Ирландцу и Никифору идея Езекии пришлась по душе. Всё равно возвращаться обратно на постоялый двор им было нельзя — там вполне могла ожидать засада, — так уж лучше быть хоть при каком-то деле, к тому же сопряженном с передвижениями по городу и ближайшей округе. А там, кто знает, кого повстречать можно? Глядишь, и помогут чем ярлу. Правда, с этим пунктом Ирландец был не совсем согласен.

— Через дворец каган-бека надо действовать, — упрямо повторял он. — Там разного народа хватает, наверняка имеются и недовольные, и обиженные, и просто любители дармового серебришка.

— Так-то оно так, — соглашаясь, кивнул Никифор. — Да ведь во дворец вначале попасть надо, так? А как мы туда попадем?

— А и не надо нам туда попадать, — улыбнулся Ирландец. За последнее время узкое лицо его еще больше осунулось и побледнело, к тому же куда-то пропало накопленное за прошлые годы брюшко, что, надо сказать, пошло его фигуре только на пользу. — Не надо нам попадать во дворец, — повторил он. — Дворец сам попадет к нам. Ведь люди оттуда — воины, слуги и прочие — живут здесь, в Итиле. Ходят на рынки, в корчмы, в бани. Надо только увидеть их, выделить из толпы и…

— А для этого тоже нужны люди.

— Ты прав. Однако… вот мы сейчас займемся тайной торговлей с этим Езекией. И тут — глядишь, его люди пригодятся и нам. А выручать ярла надо. Хотя бы попытаться. Одни, без него, в Гардаре мы не много стоим. Это ведь его родственник конунгом на севере, а не наш.

Никифор молча кивнул.

Сверху, сквозь железные прутья решетки, тихо падал снег. Ночное, затянутое низкими тучами Небо было темным, почти беспросветным, если не считать далеких отблесков багровых зарниц где-то на западе, в той стороне, где в нескольких днях пути, на реке Бузан, высились белые стены Саркела, города, выстроенного не так давно для защиты от печенегов.

Темно было на улицах Итиля — лишь на острове посередине реки, где высился дворец кагана, жарко горели костры лариссиев да изредка, освещая путь факелами, проносилась приемистой рысью ночная стража. Копыта стучали о мерзлую землю так громко, что было далеко слышно, даже здесь, в глубокой яме — самом страшном узилище каган-бека Завулона. Хельги-ярл давно пришел в себя и теперь никак не мог согреться — хорошо, хоть руки развязаны, однако много не побегаешь — ноги стянуты тяжелой цепью, уходящей куда-то в темноту.

— Эй, есть здесь кто? — в который раз уже поинтересовался ярл. Ответом ему была тишина.

Однако Хельги мог бы поклясться молотом Тора, что в яме находился кто-то еще. По крайней мере, еще один человек — точно. Но почему тогда он молчит? Отрезан язык? Или просто не хочет говорить? Интересно… А вообще-то, по чьему приказу его, свободного ярла, бросили сюда? Явно по приказу самого каган-бека Завулона. А не много ли он на себя берет, этот Завулон? За такие дела можно и схлопотать под левое ребро острым клинком. Ну, Завулон…

Вообще-то, он в чем-то прав, этот незадачливый каган-бек. Еще вопрос, как бы сам Хельги поступил с теми, кто покусился на честь его супруги. Наверное, убил бы сразу, а этот, вишь, проявил милосердие — всего-навсего бросил в яму. А холодина, словно на льдине. Интересно, кто же здесь еще? Итак, если Хельги оказался тут из-за приставаний к жене каган-бека, почему не предположить, что его временный сосед попал сюда по той же причине? А раз так, то это, скорее всего, Имат. То-то он так сопит обиженно. Ну-ка, проверим!

— Хорошая девушка Халиса, — припомнил Хельги несколько хазарских слов. И тут же из дальнего угла полетел в него увесистый кусок твердой земли. — Что же ты кидаешься, Имат? Или не согласен со мной?

— Не позорь своим мерзким языком светлое имя, блудливая северная собака! — послышался приглушенный ответ. Глухой голос приказчика был полон ненависти и злобы.

Хельги задумался — как бы привлечь Имата на свою сторону? В конце концов, тогда и сидеть было бы веселее, и сбежать, в случае чего, легче. Вообще-то говоря, любой истинный викинг никогда не снизошел бы до общения с подобным существом, предпочел бы умереть молча или проклиная своих палачей, но… Но Хельги не был обычным викингом и вполне сознавал это. Он привык за последние шесть лет сначала хорошенько подумать, а потом уже действовать — что было, в общем-то, нехарактерно для большинства викингов.

— Ты напрасно сердишься на меня, Имат, — на языке ильменских славян произнес ярл. Знал — приказчик его хорошо понимает. — Нет, не кидайся больше, лучше послушай, не будь ишаком. — Ага… Кажется, притих. Ну, слушай… — Знай, Халиса никогда не будет моей, а вот твоей — вполне может быть.

— Опозоренная тобою, ублюдок!

— Ну, тогда уж и каган-беком тоже. Им — гораздо больше, чем мной. Тебе что нужно — добродетели Халисы или она сама?

— Чтоб тебя разорвали бешеные рыжие псы!

— Благодарю, я всегда знал, что ты добрый юноша. Да не шипи ты змеей! Как думаешь, Халису тоже схватили?

В ответ послышался стон.

— Вот и я так полагаю, — грустно сообщил в темноту Хельги. — И что с ней сделает каган-бек?

— О, не мучай меня, рыжий варяжский пес.

— Ну, не такой уж и рыжий. — Ярл помолчал. — А между прочим, мы могли бы помочь Халисе бежать, — немного погодя сообщил он. — Если б, конечно, сами смогли выбраться.

В темноте презрительно хмыкнули, но больше уже не ругались.

— Интересно, до этой решетки никак нельзя добраться?

Имат загремел цепью. Хельги усмехнулся:

— Давай я заберусь тебе на плечи и…

— Давай лучше я заберусь.

— Ладно. Давай, забирайся. — Хельги с готовностью подставил спину. — Только не особенно шуми, снаружи наверняка стража.

— Сам знаю… — буркнул Имат, но так и не сумел дойти до ярла — сковывающая ноги цепь оказалась слишком короткой. Хельги также не удалось приблизиться к приказчику. Зато он добрался до начала цепи, пощупал рукой и присвистнул — цепь уходила куда-то вверх, видимо, была прикована к какому-нибудь пруту. Осторожно перебирая руками, ярл повис на цепи, подтянулся, почувствовав, как ноги отрываются от земли.

— Ну, что там? — спросил Имат. Ага, больше не злишься? То-то…

— Лезь по цепи вверх, — тихо сказал ему Хельги. — Там посмотришь — что.

Некоторое время в яме слышалось лишь сосредоточенное сопение. Сопел приказчик, ярл всё делал бесшумно, как и полагается викингу. Перебирая руками и стараясь не очень звенеть цепью, властелин Бильрест-фьорда добрался наконец до поперечной балки, расположенной на высоте в два человеческих роста. Примерно столько же оставалось и до верхнего края ямы. Именно к этой балке и был прикован конец цепи. Прикован крепко — не оторвешь, да и неудобно здесь. А вообще — зачем было забираться на эту балку? Ведь достаточно просто расшатать любое из звеньев. Хельги еле подавил накативший на него приступ хохота… И вдруг услышал звук падающего вниз тела. Видно, незадачливый приказчик не смог удержаться на балке.

— Ты там жив ли? — как можно любезнее поинтересовался ярл.

— Тихо вы, не шумите! — прикрикнул на погонщиков Езекия.

Он всё-таки добрался до Сармака через болеющего Истому и выпросил целых три повозки, запряженных парой волов каждая. Вполне достаточно, если сделать несколько рейсов. Истома вначале кочевряжился, говорил, что не знает никаких печенегов, короче, всячески набивал себе цену. При других обстоятельствах Езекия, конечно, с ним поспорил бы, поторговался, но сейчас совсем времени не было. Пришлось без лишних слов выложить Истоме дирхем. Тот попробовал его на зуб, покачал перевязанную тряпкой руку:

— Знаешь, где платаны растут густо?

— Ну.

— Там и найдешь Сармака… Да постой, не знает он тебя. Сам с тобой схожу, но… Еще одна ногата, чай, для такого дела найдется?

Езекия со вздохом раскрыл висевшую на поясе калиту.

Договорившись с печенегом о повозках, ушлый племянничек бен Кубрата воспрянул духом. Сказавшись золотарями, нанятыми для вывоза содержимого городских уборных — запах при этом был соответствующий, самый настоящий, — погонщики беспрепятственно проникли в город через главные ворота. Стражники не то чтобы не придирались, а, зажав носы, отошли подальше и замахали руками — проезжайте, мол, да побыстрее. Незаметно стоявший поодаль и контролировавший всю операцию Езекия был доволен. Его идея смазать оси повозок настоящим дерьмом сработала, да еще как!