ненависть, воспоминания, тоска. И только тогда, когда уровень микроволнового излучения достигнет максимума по разработанной мною шкале, начнут в полную силу действовать приемники микроволн в моем аппарате, что при соответствующей концентрации живой материи должно принести ожидаемый эффект. Должно!

Я совершенно потерял голову, работал как очумелый, достраивал и настраивал аппарат, подбирал все новые фотографии. Наконец, впервые мне удалось добиться встречи с Робертом, которая продолжалась всего две-три секунды Я был настолько взбудоражен этим, что забыл включить счетчик времени. Лишь вчера установил наиновейший кварцевый хронометр, кстати, совершенно для моей цели ненужный. Я ведь не ставил задачи побить рекорды продолжительности таких встреч, мне были нужны встречи как таковые. Мне только хотелось увидеть Роберта живехоньким, пожать ему руку и обменяться с ним парой искренних дружеских слов. Добиться его искреннего признания было моей основной целью. Я ни слова не сказал Эльжбете о новой фазе опытов, не хотел бередить ее еще слишком свежих душевных ран. И боялся этой встречи в ее присутствии.

Вглядываясь в нашу фотографию, сделанную перед стартом на том трагично кончившемся этапе ралли, я представлял, как это было тогда. С правой стороны машины перед самым моим лицом склонилась Эльжбета, такая сладкая, излучающая нежность, ласковость, чуткая, милая. Склонилась и целует, да, точно, целует протянутую ей навстречу руку моего друга Роберта. В ту минуту не было во мне и тени ревности, время великих разочарований и внутреннего разлада кончилось раньше.

А ведь именно я их и познакомил. Мы уже должны были вскоре с Эльжбетой пожениться, наши взаимные чувства, может, и не были чересчур сильными, но казались мне устоявшимися. Спокойные и устоявшиеся — так мы оба считали. Роберт много путешествовал, участвовал среди прочих и в большом Трансамериканском ралли, а я, пользуясь его отсутствием, уже тогда начал свои первые опыты. Теория была разработана, аппаратура проходила первые испытания. Впрочем, я не любил длительных ралли типа Сафари или Трансамериканского. Они меня безмерно изматывали физически и психически, а я, одержимый своей идеей, не хотел тратить ни сил, ни энергии на другие дела. Мне казалось, что просто не могу себе этого позволить.

Эльжбета была со мной согласна. Вместе с ней, такой чуткой и необыкновенно спокойной, можно даже сказать, сдержанной, я рассчитывал осуществить в своей лаборатории множество ярких экспериментов, тем более, что она могла быть для меня достойным помощником. Ведь она изучала физику в Ягеллонском университете, который по-прежнему, как бы по инерции своей великой традиции, готовит прекрасных специалистов. Я имею в виду спецов с очень широкими горизонтами мышления, которых, к сожалению, не выпускают политехнические институты.

Роберт познакомился с Эльжбетой у меня в лаборатории, когда вернулся с Трансамериканского, выиграв его на нашей ПГР-2000, и в мгновение ока спокойная и уравновешенная девушка совершенно свихнулась. Терпеть не могу вспоминать тот период своей жизни. Он как заноза в моей судьбе. Моя невеста с ходу связывается с моим другом, а я остаюсь сам по себе, и никто в этом обществе меня практически не замечает. Можно это вынести? Стерпеть? Как знать, может, этот мой проигрыш только подтолкнул меня к еще более активному ведению опытов. Желание отомстить ближним, добившись славы и признания, наверняка сыграло немаловажную роль, позволило мне не пасть духом и не потерять их обоих. Я действительно их очень любил и люблю.

Итак, фотография. Эльжбета целует руку Роберта. Мое сердце тогда на этот жест уже не реагировало, билось спокойно. А Роберт?

Снимок сделан в момент, когда я смотрел на него, а не на Эльжбету, как бы удивленный не фактом такого поцелуя, а тем, что он достался именно ему, Роберту. Глядя на него в тот момент, я произнес слова, которые и она прекрасно слышала:

— Хочу, чтобы мы выиграли.

Я относился к этому ралли как к разрядке перед главным этапом моей работы. Разрядка мне была просто необходима так же, как общая с Робертом победа в ралли. Даже с ним.

— Лучше меня знаешь, старик, сколько у нас пунктов, — ответил Роберт. — Будь повнимательнее, поедем на грани риска.

— Хорошо, давай рискнем.

Да, именно тот момент запечатлен на пленке. Чем больше я вглядывался в фотографию, тем сильнее поддавался настроению того дня, как будто это было сегодня, сейчас, в эту самую минуту. Я не отдавал еще себе отчета, что именно в такой момент излучение микроволн достигает апогея. Включилась автоматика приборов. Это произвело на меня потрясающее и одновременно ужасающее впечатление.

Роберт исчез с фотографии. Снимок вообще как бы перестал существовать. Зато сам Роберт, живой, настоящий, сидел рядом со мной. Протянул мне руку поздороваться. Я пожал ее, бросился его обнимать.

И тут же все кончилось.

Я не успел спросить его, впрочем, я был так испуган, возбужден и взбудоражен, что ни о чем не хотел и был бы не в состоянии его расспрашивать.

Снова передо мной была та наша фотография, но уже чужая, не вызывающая никаких эмоций и воспоминаний. Тот миг как бы улетучился. “Смогу ли я его еще воссоздать?” — думал я, взволнованный и, что ни говори, разочарованный собственным изобретением. Стоило на секунду остынуть моему страстному желанию, и вся аппаратура перестала работать.

Но ведь я держал в объятиях моего не живущего уже друга, ощущал его тепло, радость и дружеский настрой, и снова его не стало.

Я вынул другую фотографию, на этот раз черно-белую, сделанную случайно оказавшимся на трассе ралли фотолюбителем. Пригляделся. Огромные ели на склоне горы, узкая лента дороги, а на первом плане — Роберт с разбитой головой в амбразуре разбитого стекла. Мы оба знали эту трассу на память. Да, знали.

Щелкнула автоматика. И я опять увидел Роберта, исчезающего со снимка, направляющегося ко мне с вытянутой для приветствия рукой. Был он бледен, как будто чувствовал, что через мгновение… Что я плету?

— Роберт! — воскликнул я. — Скажи, скажи же, что ты об этом вправду думаешь?

Я почувствовал озноб. Его слова были для меня равны приговору. Мы приближались к третьему повороту той большой петли и отставали от наших основных соперников-австрийцев на тридцать секунд. Эти секунды мы потеряли на прямом проселочном участке, рискованно обгоняя английский экипаж.

— Помню, — кладя руку мне на плечо, сказал Роберт, — ты еще крикнул: осторожнее!

— Точно, крикнул, — подтвердил я, вздохнув с облегчением.

Нашу машину на пару миллиметров занесло в сторону английского “Ровера”, и оба автомобиля резко столкнулись бортами. Скрежет трущегося металла длился доли секунды. Машины разъехались. Англичан кинуло на склон, они как-то выровняли ход и двинулись дальше. Мы же зависли над пропастью. Я выскочил из машины и пытался подвинуть ее к середине дороги. Ноги мои не находили опоры, проскальзывали. Колеса также буксовали. Выскочил и Роберт, потный от напряжения и усталости. В эту секунду мимо пронеслись наши соперники.

А нам никак не удавалось вернуть машину на трассу. Тут Роберт крикнул “садись”, сам он уже был за рулем. Мотор взвыл на полных оборотах, одно колесо все еще висело над пропастью, но машина рванулась, и нас повело в сторону склона.

Роберт додал газу, и мы вошли в очередной поворот. Я начал считать повороты.

— Я тогда допустил ошибку, подсказал тебе не ту скорость, считал ее с предыдущей строки. Это все равно, что проскочить один поворот. Тот, где излучина более плавная и покрытие лучше, и можно рискнуть сто двадцать пять в час.

— Ты не прав, — Роберт нахмурил брови, стараясь воссоздать в памяти ту сцену, которая длилась доли секунды.